Решив, что сейчас надо забросить комья повыше и подальше, Джондалар с силой послал их в небо один за другим, и Талут тоже подбросил свои комья как можно выше.

Первые две цели – одна Джондалара, а другая Талута – были сбиты почти одновременно. Дождь пыли летел к земле, однако теперь Эйле надо было перезарядить пращу. Вторая мишень, брошенная Джондаларом, уже начала падать, а ком Талута почти достиг наивысшей точки полета, когда Эйла наконец вставила новый снаряд. Прицелившись в нижнюю мишень и определив скорость полета, она выпустила камень. Она проследила за его полетом, даже несколько промедлив со следующим броском, хотя ей следовало поторопиться.

Плавным движением Эйла положила в пращу последний снаряд и молниеносно метнула его в цель, разбив вдребезги четвертую мишень прежде, чем та коснулась земли. Скорость полета последнего заряда была так велика, что зрители с трудом поверили собственным глазам.

Все мамутои оживленно зашумели, послышались громкие возгласы одобрения и восхищения, сопровождаемые, как и раньше, хлопками по бедрам.

– Да, это было потрясающее представление, – признала Тули потеплевшим голосом. – Я не ожидала, что увижу нечто подобное. Поздравляю, твое мастерство просто великолепно.

– Спасибо, – ответила Эйла, вспыхнув от удовольствия; она обрадовалась как признанию своего мастерства, так и искренней теплоте, проявившейся в голосе этой гордой и властной женщины.

Все мамутои обступили Эйлу, продолжая высказывать ей комплименты и поздравления. Смущенно улыбаясь, она поискала глазами Джондалара, испытывая неловкость от всеобщего внимания. С ним беседовали Уимез и Талут, на плечах которого сидела Руги, а рядом стояла Лэти. Он заметил смущенный взгляд Эйлы и ободряюще улыбнулся ей, не прерывая беседы.

– Эйла, как тебе удалось научиться так здорово метать камни из пращи? – спросила Диги.

– И где? Кто научил тебя? – поинтересовалась Крози.

– Мне тоже хочется научиться этому, – робко добавил Дануг.

Высокий юноша, стоявший позади остальных, смотрел на Эйлу глазами, полными обожания. Она была первой женщиной, пробудившей его юношеские чувства. Эйла понравилась ему с первого взгляда. Впервые приметив ее, Дануг подумал, что никогда не видел такой красивой женщины и что Джондалару, которым он тоже восхищался, очень повезло. Но после того, как он самостоятельно проехал на лошади, и теперь, после демонстрации ее мастерства, бутон его полудетской влюбленности вдруг расцвел полным цветом.

Эйла одарила его обнадеживающей улыбкой.

– Может быть, ты дашь нам несколько уроков после того, как вы с Джондаларом покажете, как действует копьеметалка, – предложила Тули.

– Да, хорошо бы, – добавил Торнек. – Мне и в голову не приходило, что пращу можно использовать подобным образом, но копьеметалка – это нечто совсем новое. Просто чудесное оружие, если, конечно, оно бьет без промаха.

Эйла отступила назад. Расспросы, люди, толпившиеся возле нее, – все это заставило ее нервничать.

– Копьеметалка бьет без промаха… если рука точная, – сказала она, вспомнив, как усердно тренировались они с Джондаларом, осваивая это новое приспособление. – Ни одно оружие не может быть точным само по себе.

– Да, Эйла, ты подтвердила общеизвестную истину: рука и глаз создают мастера, – сказал Ранек, беря ее за руку и глядя ей прямо в глаза. – Ты не представляешь, какое это было замечательное зрелище! Как ты была прекрасна и грациозна! Ты настоящий мастер!

Она не могла не заметить, какое тепло излучают его темные, устремленные на нее глаза; его чувственный взгляд проникал в самую сущность женской натуры, порождая ответное, древнее, как сама жизнь, желание. Но ее сердце дало предостерегающий толчок: это был не тот мужчина. Не тот мужчина, которого она полюбила всей душой. Ранек, бесспорно, пробудил в ней некое чувство, только оно было иной природы.

Она заставила себя отвести глаза, в отчаянии оглянувшись вокруг в поисках Джондалара… и нашла его. Он пристально смотрел в их сторону, его яркие синие глаза, исполненные затаенной боли, полыхали холодным ледяным огнем.

Эйла вырвала руку у Ранека и, резко отвернувшись, пошла прочь. Нервы ее не выдержали подобного напряжения. Все эти беспокойные вопросы, шум толпы и неуправляемые чувства переполнили чашу ее терпения. Мышцы ее живота судорожно сжались, сердце бешено стучало, пересохшее горло саднило и болело; ей необходимо было успокоиться и прийти в себя. Она увидела Ридага, по-прежнему сидевшего на лошади, и, не раздумывая, подхватила мешочек с камнями и побежала к ним.

Взлетев на спину Уинни, Эйла крепко обхватила мальчика и резко подалась вперед. Этот сигнал был хорошо знаком лошади, но их общение шло и на более тонком, необъяснимом уровне, и сейчас Уинни, почувствовав, что всадница отчаянно хочет сбежать от этой толпы народа, взбрыкнула передними ногами и, резко сорвавшись с места, умчалась в степную даль. Удалец с веселым ржанием последовал за ними, попросту радуясь возможности поразмяться.

Обитатели Львиной стоянки пораженно смотрели им вслед. Большинство из них совершенно не понимали, почему вдруг Эйла побежала к лошади, они впервые видели такую стремительную скачку. Молодая женщина с развевающимися за спиной длинными золотистыми волосами, казалось, слилась в единое целое с лошадью, летевшей бешеным галопом, – зрелище было поистине потрясающим, оно порождало благоговейный страх. Однако среди наблюдавших явно нашлись бы охотники, готовые поменяться местами с Ридагом. Неззи сначала с тревогой наблюдала за этой скачкой, но быстро успокоилась, решив, что Эйла знает, что делает, и ее мальчику ничего не грозит.

Ридаг не понимал, за что ему привалило такое счастье, но глаза его восторженно сияли. Чувствуя уверенную руку Эйлы, он не испытывал страха, только сердце его колотилось от волнения, и он изумленно хватал ртом воздух, летя навстречу ветру.

Бегство от шумной толпы, от непонятной ярости Джондалара, а также приятное ощущение, вызванное быстрой ездой, ослабили напряжение Эйлы. Немного успокоившись, она почувствовала, как странно, слабо и неравномерно бьется под ее рукой сердце Ридага, и встревоженно подумала о том, что поступила глупо, взяв мальчика с собой. Однако чуть позже Эйла поняла, что эта скачка не повредила мальчику и сердцебиение его почти нормальное.

Замедлив бег лошади и сделав широкий круг по степи, она повернула назад. Когда они подъезжали к месту состязаний, то потревожили пару прятавшихся в высокой траве куропаток, их крапчатое летнее оперение еще не полностью сменилось белым зимним нарядом. Стук лошадиных копыт спугнул их. И когда птицы поднялись в небо, Эйла по привычке схватилась за пращу. Опустив глаза, она заметила, что Ридаг, державший ее мешочек, уже достал для нее пару камней. Она взяла их и, слегка сжав ногами бока Уинни, метким двойным броском сбила сначала одну жирную, отъевшуюся за лето птицу, а затем и другую – ту, что летела повыше.

Эйла остановила Уинни и соскользнула с ее спины, держа на руках Ридага. Поставив мальчика на землю, она отыскала в траве упавших птиц, свернула им шеи и перетянула их оперенные лапки волокнистыми стеблями травы. Куропатки не улетали на юг с наступлением холодного сезона, хотя при желании могли совершать большие перелеты. К зиме у них отрастало густое белое оперение, защищавшее от холода их тела, а на лапках появлялись пушистые белоснежные чулочки; эти птицы спокойно переносили суровый сезон, питаясь семенами и маленькими веточками, а когда начинались метели, выкапывали в снегу маленькие пещерки и жили в них в ожидании лучших дней.

Эйла вновь посадила Ридага на Уинни.

– Ты подержишь куропаток? – спросила она мальчика, переходя на язык клана.

– Если ты доверишь их мне, – жестами ответил Ридаг, но его сияющее, довольное лицо сказало больше, чем ручные знаки.

Ему не суждено было узнать радость быстрого бега, но сегодня впервые испытал он нечто подобное. Он никогда не участвовал в охоте и не мог понять тех сложных чувств, которые рождаются от тренировок охотничьих способностей и от осознания того, что ты добываешь пищу для себя и своего племени. А сейчас он соприкоснулся с этим почти вплотную; у Ридага было такое ощущение, словно он сам принял участие в охоте на этих куропаток.