— Она была матерью моего сына. И, конечно, мне интересно, была ли она счастлива.

— Они с Томом были очень счастливы вместе, — сказала Брин с некоторым вызовом.

— Я это понял, — ответил Алехандро, печально склонив голову. — Мигель весь день рассказывал о маме и папе.

Брин замерла.

— Он рассказывал о них?

— Да. Вас это удивляет?

Еще как! Кроме тех ночей, когда Майкл просыпался от кошмаров с криком «Мамочка! Папочка!», он никогда не говорил о Джоанне и Томе. Впрочем, он ни разу не заплакал в открытую. Брин не была психологом, но она чувствовала, что так он сохраняет иллюзию того, что в любой день они могут снова войти в двери их дома.

Маленьким детям очень трудно осознать необратимость смерти, и только время и большая любовь близких могут помочь справиться с потерей.

И это замечательно, что Майкл смог заговорить с Алехандро о Джоанне и Томе. Может быть, он уже начал осознавать свою привязанность к этому человеку?

— Я незнакомец для него, Брин, — прервал повисшее молчание Алехандро. — Возможно, Майклу легче говорить о них с теми, кого он мало знает. Он интуитивно понял, что разговор о его матери и Томе не огорчит меня так, как вас…

Может быть, в словах Алехандро есть смысл?

И еще… Он впервые назвал сына Майклом, а не Мигелем.

Брин улыбнулась, хотя улыбка и получилась грустной.

— Возможно, вы правы. Боюсь, мои родители слишком эмоционально перенесли наше общее горе — смерть Джоанны и особенно Тома. И я не могу похвастаться тем, что сама достаточно контролировала свои эмоции, — горько усмехнулась Брин.

— А разве вы должны были это делать? — нахмурился Алехандро. — Том же был вашим старшим братом, Джоанна — почти сестрой. И это… была… трагедия.

Брин пристально посмотрела на него и с горькой насмешкой произнесла:

— Но если бы не эта трагедия, вы могли бы никогда не узнать, что у вас есть сын…

— За кого вы меня принимаете, Брин? — прервал ее Алехандро, хмурясь. — Вы думаете, я рад смерти Джоанны, потому что узнал о сыне?

Брин сразу же пожалела о своих словах, нарушивших хрупкое перемирие.

— Конечно, я так не думаю, — нервничая, возразила Брин. — Просто я обратила ваше внимание на…

— Брин, я очень счастлив оттого, что узнал о существовании Мигеля. И надеюсь, что, если бы Джоанна была жива, все равно пришло бы время, когда, повзрослев, он спросил бы у нее, кто его настоящий отец. — Алехандро охватил гнев. — Я не нахожу ничего хорошего для себя в том, что мать Мигеля погибла!

У Брин перехватило дыхание.

— Вы неправильно меня поняли…

— Не думаю! — Алехандро резко поднялся, черты его аристократического лица внезапно заострились. — Я не бессердечный монстр, которым вы меня считаете, — произнес он сквозь стиснутые зубы и пошел прочь широкими шагами.

Она резко обернулась, услышав звук разбитого стекла, и испытала ужас, когда увидела бледное, потрясенное лицо Майкла, который стоял совсем неподалеку. У его ног валялись осколки разбитого стакана. Скорее всего, он слышал конец их перепалки с Алехандро, если не весь разговор.

Брин вскочила на ноги.

— Майкл! — Больше она ничего не успела крикнуть.

Мальчик развернулся — точно так же, как несколько секунд назад сделал его отец, — и побежал к дому.

Брин поспешила за ним, проклиная себя за забывчивость. Она же учитель и должна была помнить, что детям свойственно появляться там, где их меньше всего ожидают. А возвращение Майкла не было такой уж неожиданностью. Она должна была помнить об этом, должна была быть более осмотрительной. В этой ситуации она и Алехандро ответственны за то, что причинили ему боль.

— Майкл!

У Брин вырвался стон, когда она нашла его в комнате лежащим на кровати лицом вниз. Она быстро подошла, села рядом с ним на постель и, обняв, прижала к груди. Майкл приник к ней, плача так горько, что все его тельце содрогалось от всхлипываний.

— Мамочка и папочка никогда не вернутся, да? — Он задыхался от слез. — Я никогда не увижу их снова, да? — Майкл заходился в плаче снова и снова.

Брин, обнимая малыша, заплакала тоже. Соленые слезы стекали по щекам до самых губ.

— Ты тоже умрешь, тетя Бри? — всхлипнул Майкл. — И мой новый папа?

— Нет, Майкл! — Брин понимала его страх. — Мы не собираемся умирать.

— Ты не покинешь меня, тетя Бри? — Майкл прижался к ней еще теснее. — Пожалуйста, не оставляй меня!

— Каждый человек когда-нибудь умирает, мой дорогой. — Голос Брин звучал хрипло. — Но пока никто из нас не собирается умирать, Майкл. Когда ты станешь совсем взрослым и у тебя будут свои дети, тогда, может быть, наступит время умереть мне или твоему папе…

— Тогда это будет не скоро, — облегченно вздохнул Майкл.

— Да, не скоро, дорогой, — убежденно произнесла Брин сквозь слезы.

— Брин…

Она обернулась и увидела Алехандро, тихо произнесшего ее имя. Он стоял в дверях комнаты.

Брин и Майкл выглядели такими несчастными, такими подавленными.

— Я услышал звук разбитого стекла и ваш крик «Майкл!» — объяснил Алехандро осипшим голосом. Он подошел к ним и сел на кровать Майкла рядом с Брин.

— Я…

— Папочка! — Майкл вывернулся из-под руки тети и бросился в объятия Алехандро.

У Алехандро сдавило горло, он крепко прижал к себе ребенка, маленькие ручки которого так трогательно обвили его шею.

— Все хорошо, все хорошо, — успокаивал он сына, гладя его шелковистые темные волосы. — Тетя Брин и я не покинем тебя. Ты не одинок, малыш, — заверил сына Алехандро. — Я обещаю тебе, что ты никогда не останешься один.

Алехандро почувствовал такой прилив любви, что не мог вымолвить ни слова, а когда вновь обрел способность говорить, то тихо и нежно сказал сыну по-испански о том, что любит его, продолжая гладить по голове и крепко прижимая к себе.

Брин не очень хорошо понимала беглый испанский, но по взгляду Алехандро, по его смягчившемуся, утратившему высокомерное выражение лицу, слыша взволнованные нотки в его голосе, она поняла, что это было что-то очень личное, касающееся только отца и сына. И чтобы не мешать этому проявлению чувств, она тихо поднялась и отошла к окну. Майкл был таким мужественным последние два месяца, но и таким замкнутым, что произошедший взрыв был неизбежен. И он бросился за утешением к Алехандро.

Она была рада.

За Майкла.

Но главным образом за Алехандро.

За человека, который вел себя так эмоционально отстраненно, так сдержанно, узнав о существовании Майкла. Даже привезя сына сюда, он не изменил свою так хорошо отлаженную жизнь. Но несколько минут назад она увидела любовь в глазах Алехандро и поняла, что отчаяние Майкла разрушило барьеры, которыми Алехандро окружил свое сердце.

Сейчас ей хорошо была видна привязанность отца и сына друг к другу. Любовь, которая на ее глазах расцветала между ними. И Брин чувствовала, как ее собственные горячие слезы текут по щекам, оставляя на них влажные дорожки.

— Он уснул, — тихо проговорил Алехандро за ее спиной несколько минут спустя. — Изнемог от избытка эмоций, — добавил он хрипло, заботливо укладывая сына на постель, прежде чем повернуться и посмотреть на Брин. — Нам с вами необходимо поговорить, — произнес он мрачно, направляясь к двери и придерживая ее открытой для Брин.

Брин бросила на него беспокойный взгляд, не понимая его настроения. Нежность, с которой он смотрел на Майкла несколько минут назад, исчезла без следа за привычной маской.

— Вероятно, один из нас должен остаться с Майклом.

— Вы сможете вернуться к нему через несколько минут, — заверил ее Алехандро, — но прежде мы закончим разговор. Не внизу, — быстро произнес он, когда Брин направилась к лестнице. — Там, где нас не смогут услышать, — добавил он.

«Там» оказалось комнатой, в которой Брин еще не бывала. Просторная и светлая, с раздвижными стеклянными дверями от пола до потолка, выходящими на балкон, декорированная в приглушенных золотисто-коричневых тонах. Доминирующим предметом в этой комнате была большая кровать с пологом. Задернутый ночью, он обеспечивал полное уединение…