— Я никогда не убегал! — крикнул Цест. — Никогда! Я не отступал! Я никогда не поворачивался спиной к врагу! Я не уступал страху!

— Так ты отрицаешь свою вину?! — взревел надсмотрщик.

— Отрицаю! Я не верю в тебя! В Имперских Истинах нет места преисподней! Существует лишь тот ад, который мы создаем себе сами!

— Еще одна вечность, и ты сломаешься, Лисимах Цест!

Солнце подошло ближе. Оно раздулось и стало злобно-оранжевым. На поверхности появились темные пятна. Пылающие языки протянулись к Цесту, жгли подошвы, икры и бедра. Одно щупальце, обвернувшись вокруг головы, коснулось его лица, и Цест застонал от мучительной боли в глазах, носу и щеках. Он попытался уклониться, но лезвия пригвоздили его к месту. Один клинок проколол ступню, и он чувствовал, как сталь, разрывая кожу и мышцы, поднимается уже к лодыжке. Одна рука тоже попала в ловушку — она зацепилась за крючок на конце копья.

— Я не трус! — закричал Цест. Раздирая плоть и истекая кровью, он оторвался от приковавших его лезвий. — Я не знаю страха!

Он развернулся и, ковыляя на остатках ног, побрел навстречу солнцу.

Адмирал Каминска сидела на своем командном троне напротив герметичных дверей капитанского мостика «Гневного». Двери были закрыты сразу, как только начались вторичные взрывы, довершившие разрушение корабля. Еще один взрыв прогрохотал где-то на корме, по-видимому в генераторном отсеке. «Гневный» разваливался на части. Слабое притяжение Формаски затягивало его в предсмертную спираль. Они наверняка разобьются, упав на острые скалы. Если только до тех пор корабль не уничтожит взрыв плазменного реактора.

Насколько спокойным было их падение, настолько же спокойной чувствовала себя Каминска. Где-то в глубине сознания еще пульсировала какая-то тревога, словно давно забытое, но вернувшееся ощущение.

Еще когда Цест изложил свой план и упомянул о колоссальных жертвах, она уже знала, что это ее последняя миссия. Она надела все свои регалии и всем членам экипажа приказала сделать то же самое. Они уйдут с честью. Они сражались с гигантом в облике «Яростной бездны» и проиграли бой. Но, отвлекая противника, как овод отвлекает бизона, они, возможно, выиграли достаточно времени, чтобы Ангелы Императора сумели исполнить свой долг.

— Рулевой, — позвала она, не отрывая взгляда от центрального экрана, где в зияющей пустоте медленно проплывали обломки корабля, — я распускаю весь экипаж, включая вас. Вы должны немедленно покинуть «Гневный» в спасательных капсулах. И желаю вам удачи в космосе.

— Простите, адмирал. Не буду говорить за всех, но лично я не подчинюсь этому приказу, — возразила Венкмайер.

Каминска развернулась в своем кресле и окинула помощницу ледяным взглядом.

— Я ваш капитан, и вы поступите так, как приказано, — сказала она.

— Я прошу разрешения оставаться на борту «Гневного» до самого конца, — сказала Венкмайер.

На мгновение могло показаться, что такое вопиющее нарушение субординации вызвало у Каминской полный паралич, но решительный вид помощника растопил лед и смягчил суровость адмирала.

Каминска отсалютовала ей и всем собравшимся членам экипажа.

— Вы оказываете мне большую честь.

На ее лице уже готова была вспыхнуть горделивая улыбка, как вдруг ощущение беспокойства усилилось, и она поняла, что оно исходит от ее помощника.

— Нет, адмирал, — сказала Венкмайер, и, судя по лицам остальных офицеров, можно было не сомневаться в их единодушном согласии, — это мы польщены.

Она подняла руку в салюте, но вдруг схватилась за живот, скривилась от боли и в страшных судорогах рухнула на пол.

Стоявший рядом помощник рулевого Кант немедленно бросился к ней на помощь.

— Офицер Венкмайер! — воскликнула Каминска и, встав со своего трона, шагнула к упавшей помощнице.

Но она тотчас остановилась, заметив, что дыхание вырывается облачками пара. Рубку затопил пронизывающий холод, словно они внезапно оказались в морозильной камере.

Не спуская глаз с бьющейся на полу Венкмайер, Каминска попятилась и выхватила из кобуры табельный пистолет.

Но, с оружием или нет, она уже ничего не могла сделать. Было слишком поздно.

Мхотеп медитировал в своей камере, и его взгляд был прикован к зеркальной поверхности на торце жезла. Внезапно спокойная сосредоточенность исчезла с его лица, сменившись тревогой.

Пора.

Сын Магнуса поднялся. Его тюремщики позволили оставить бронекостюм Астартес, и тяжелые ботинки звучно застучали по металлическому полу. Дойдя до запертой двери, он поднял руку. Затем произнес несколько слов заклинания на незнакомом свистящем наречии, и дверь перед ним словно растаяла, распавшись на атомы. Астартес вышел в коридор и остановился, пораженный ощущением безграничного одиночества. В коридорах не было никаких признаков жизни. Мхотеп знал, что на «Гневном» остался лишь малый штат служащих, но возникшее чувство свидетельствовало о другом — о полном отсутствии жизни, указывающем на вмешательство потусторонних сил. Он надвинул оберегающий психику капюшон и надежно закрепил его на вороте пряжками в виде скарабеев. А затем активировал жезл. Небольшая палочка снова выросла до размеров копья, и по всей его длине, словно реагируя на окружающую атмосферу, пробежали искры. На этом корабле-призраке должно быть привидение. Мхотеп знал это наверняка.

Легионер Тысячи Сынов спокойно зашагал по узким переходам к капитанской рубке, где, как он был уверен, решится его участь. Нити судьбы нарисовали весьма конкретную картину. Он сам выбрал этот путь, несмотря на попытки другогоизменить его сознание и добровольно принять божественное безумие.

По пути к рубке Мхотеп не встретил ни одной живой души. Как будто кто-то уже поглотил весь экипаж. Перед дверью он резко взмахнул рукой сверху вниз, и герметичная дверь с легким шипением отошла в сторону.

Внутри перед ним предстала картина настоящего побоища. Как будто растерзанное сердце «Гневного» истекало кровью у него на глазах.

Сердце корабля, как известно, это его экипаж. И именно их кровью и внутренностями были расписаны стены рубки, словно обезумевший художник нарисовал портрет в кровавых тонах. Повсюду валялись лоскуты содранной кожи и лишенные плоти кости. Разбросанные части скелетов, когда-то принадлежавших членам экипажа, превратили капитанский мостик в склеп.

Мхотеп не стал обращать внимания ни на отвратительный запах, пробившийся даже сквозь фильтры шлема, ни на блестевшие в свете аварийных ламп кровавые лужи. Он увидел распростертую на полу Каминску, все еще сжимавшую в руке пистолет.

— Держись от нее подальше, — прохрипела она, несмотря на стекавшую изо рта струйку крови.

Напротив них с безумной усмешкой на лице стояла Венкмайер. Вся она с ног до головы была забрызгана кровью, а носки ее ног, опущенные вниз, лишь слегка задевали пол, как будто она стала марионеткой, висящей на свободной нити.

— Пропади! — крикнула Каминска, пытаясь выстрелить в своего бывшего заместителя из уже разряженного пистолета.

Марионетка Венкмайер подпрыгнула, ее рука вытянулась, словно резиновая, и когтистой лапой смахнула голову адмирала. Убив Каминску, рука вернулась в прежнее состояние и повисла, поблескивая свежей кровью.

— Ты прячешься внутри, — спокойно произнес Мхотеп и, сосредоточившись на своей психической энергии, шагнул вперед. — Выходи!

Марионетка Венкмайер только ухмыльнулась в ответ.

— Я — слуга Багрового Ока. Я — подданный Всеведущего Магнуса, — продолжал Мхотеп, делая еще шаг и крепче сжимая копье. — Выходи!

В рубке невидимой пеленой повисла неестественная тишина. Датчики в шлеме Мхотепа зарегистрировали падение температуры почти до нуля. На его перчатках появились пятна инея, нагрудник тоже покрылся тонким белым налетом. Сын Магнуса продолжал двигаться вперед.

Но марионетка Венкмайер все еще никак не реагировала.

— Я знаю, что ты здесь! — крикнул Мхотеп, и его голос отозвался в рубке гулким эхом. — Ты все время был здесь! Тебе от меня не спрятаться. У меня есть глаз Магнуса!