— Аристарх Георгиевич, я пришел узнать о результате розыска моих полотен.

Не отвечая на поставленный ему Церлюкевичем вопрос, Туянов, доброжелательно улыбнувшись, сказал:

— Семен Филиппович, вы, наверное, умеете читать мысли на расстоянии. Я думал вас пригласить к себе для

беседы, а вы сами пожаловали ко мне.

— Что-нибудь прояснилось насчет моих картин? — вновь повторил свой наболевший вопрос Церлюкевич.

— Увы! — разведя руки в стороны, огорчил его и разочаровал Туянов. — Пока что ничем обрадовать вас не

могу.

— Тогда зачем вы хотели меня видеть? — разочарованно бросил Церлюкевич.

— Видите ли, в городе объявилась воинственная банда, которая врывается в дома коллекционеров, производит там незаконный, самый настоящий варварский обыск, что-то разыскивает. Сами понимаете, может

возникнуть конфликтная ситуация, одной из сторон она может стоить головы. Последний налет был на квартиру

Щеблакова Олега Эдуардовича. Вы его знаете?

— А как же, кто его не знает из истинных коллекционеров, — с уважением подтвердил Церлюкевич.

— Так они у него в квартире все перевернули. У него было, что им взять, но они не взяли. Щеблаков удивился

такой выходке бандитов и, порасспросив некоторых своих знакомых, узнал, что аналогичные визиты бандитов

были и к ним. И также у них бандиты ничего не взяли. Я подумал, а не вы ли подключили этих молодцов к такому

оригинальному методу розыска похищенного?

Туянов выжидательно посмотрел на Церлюкевича.

Слушая Туянова, Церлюкевич обрадованно подумал, что его сделка с Душманом оказалась не только на

словах, но уже претворяется в жизнь. Если Душман так активно будет вести розыск его полотен, то, не

исключено, он быстрее работников милиции выйдет на нужный след.

Прямой вопрос Туянова все же застал Церлюкевича врасплох. Он не знал, как на него ответить, но через

мгновение нашелся:

— Дело было не совсем так, Аристарх Георгиевич, — не спеша возразил Церлюкевич, полностью не

опровергая предположения Туянова.

— А как? Я жду объяснения! — подогнал его полковник.

— Где-то месяц тому назад ко мне домой пришел парень лет тридцати, загримированный под старика с

бородой. Никаких его особых примет я не запомнил, — предугадывая возможные вопросы Туянова, сообщил

Церлюкевич. — Все у него было на месте. Он мне сказал, что состоял в банде Сулейманова по кличке Руслан.

— Его хозяин сейчас сидит, — проинформировал его Туянов.

— Он мне то же самое сказал, — подтвердил Церлюкевич, оживляясь. — Этот «старик», будем так его

называть, так как он мне не представился, предложил мне оказать содействие в розыске и возврате похищенных

картин, за что я обязан буду заплатить ему двести тысяч рублей.

— И вы согласились? — удивленно спросил Туянов.

— А вы на моем месте разве не согласились бы? — задал встречный вопрос Туянову Церлюкевич.

— Я бы не согласился, — убежденно сообщил тот.

— Потому что у вас никогда не было трех миллионов долларов, — зло бросил Церлюкевич. — А я не хочу их

терять и принял его предложение. Мне же деваться некуда. Если у нас милиция такая беззубая. Вы думаете, мне

не жалко расставаться с двумястами тысячами рублей? Вы только что меня «обрадовали», что по розыску картин

у вас пока нет никаких сдвигов. Я не могу в таком случае сидеть сложа руки.

— Но нельзя из-за каких-то картин совершать попрание закона, врываться в чужие квартиры, делать обыски.

Ведь хозяева квартир имеют право на защиту своей неприкосновенности.

— Пускай защищаются, ищите этого «старика» с его людьми, если он в чем-то нарушил закон, привлекайте к

уголовной ответственности. Я повторяюсь, но он сам нашел меня и предложил свои услуги, и, если вернет

пропавшие полотна, я выплачу ему вознаграждение. Откажись я от сделки с ним, он, найдя мои полотна, вообще

может забрать их себе, а если продаст, то получит несколько миллионов за них.

— Вы хотите получить свои полотна любым, даже недозволенным способом. Я в вас разочарован, —

недовольно произнес Туянов.

— Вы извините меня, Аристарх Георгиевич, нам в настоящее время на каждом шагу приходится

разочаровываться и возмущаться. Мы сейчас отказываемся от того, что десятилетиями считали святым. Я не

знаю даже, при каком строе мы сейчас живем, господа мы или товарищи. Может быть, вы скажете? На ответе на

мой вопрос я не настаиваю, так как сами верхи на него не ответят.

Слушая Церлюкевича, Туянов, являясь должностным лицом, по выработанной привычке не соглашался с его

доводами и находил убедительные аргументы, чтобы обосновать другую точку зрения по данному вопросу, но

говорил он уже без вдохновения и пыла, которые были его кредо несколько лет тому назад.

Между тем Церлюкевич продолжал философствовать:

— Мои картины есть достояние народа, и если бы государство ими дорожило, то оно могло выкупить их у

меня за несколько десятков миллионов деревянных рублей. Эти полотна кисти признанных художников мира

могли занять почетное место в любом, самом престижном музее страны. У музеев нет денег на приобретение

полотен, я не такой богатый, чтобы их бесплатно дарить, что в таком случае приходится делать? Поймите меня

правильно, я простой человек со всеми его слабостями и интересами. Жить на мизерную подачку, которую

почему-то называют заработной платой, не желаю и не буду. Все, что можно будет продать, продам, иначе, не

исключено, что меня еще кто-нибудь оберет, и вырученные деньги вложу на срочный вклад в банк, буду жить на

проценты. Когда я решу, что пришло мое время, вложу деньги в прибыльное дело.

— Да, Семен Филиппович, с вашей философией мне вас не переубедить, — расставаясь с Церлюкевичем, обронил Туянов.

— Правильно делаете, Аристарх Георгиевич, мы давно вышли из детского возраста и на все имеем свои

взгляды. Мы сейчас с вами как люди, попавшие в море после кораблекрушения. Каждый старается забраться в

лодку, чтобы добраться на ней до берега.

— Красиво вы говорите, барон, — не стерпев, съязвил Туянов, — но применимы ли ваши слова к

действительности?

— Ближайшие если не месяцы, то годы покажут, — неопределенно бросил Церлюкевич, направляясь к

выходу из кабинета.

Взявшись за ручку двери, он, обернувшись к Туянову, заметил:

— Едва не упустил. Я не посвящен в деятельность своих наемников, а поэтому не знаю, где работа их

группы, а где работа других. Между прочим, они ваши помощники, и я бы на вашем месте их не трогал и не

мешал работать. Они делают то, что закон запрещает делать вам. Очень прошу вас, закройте глаза на них. Если

полотна уплывут за рубеж, на Запад, а еще хуже, в Штаты, то это будет худшее зло, чем то, которое они сейчас

делают.

— Подумаем! — ответил неопределенно Туянов.

Глава 61

В пятницу вечером у себя дома Заславский Виктор Юрьевич, ознакомившись с телепрограммой, с досадой

бросил ее на стол. «Опять по многочисленным заявкам телезрителей показывают старый фильм», — с

бешенством подумал он, не зная, куда девать свободное время.

Посмотрев на наручные часы, которые показывали восемнадцать часов сорок семь минут, он задумался.

«Читать не хочу — надоело, слушать музыку тоже не хочется, спать ложиться еще рано. Пойду прошвырнусь по

городу. Может быть, загляну в ресторан, давненько я там не был, смотришь, и продуктивно пролетит время», —

наконец решил он.

Побрившись в ванной, он критически стал рассматривать себя в зеркало, часто меняя мимику лица, как бы

готовясь выйти на артистическую сцену.

Из зеркала на него смотрел мужчина лет сорока. Все в нем было среднее. Он был среднего роста, худощав, с

неброской внешностью, с короткой стрижкой русых волос.

На таких людях взгляды прохожих редко останавливаются, а если и остановятся, то только для того, чтобы