Джанни Ромбо протащил по тарелке кусок мяса, рисуя в жирной подливке кресты. Он попытался использовать эти узоры для того, чтобы сосредоточиться на молитве, свести все мысли к привычному утешению латинских фраз, но его внимание всякий раз рассеивалось из-за надоедливого гнусавого голоса.

Симон Ренар! Как может такой человек быть столпом Церкви в Лондоне? Хвастун, не признающий ничего, кроме собственной гениальности! И что именно этот Защитник истинной веры так настойчиво пытается узнать от Джанни? Ренара не интересует желание молодого человека искоренить ересь, ему нет дела до его мечты стать мучеником. Нет! Этому человеку нужна только история шестипалой руки. Лис слушал так жадно, словно был всего лишь придворным сплетником. А больше всего его интересовали роль Жана Ромбо, действия Жана Ромбо, грехи Жана Ромбо. И только когда ответы Джанни сделались краткими до невежливости, послу стало скучно — и он обратился ко второму обедавшему, Томасу Лоули.

Слуга наклонился к Джанни, чтобы забрать его едва тронутую еду. В этот момент на ближней башне колокол пробил полночь. Именно этот час Джанни наметил как предел своей вежливости. Он встал.

— Прошу меня извинить…

— Полагаю, молодым людям требуется сон.

— Мне предстоит два часа молиться, милорд Ренар. А потом я должен бодрствовать до рассвета. Капеллан попросил меня в последний раз попробовать убедить приговоренных раскаяться.

— А, да. — Ренар повернулся к Томасу. — Как я слышал, вам удалось привести одного из этих несчастных протестантов к истинному свету. Вы намерены присоединиться к вашему рьяному юному другу в его благих трудах?

Иезуит негромко проговорил:

— Нет, не намерен. Мальчик был молод, он поддавался убеждению. Остальные закоснели в своей вере.

Джанни бросил на него возмущенный взгляд.

— В своей ереси. Вера — это то, что имеем мы. Разве вы забыли?

Томас повернул спокойное лицо к возмущенному юноше.

— Конечно. Я просто имел в виду, что они не согнутся. И теперь мне остается лишь молиться за их души.

«А я могу не только это», — возбужденно подумал Джанни, кланяясь и направляясь к двери.

Сначала он помолится, потом — поспит. Ему надо хорошо отдохнуть перед завтрашней церемонией. Ведь ему обещана там особая роль!

Когда дверь за молодым человеком закрылась, Ренар сказал:

— Я слышал, что вы плакали, когда грешник раскаялся, Томас. Вы — и выказали какие-то чувства! Неужели это чудо действительно свершилось?

— Была спасена не просто жизнь молодого человека, но и его душа. Да, я нашел это трогательным. — Томас улыбнулся. — И в Риме говорят, что основатель нашего ордена, Игнатий Лойола, плачет по три раза в день. Он называет это «даром слез». Неужели я должен пренебречь его примером?

— А еще в Риме говорят, что слабость иезуитов связана с их испанскими корнями. Разве кардинал Карафа не называет Испанию «беспородной нацией евреев, смешавшихся с маврами»?

Спокойное звучание голоса посла резко контрастировало с блеском его глаз: выпитое возбудило его не меньше, чем разговор.

Однако Томас не намерен был демонстрировать Лису свои чувства.

— Я — англичанин до мозга костей, милорд. И разве вы сами не служите королю Испании?

— Значит, иезуит способен попасть в цель? Наконец-то у нас началась игра! Превосходно!

Ренар подался вперед, чтобы наполнить вином чашу Томаса. Тот поднял руку, остановив его.

— Но вы же сегодня почти ничего не выпили, Томас. Ни вы, ни наш юный друг.

Ренар вылил вино себе в чашу и сделал долгий глоток.

— Может быть, он, как и я, боялся распустить язык, милорд.

Эти слова сопровождались быстрым взглядом вдоль комнаты, где сновали слуги, занимавшиеся тарелками, вином, камином.

— Уж не осуждение ли я слышу в вашем голосе… иезуит? — Последнее слово прозвучало с неожиданной резкостью. Подняв свою чашу, Ренар добавил: — Вы хотели сказать, что вино сделало меня неосторожным?

— Я не позволил бы себе критиковать вас, милорд.

— Ну конечно, не позволили бы! Прямое нападение вам не свойственно. Вы сидите в стороне с вашими наблюдениями, суждениями, рассеянным взглядом… — Он вплотную приблизил к Томасу разгоряченное лицо. — Я развязываю язык только тогда, когда могу это сделать без всякого риска! Неужели вы думаете, что кто-то из этих простолюдинов, — тут он махнул рукой в сторону слуг, — знает хотя бы слово по-французски или по-итальянски? Вы забыли о необычайной склонности ваших соотечественников к невежеству. Эти животные едва способны изъясняться на своем родном языке!

Лис повернулся к концу стола, где один из слуг собирал тарелки в стопку.

— Посмотрите вот на этого! Вот на этого громилу, которому не хватило ума убрать свою жирную рожу подальше от зверя, оказавшегося лишь ненамного глупее его самого! Эй ты, Бык! — крикнул Ренар, обращаясь к гиганту. — Ты знаешь хоть что-нибудь, кроме сточной канавы, где живешь? А?

По окончании потока французских слов слуга поднялголову с недоумевающим лицом, как бы смутно догадываясь, что эта тирада была адресована ему.

— Еще вина, сэр?

Ренар улыбнулся и ответил на его языке:

— Да, почему бы и нет? Мне нужно развязать язык!

Он посмотрел на Томаса, который чуть наклонил голову — как от него и ожидалось. Едва Ренар одержал победу, его лицо снова приняло выражение привычного спокойного пренебрежения.

— Итак, о чем мы говорили? Ах да, о сходстве двух моих слуг в желании иметь ясную голову и сдержанный язык.

— Возможно, в этом — единственное наше сходство, милорд.

— Опять критикуете, Томас?

— Нет, просто высказываю мысль.

— Но ведь вам не нравится этот итальянец? Почему? Он кажется почти таким же набожным, как и вы.

— Уверен, что это так. Но его вера темна. Похоже, она основана… — Томас немного поколебался, но все же договорил: — На ненависти.

— Тогда как ваша на… На чем? На любви? Значит, это любовь спасла сегодня того молодого еретика?

— Да, мне так кажется. Но не моя. Я — всего лишь проводник любви Нашего Спасителя.

— А завтрашнее сожжение? Вы его осуждаете?

— Нет… милорд. Я… не могу осуждать. Казнь прискорбна, но… порой меч бывает необходим. И пламя.

— А этот юноша, этот Джанни, он остер. Он — обнаженный меч, да? Тогда как вы, Томас, вы — меч, окутанный бархатом. — Ренар захохотал, откидываясь назад, чтобы слуга, вернувшийся с вином, смог наполнить его чашу. — Джанни… Ромбо. Вы заметили, как неохотно он говорил о своем отце?

— Я заметил, что вас заинтересовала эта тема, милорд.

— О да. Меня интересует этот палач. Меня всегда волнуют загадки. Когда маленькие люди вмешиваются в великие события. Чудовище с мечом палача заполучило руку королевы — и, судя по рассказам, это была больше чем королева и больше чем рука, — заполучило и зарыло на перекрестке дорог во Франции! Зачем? Разве вас не снедает желание раскрыть эту тайну? И это еще не вся история, далеко не вся. Даже наш немногословный друг дал понять, что за ней таится гораздо большее. Нет, любые сведения, которые мне удастся собрать об этой истории, могут только помочь мне в моей… моей игре с принцессой Елизаветой.

Тонкие пальцы посла пробежали вверх-вниз по острым костям хитрого лица. Темные глаза Лиса смотрели в огонь, и в их глубине отражалось пламя.

— О да. Я бы многое дал, чтобы встретиться с палачом, казнившим Анну Болейн.

«Сколько именно?» — подумал Урия Мейкпис, следуя за имперским послом вдоль внутренней стены крепости. Несмотря на свой внушительный рост, он двигался осторожно, прижимаясь к стене, — в отличие от человека, который шагал впереди в туфлях на каблуках с металлическими набойками, постукивавшими о булыжники в самом центре дороги. Не считая нужным хранить тишину, Ренар даже напевал на ходу какую-то испанскую балладу. Ибо — что может случиться с ним здесь, в каменном сердце королевства?

Урия знал, куда направляется Ренар, как знал и все покои гостей крепости, как добровольных, так и невольных. До недавнего времени Мейкпис поставлял провизию для всех. Ему было известно, где располагаются комнаты Ренара. Для Урии не составляло тайны, что Ренара в качестве одного из основных советников королевы часто призывали на заседания совета, которые происходили на верхних этажах Белой башни. Являлся Ренар и на пытки, которые проводились в глубинах той же башни, и на казни, которые совершались перед ней, на лужайке. И та казнь, которая должна состояться на следующий день, — не исключение.