— Удивите меня.

Когда официантка приносит блюдо с закусками, на котором лежат холодная медуза, куриные бедрышки и маринованные свиные ножки, его палочки колеблются перед неизвестным выбором, но затем он отправляет в рот полупрозрачный кусок свиного хряща. Я смотрю, как его глаза расширяются с выражением восторга и откровения.

— Это восхитительно!

— Вы прежде этого не пробовали?

— Полагаю, я не особо склонен к авантюрам, — признается он, пока вытирает масло чили со своих губ. — Но я пытаюсь это изменить.

— Зачем?

Он делает паузу, чтобы подумать над этим, полоска медузы свисает с его палочек.

— Думаю… думаю, это потому что я старею, понимаете? Осознаю, как на самом деле мало всего со мной произошло. И как мало времени остается, чтобы сделать все это.

Старею.Я улыбаюсь этому, потому что почти на два десятилетия старше его, и он должен считать меня древней. Тем не менее, он так на меня не смотрит. Я ловлю его за изучением своего лица, и когда я встречаюсь с ним взглядом, его щеки внезапно вспыхивают. Так же, как у моего мужа в ночь нашего первого свидания, таким же весенним вечером, вязким от тумана, как и этот. О, Джеймс, думаю, тебе бы понравился этот молодой человек. Он так сильно напоминает мне тебя.

Подоспели пельмени, маленькие нежные подушечки, распухшие от свинины и креветок. Я развлекаюсь, наблюдая, как он старается изо всех сил, пытаясь подхватить скользкий кусочек и перестать гонять его палочками для еды по всей тарелке.

— Эти пельмени были любимым блюдом моего мужа. Он мог есть их десятками. — Я улыбаюсь воспоминанию. — Он предлагал работать здесь бесплатно целый месяц, если ему дадут этот рецепт.

— В Тайване он тоже работал в ресторанном деле?

Этот вопрос заставляет меня прямо посмотреть на него.

— Мой муж был специалистом по китайской литературе. Он происходил из рода потомственных ученых. Так что нет, он не был в ресторанном бизнесе. Он работал официантом, только чтобы выжить.

— Я не знал об этом.

— Слишком легко предположить, что официант, которого вы видите, это просто официант, и продавец продуктов всего лишь продавец. Но в Китайском квартале вы ничего не можете предугадать по людям. Видите тех убогих стариков, которые играют в шашки под воротами со львами? Некоторые из них миллионеры. Или та женщина за кассой? Она происходит из семьи императорских генералов. Здесь люди не те, кем кажутся, так что вам никогда не стоит недооценивать их. Не в Чайнатауне.

Он пристыжено кивает.

— Не стану. Не сейчас. И мне очень жаль, миссис Фэнг, если это прозвучало неуважительно по отношению к вашему мужу. — Его извинение звучит совершенно искренне; это еще одна причина, по которой я нахожу этого человека столь удивительным.

Я отставляю свои палочки и поворачиваюсь к нему. Теперь, когда я насытилась, то, наконец, чувствую себя в состоянии решить вопрос, который, казалось, нависал над нашим столом. Шумная семья за соседним столиком поднимается, чтобы уйти, с визгом отодвигая стулья и громко болтая на кантонском. Когда они выходят за дверь, комната внезапно кажется пустой из-за их отсутствия.

— Вы пришли, чтобы спросить о моей дочери. Почему?

Он берет минуту, чтобы ответить, вытирает руки и аккуратно складывает салфетку.

— Вы когда-нибудь слышали имя Шарлотта Дион?

Я киваю.

— Она была дочерью Дины Мэллори.

— Вы знаете о том, что случилось с Шарлоттой?

— Детектив Фрост, — говорю я, вздыхая. — Я была вынуждена жить со всеми этими событиями, поэтому они навечно заключены здесь, — я прикасаюсь к голове. — Мне известно, что миссис Мэллори прежде была замужем за человеком по имени Патрик Дион, и у них была дочь Шарлотта. Через несколько недель после стрельбы Шарлотта исчезла. Да, я знаю обо всех жертвах и их семьях, потому что сама одна из них. — Я смотрю на пустую тарелку, блестящую от подливки. — Я никогда не встречала мистера Диона, но после того, как его дочь исчезла, я написала ему открытку с соболезнованиями. Не знаю, заботился ли он по-прежнему о своей бывшей жене и оплакивал ли ее смерть. Но я знаю, каково это, потерять ребенка. Я написала ему, как мне жаль. Сказала, что понимаю его боль. Он ничего не ответил. — Я снова смотрю на Фроста. — Так что да. Я знаю, почему вы спрашиваете о Шарлотте. Вас интересует то же самое. Тому же, чему удивляюсь и я. Как возможно, что две семьи настолько прокляты? Сначала исчезает моя Лора, а затем, два года спустя, его Шарлотта. Обе наши семьи связаны и «Красным фениксом» и исчезновениями наших дочерей. Вы не первый полицейский, который спрашивает меня об этом.

— Полагаю, первым был детектив Бакхольц.

Я киваю.

— Когда Шарлотта исчезла, он приходил ко мне. Спрашивал, могли ли две девочки быть знакомы. Отец Шарлотты был очень богат, поэтому, конечно же, ее делу уделили большое внимание. Гораздо большее, чем моей Лоре.

— В своем отчете Бакхольц писал, что Лора и Шарлотта обе занимались классической музыкой.

— Моя дочь играла на скрипке.

— И Шарлотта играла на альте в школьном оркестре. Есть какая-то вероятность, что они встречались? Возможно, в музыкальной студии?

Я качаю головой.

— Я уже объясняла это полиции раз за разом. Кроме музыки, у них не было ничего общего. Шарлотта ходила в частную школу. А мы жили здесь, в Чайнатауне. — Мой голос замолкает, и я сосредотачиваюсь на соседнем столике, где сидит китайская пара со своим маленьким ребенком. На высоком стуле восседает малышка, ее волосы заплетены в крошечные косички, которые торчат вверх, точно остроконечные рожки чертика.

Официант кладет счет на наш столик. Я тянусь к нему, но Фрост успевает схватить его вперед меня.

— Пожалуйста, — говорит он. — Позвольте мне.

— За обед всегда платит самый старший.

— Это последнее слово, которое я бы использовал, описывая вас, миссис Фэнг. Кроме того, я съел девяносто процентов этого заказа. — Он кладет купюры на стол. — Разрешите подвезти вас до дома.

— Я живу всего в нескольких кварталах отсюда, в Тай Дун Виллидж. Мне проще дойти пешком.

— Тогда я пройдусь с вами. Просто из безопасности.

— Это для вашей защиты или для моей? — спрашиваю я, пока тянусь за мечом, висящим на спинке стула.

Он смотрит на Чжэн И и смеется.

— Я совсем забыл, что вы вооружены и опасны.

— Поэтому нет необходимости провожать меня домой.

— Пожалуйста. Мне так будет спокойнее.

Когда мы выходим наружу, там все еще моросит, и после удушающего тепла ресторана я с облегчением вдыхаю прохладный воздух. Туман искрится в его волосах и блестит на коже, и, несмотря на холод, я чувствую неожиданный жар в своих щеках. Он заплатил за ужин и теперь настаивает на том, чтобы проводить меня домой. Прошло так много времени с тех пор, как мужчина был столь заботлив по отношению ко мне, и я не знаю, чувствовать себя польщенной или раздраженной тем, что он считает меня такой уязвимой.

Мы идем южнее Тайлер-стрит, к старой территории Тай Дун Виллидж, двигаясь в более тихую и пустую часть Чайнатауна. Здесь нет туристов, простые скучные здания с пыльными магазинами на нижних этажах, все они в этот час забаррикадированы запертыми воротами. В ярко освещенном ресторане я могла постоять за себя сама. Сейчас же я чувствую себя незащищенной, даже с вооруженным детективом на моей стороне. Огни исчезают позади нас и тени сгущаются. Я ощущаю собственное сердцебиение и каждый вдох воздуха, проходящего сквозь мои легкие. Песнь сабли проникает в мой разум, слова, что успокаивают и готовят ко всему, что может произойти.

Моя рука тянется к рукоятке меча, где и замирает в готовности. Мы проходим через темноту, свет и снова темноту, и мои чувства обостряются, кажется, что сама ночь трепещет.