— Это очень хорошо, что именно ты позвонил мне, а не Митч. Наш братик преданный трудяга, но он нагоняет на меня тоску своим усердием, — пошутила Надя.
Она знала, что Рэнд не поймет ее превратно.
Несмотря на шестилетнюю разницу в возрасте, Рэнд был очень близок с сестрой, и, совершая побег из-под крыши отцовского дома, из поля его зрения, он словно бы оторвал от сердца самую теплую его частичку, расставаясь с Надей. Теперь же, пять лет спустя, она представлялась ему загадочной незнакомкой.
За это время Надя успела вырасти, влюбиться, выйти замуж и потерять своего возлюбленного и носимого ею ребенка в тяжелой автомобильной аварии. Она выжила, справилась с последствиями происшествия, начала новую жизнь — и все это без Рэнда, без его сочувствия и участия.
Рэнд испытывал перед Надей настоящий трепет, он преклонялся перед силой ее характера и немного терялся, разговаривая с ней сейчас по телефону. Он понимал, сколь много страдания причинил этой молодой, много испытавшей и не ропщущей женщине. Для Рэнда Надя была продолжением и воплощением его утраченной матери…
— Я все организую для отсылки независимых экспертов, — пообещала Надя.
— Скажи, как ты? Я беспокоюсь за тебя, родная… Ты там совсем одна.
— Я в порядке, братик. У меня тут есть своя занудная группа поддержки, совершенно не дают побыть в одиночестве. И телефон постоянно трезвонит, кроме одного-единственного абонента, по которому я так скучаю. Надеюсь теперь, когда ты снова дома, все будет иначе. Звони, пожалуйста, почаще… Но если ты думаешь, что я на грани суицида, это далеко не так. Я в порядке… и отчаянно внушаю себе, что у меня все будет хорошо. Ты же знаешь, что я всегда была упрямицей. Не такой, конечно, как ты, но все-таки я тоже Кинкейд. А это немало значит! — силясь не разрыдаться, шутливо декларировала Надя.
— Приезжай домой, сестренка.
— В этом нет необходимости, Рэнд.
— Тогда я приеду к тебе.
— Брось. У тебя куча дел. Уверяю тебя, нет причин беспокоиться обо мне. Я не мама, и никогда ничего подобного над собой не совершу! Это я заявляю тебе со всей ответственностью. Ты уж прости свою глупую сестру за резкость, но такое бегство не по мне.
— О чем ты говоришь?! — возмущенно бросил Рэнд, резко вскочив с кресла.
— Как? Ты не мог не знать об этом… — пробормотала Надя, попеняв на свою болтливость.
— Надя, объяснись, — чеканно произнес старший брат.
— Мама… она ведь покончила с собой, — доверительно проговорила сестра.
— Откуда такая уверенность! Тебе было только восемь.
— Да-да, я помню ту легенду, которой нас потчевали все детство… Но когда я потеряла Лукаса 'и нашего маленького… Отец сказал мне, как это случилось. Он испугался за меня, вспомнив о том, как не справилась со своей бедой мама…
— Что именно сказал тебе Эверетт? — нервно перебил сестру Рэнд.
— Она страдала от тяжелых депрессий. Очень часто хандрила, а его грубость и пренебрежение только провоцировали это состояние. Она стала пить, эта привычка быстро превратилась в злоупотребление. Врачи назначали медикаменты, они бы могли скорректировать ее состояние, не возникай новых Причин для расстройства. У нее копились таблетки, которые она в конечном итоге употребила все одномоментно, разом решив эти все свои проблемы… Отец настоял на том, чтобы я под врачебным наблюдением прошла месячный курс терапии. Думаю, это мне помогло. Я видела, как он напуган, как боится повторения трагедии. Но после того, что он мне рассказал о маме, я уже не могла сочувствовать отцу, — подытожила Надя.
— Единственной проблемой нашей мамы был Эверетт, — зло процедил Рэнд.
— Не говори так, Рэнд. У мамы была физиологическая предрасположенность. Я знаю, каково это, по себе. Это очень сложно преодолеть, когда часть тебя жаждет смерти, а другая часть — утешения. Даже наличие чуткой поддержки родных и друзей не гарантирует от рокового решения. Иногда смерть принимает облик самого желанного утешения. Это случилось с мамой. Отец и его образ жизни стали лишь катализатором. Но решение принимаем мы сами. У мамы были ее медикаменты, которые она употребила по-своему. Я, частично благодаря отцу, справлялась со своей бедой иначе…
Не сдержавшись, Рэнд усмехнулся в трубку.
— Ты всегда был похож на Эверетта, — упрекнула его Надя. — Что бы ни происходило, что бы тебе ни говорили, как бы ни доказывали противную точку зрения, вы держитесь своей, подчас чудовищно ошибочной позиции. Вы становитесь глухи и слепы, а из-за вас страдают люди! Ты думаешь, я оправдываю Эверетта за то, что он сделал с мамой или с тобой?! Нет, Рэнд, не оправдываю. Я лишь не могу не отметить, что он сделал для меня много доброго, за что я должна благодарить его… Рэнд, не молчи… И прости меня за то, что покусилась на твою память о маме.
— Не покусилась, Надя. Я видел, как она страдала. В таком ее состоянии могло случиться все что угодно… И если быть до конца откровенным, я подозревал, что те истории, которые рассказывали нам, не слишком правдоподобны, — отозвался старший брат. — Я видел, в каком состоянии была мама в тот вечер, и мог остаться с ней, спрятать бутылки, ключи от гаража, мог попытаться поговорить с ней. Я просто обязан был что-то сделать…
— Рэнд, прекрати! Слышишь?! Замолчи немедленно! Тебе было четырнадцать, Это детский возраст. Дети не знают ничего о жизни своих родителей. Они понятия не имеют, во что могут вылиться банальные разногласия между ними. Ты оказываешь себе дурную услугу, если думаешь, что мог подростком правильно оценить ситуацию и душевное состояние мамы. Ты все это напридумывал себе после того, как ее не стало. И тогда стал винить себя и Эверетта. Вы с отцом всегда были слишком цепко схлестнуты. Но правда в том, что мама убила себя, невзирая ни на тебя, ни на меня, ни на Митча. Она оставила своих детей с человеком, которого ненавидела. Пусть завтра я упрекну себя за эти слова. Но именно так я и расцениваю ее поступок. Она пошла по самому простому и ложному пути. Она проявила непозволительную слабость. Я искренне ей сочувствую, но не более того.
— Надя, не говори так. Мама была хрупкой, очень хрупкой…
— Я это помню, Рэнд.
— Нет, Надя, ты была тогда очень мала. Ты не помнишь, какой была мама, — когда была счастлива… или старалась казаться такой. Она была самой нежной и веселой, до тех нор… Я должен был заметить тот миг…
— Рэнд, ты просто вылитый Эверетт. У вас обоих такое мнение, что только благодаря вам мир и вертится! — осадила его сестра. — Если бы вы еще были сильны для того, чтобы открыть глаза и уши и принять правду такой, какая она есть, а не какой вам хочется ее видеть. Ты вот все твердишь о разрушительном действии Эверетта на состояние мамы. Но это лишь жалкая толика правды. А все дело в том, что отец любил маму. Однако ему, такому независимому и волевому, претило сознание того, что он однажды превратится в домашнее животное, уподобится ненавистному типу мужчин, которые нежат и ублажают своих жен и умиляются на своих толстощеких детишек. Он боролся с этим в себе, поэтому демонстративно пренебрегал мамой, тиранил тебя. Ему потребовалось несколько десятилетий для того, чтобы осознать свою ошибку. Не повтори его судьбу, Рэнд. Тебе стоит бояться не за меня, а за себя… Если тебе нужны доказательства более весомые, чем мои эмоциональные заверения, то я назову имя одного уважаемого психиатра, маминого лечащего врача. Я неоднократно разговаривала с ним. Он подтвердил слова Эверетта. Как видишь, я не такая уж доверчивая. Тоже предпочитаю заручиться мнением независимых экспертов, — пошутила Надя, завершая тяжелый разговор.
— Давай-ка, собирайся. Идем домой!
— Как? Уже? Но еще только пять часов!
— Вот именно, пять часов — конец рабочего дня, — назидательно проговорил исполнительный директор, склонившись над столом ассистентки.
— У меня еще есть ряд неотложных дел…
— Хватит перечить мне, — проговорил он. — Ты слышала приказ руководителя? Исполняй!
— Куда ты так спешишь Рэнд?! — удивленно воскликнула Тара.
