То, что происходило в тот день, Джастин помнил крайне смутно.

Более честным было бы сказать, что Джастин вообще ничего не помнил.

Краски, звуки и запахи окружающего мира были словно приглушены.

Откуда-то наползал серый туман. Он окутывал сознание Джастина удушливой пеленой, блокировал чувства, притуплял эмоции. Это явление было для Джастина спасительным, но не позволяло понимать, что вообще происходит вокруг.

Нужно было куда-то идти, что-то делать… Слава богу, окружающие ничего и не ждали от него. Все организационные вопросы – с бумагами, разрешениями, со всем прочим были уже решены. Все, что от Джастина требовалось – это сказать несколько слов.

Несколько проникновенных, таких необходимых слов в память об умершей.

Джастин не мог выдавить из себя ни звука.

Он словно умер вместе с ней.

Чего вообще они от него хотят?

Ему не нужны ни эти люди вокруг, ни глаза, полные сочувствия, ни слова поддержки и утешения. Однако Джастину приходилось быть здесь. Присутствовать на церемонии. Держаться, черт побери, от начала и до конца.

Кирк, лучший друг Джастина еще со школьной скамьи, был сегодня для него настоящей палочкой-выручалочкой.

Опорой и мощной поддержкой.

Ладно, чего уж там – Кирк выступал в качестве костылей. Он незаметно направлял Джастина в ту сторону, в которую надо было идти. Подталкивал, когда требовалось встать. Сесть. Нести гроб. Кирк чуть ли не довел Джастина до своего автомобиля, когда им пора было ехать на кладбище.

Все, все, все было словно в тумане. Липком, мешающем дышать, заставляющем задыхаться.

Джастин озирался вокруг в поисках поддержки – настоящей. Искал утешения – подлинного. Слова «нам так жаль», «сочувствуем», «приносим свои соболезнования» не работали.

Они не работали! Они не могли ничего исправить, вернуть. Никто не мог ему помочь. Никто.

Единственное, что могло вернуть его к жизни – это голос жены.

Если бы сейчас она внезапно появилась, коснулась бы его руки, сказала бы, что это шутка…

Глупая, бездарная, жестокая, нелепая, безобразная… Зато шутка!!!

Это было невозможно.

Это было необратимо…

На этом свете существуют необратимые вещи, и впервые Джастин со всей отчетливостью, ясным пониманием и неотвратимостью столкнулся с одной из них.

Он пытался припомнить, бывали ли у него когда-то раньше такие же сильные потрясения. Неужели жизнь всегда щадила его? Щадила настолько…

Или все дело было в том, что произошедшее касалось не кого-то, а его покойной жены?

Священник произносил слова молитвы. Джастин понимал лишь то, что из его речей он не в силах понять ни слова.

Надгробные речи взялись произносить пришедшие. Джастин вновь ничего не слышал. Теперь в голове безостановочно крутились слова священника. Упокоится… в землю вернешься…

Упокоится?!

Она не должна была бросать его одного, здесь, на этой земле!

У него ведь нет и не было человека ближе, чем она. Все кончено. Все ведь кончено и для него тоже. Для Джастина Брайта, тридцать один год, вдовец.

Не только для нее. Для него тоже.

Внезапно в нем вскипела ледяная, сокрушительная ярость. Как она могла? Как могла? Она ведь обещала.

Вот так же перед ними находился священник, и румянец слегка пунцовел на ее щеках, угадываясь под полупрозрачной фатой.

Что она говорила ему?

Что-то вроде…

Обещала всегда любить. Заботиться… Быть рядом. Всегда.

Неужели все это оказалось ложью?..

Голос разума в голове Джастина сейчас был полностью заглушен отчаянием. Конечно же, никто не имеет власти над своим сроком жизни, над собственной судьбой… И его возлюбленная не виновата. Конечно, нет.

Но… Душа Джастина в это мгновение была полна отчаяния.

Кирк осторожно потряс его за рукав.

– Дружище… С тобой все в порядке? – уточнил он.

Язык с трудом повернулся для произнесения слов «все в порядке». Но других подходящих фраз Кирк не мог сейчас подыскать, как и должных слов утешения.

Джастин молча кивнул. В порядке, мол. Что ты. Ну конечно. Как ты можешь сомневаться?

Хотя только слепой не прочел бы сейчас в глазах Джастина того отчаяния и горя, которые плескались серым морем и не находили выхода.

Джастин стоял прямо, как лейтенант на параде возле королевского дворца. Хотя бы на это у него еще хватало сил.

Позже он будет вспоминать какие-то детали… какие-то мелочи, происходящие в день похорон. И не сможет вспомнить практически ничего.

Словно серая муть милосердно поглотила все то, что причиняло ему невыносимую боль. Он не закрывал глаз, когда лакированный гроб опускали в чуть влажную землю. Но он не мог впоследствии припомнить, как это происходило.

Разумеется, никаких фотографий. Никакой видеосъемки. Он ведь не вконец еще рехнулся. Никаких этих новомодных веяний. От них за милю пахнет сумасшествием… Какой смысл может быть в смаковании горя, своего или чужого?

И еще кое-что Джастин знал совершенно точно.

Он не сможет навещать могилу жены.

Смотреть на памятник, сметать с него паутину и сухие веточки.

Серая гранитная пирамидка в его сознании никак не ассоциировалась с любимой женщиной.

Пусть даже на этой пирамидке висело фото жены, сделанное крупным планом.

Счастливая, смеющаяся блондинка с ясными голубыми глазами, пытающаяся сдуть легкую прядь волос с носа обратно на висок…

Его живая, дышащая, трепетная любимая, с ее нежно-розовой кожей, лучащейся удовольствием и радостью улыбкой…

Нет, ничего общего у его жены и этого серого столбика нет и быть не может. Он уже заплатил кому полагается, чтобы за могилой ухаживали как следует. Но сам Джастин приходить сюда не сможет.

Не хочет…

Он просто не в состоянии делать это!

Стал накрапывать редкий дождь.

– Ты как?

Кирк с неизменным сочувствием смотрел на Джастина.

Его чуть лохматые темно-коричневые брови были встревожено сдвинуты. Кончик носа подрагивал, свидетельствуя о беспокойном нраве своего владельца.

Джастин пожал плечами.

– Все уже закончилось. Люди расходятся…

– А, да… Да…

– Отвезти тебя домой? Поехали, дружище. А еще тебе надо чего-нибудь поесть.

– Я не хочу есть.

– Погоди, ты хотя бы завтракал?

– Не помню.

– Не помнишь?..

– Нет, я не ел, – Джастин произнес это уже с легким раздражением.

– Я могу сделать тебе хотя бы омлет. Или гренки с сыром.

Омлет. Гренки. Сыр.

Сыр, куски сыра, тонко нарезанные сырные ломтики…

Яйца, молоко, зелень…

Какое это все может иметь значение?

Нет, он ничего не сможет в себя запихнуть.

Кирк вдруг сообразил:

– Может быть, ты хочешь выпить? Да, точно – тебе надо выпить.

– Зачем? – тусклым голосом произнес Джастин.

– Снимет нервное напряжение, – пояснил Кирк. – Давай заедем в паб, тот, что в центре… я пить не буду. Сам понимаешь, я за рулем. Просто посижу с тобой.

– Нет. Не надо ничего. И вообще… Кирк, прости, я хочу побыть один.

– Понимаю…

– И отвозить меня не надо.

Кирк оторопел:

– Но… почему? Как же ты доберешься?

– Здесь полно муниципального транспорта.

– Что ж… ладно. Но ты позвони, как доберешься до дома. Слышишь? Джастин! Позвони обязательно. Не хватало еще разыскивать тебя по всему городу.

– Позвоню, – тускло произнес Джастин.

Его мобильный телефон был выключен.

Кирк с сомнением смотрел на своего убитого горем друга:

– Знаешь, я все-таки заеду к тебе вечером. Встречу Лизу в аэропорту и сразу же заеду к тебе.

– Не надо…

– Надо.

Кирк помялся, потом все-таки добавил:

– И, знаешь… Давай-ка сюда ключи.

– Какие ключи? – удивился Джастин.

Это был первый проблеск жизни за всю прошедшую неделю.