— Аминь, Господи, — кивает Бони.
— Ты ведь понимаешь это, не правда ли?
Пораженный его беспричинно откровенным заявлением, я жду продолжения, чувствуя себя уже не столько второкурсником, сколько подозреваемым. Когда же они собираются вынести обвинение?
— Кто знает, может, по закону твой отец и не будет объявлен усопшим еще неделю, а то и две. Он упрямый — может, и месяц продержится. Но как бы он ни был упрям, Леланд, Генри Стампер — мертвец, можешь не сомневаться.
— Постойте! Вы меня в чем-то обвиняете?
— Обвиняем? — Он даже загорелся при этой мысли. — В чем?
— Что я имел какое-то отношение к этому несчастному случаю…
— Господи, конечно нет, — смеется он. — Ты слышал его, Бони? — Они оба смеются. — Обвиняем в том, что ты… — Я тоже пытаюсь рассмеяться, но смех мой звучит, как кашель Бони. — Я только говорил, сынок… — он подмигивает Бони, — что, если тебе это интересно, ты получаешь пять тысяч долларов после того, как он будет официально объявлен скончавшимся. Пять кусков.
— Верно, верно, — вторит ему Бони. — Я как-то не подумал, верни.
— Правда? Есть завещание?
— Нет, — отвечает Бони. — Страховой полис.
— Просто я знаю, Леланд, потому что помогал Бони… врач должен знать, как говорится… направлял в его агентство потенциальных клиентов…
— Это начал еще папа, — гордо сообщает мне Бони. — В девятьсот десятом. Страхование Жизни и от Несчастных Случаев.
— А лет десять назад Генри Стампер обратился к нам, даже не помышляя о страховке, и я его направил…
Я вытягиваю руку, чувствуя, что у меня начинает кружиться голова.
— Постойте, подождите минуточку. Вы хотите, чтобы я поверил, будто Генри Стампер регулярно оплачивал полис в пользу наследника, которого за двенадцать лет ни разу не видел?
— Абсолютно верно, сынок…
— А за предшествовавшие двенадцать на которого и взглянул-то не более полдюжины раз? Последним напутствием которому было «поднимай свою жопу»? Доктор, есть пределы доверчивости…
— Так зачем же ты вернулся домой? — взвизгивает Бони, слегка встряхивая меня за плечи. — Ты должен получить этот полис. Чтобы вернуться в школу.
Его напористость пробуждает во мне слабые подозрения.
— А что, — я скольжу взглядом по его руке, — для того чтобы вернуться домой, нужны какие-то особые причины?
— А когда увидишь Хэнка, — прерывает меня доктор, — передай ему, что все мы… думаем о нем.
Я отворачиваюсь от старика.
— А почему вы все о нем думаете?
— Господи, разве все мы не старые друзья этой семьи? Знаешь, меня привез сюда мой внук. Он сейчас в приемной. Пока я буду у Генри, он может отвезти тебя на машине. — Работают слаженно, как одна команда. Я уже был не второкурсником и не свадебным генералом, а подозреваемым в лапах двух кафкианских следователей, набивших руку в сокрытии обвинения от своей жертвы. — Ну как? — спрашивает Бони.
Скрипя и пыхтя, доктор поднимается со стула, чтобы ответить за меня.
— Невозможно отказаться от такой услуги, не правда ли? — Он обходит стол, и при приближении этого Джагернаута я чувствую, что попал в ловушку.
— Постойте, подождите, люди, — требую я, пытаясь подняться на ноги.
— Какое вам дело, увижусь я с братом или нет? Чего вы хотите?
Оба искренне недоумевают и изумлены моим вопросом.
— Как врач я просто…
— Знаешь, что… — Рука Бони снова вцепляется в меня. — Когда увидишь Хэнка, передай ему или его жене, что наша автолавка снова будет ездить по этому маршруту. Скажи, что мы с радостью будем выполнять его заказы, раз машине все равно придется делать там крюк. Пусть, как всегда, вывесят на флагштоке, что им надо. Тебя не затруднит сделать мне одолжение?
И, отчаявшись, я перестаю отыскивать причины их настойчивости: я просто больше не могу сопротивляться их давлению. Пусть этим занимается Хэнк, он привык к этому. Я говорю Стоуксу, что все передам Хэнку, и пытаюсь двинуться к двери; его цепкие коготки выпроваживают меня в приемную и там неохотно отцепляются от моего плеча.
— Послушай, Бони, — замечает доктор, — может, послать Хэнку индейку по случаю? Могу поспорить, что за всеми делами они не успели купить. — Он запускает руку под халат в поисках кошелька. — Вот, я плачу за птичку для Хэнка. Ну как?
— Это очень по-христиански, — серьезно соглашается Бони. — Ты не согласен, сынок? Обед в День Благодарения без старой запеченной курочки и не в обед как-то, а?
Я сообщаю им, что полностью разделяю их чувства относительно Дня Благодарения, и снова пытаюсь прорваться к двери, но костлявая рука сжимает мое плечо, и, более того, я вижу, что путь мне преграждает прыщавый Адонис, тот самый, что крал плитку шоколада в баре.
— Это мой внук, — сообщает Бони. — Ларкин. Ларкин, это — Леланд Стампер. Ты отвезешь его к дому Стамперов, пока я навещаю старого Генри.
Внук ухмыляется, хрюкает, пожимает плечами, играет молнией своей куртки, делая вид, что не помнит нашей предыдущей встречи.
— Да, знаете, что я подумал… — Доктор продолжает возиться со своим бумажником. — Могу поспорить, в городе найдется тыла людей, готовых купить Хэнку праздничный обед…
— Мы соберем ему корзину! — восклицает Бони. Я пытаюсь объяснить, что вряд ли Хэнк находится в таких стесненных обстоятельствах, но понимаю, что это не милостыня с их стороны и дело не в том, что он нуждается. — Не забудь клюквенного варенья, сынок, ямса, миндаля в сахаре… а если еще что нужно, позвони мне, слышишь? Мы позаботимся. — Им просто хочется сделать ему подарок.
— Ларкин, отвезешь мистера Стампера и сразу же возвращайся за мной. У нас есть дела…
Но зачем им это надо? — вот в чем вопрос. Зачем и для чего? Эти непомерные подношения совсем не походили на страсть Леса Гиббонса ниспровергнуть героя с пьедестала. Ведь герой уже ниспровергнут. Так к чему же эти благодеяния? И, похоже, такую потребность испытывали не только эти два клоуна, но и большая часть горожан.
— Ты не знаешь, что им надо от моего брата? — спрашиваю я у внучка, следуя за ним через стоянку под проливным дождем. — К чему все эти щедроты? Чего они хотят?
— Кто знает?! — мрачно отвечает он и точно так же наотмашь распахивает дверцу машины, как и несколько дней назад, когда обдал меня струями гравия. — Какая разница? — добавляет он, садясь за руль. Я обхожу машину с другой стороны и слышу, как он бормочет: — Да и кого это может интересовать?
«Например, меня», — про себя отвечаю я, закрывая дверцу; но прежде чем уделить внимание этим серьезным вопросам, следовало бы спросить себя, а не плевать ли мне вообще на странные и замысловатые цели странного и замысловатого городка Ваконда-на-Море. Плевать. И вполне увесисто. Если, конечно, случайно, необъяснимо случайно его странные цели не влияют на мои собственные…
— Сука. — Внучок проворно нажимает на газ и, разбрызгивая лужи, с визгом выворачивает со стоянки. — Надо побыстрей оказаться дома, — сообщает он, опасаясь, как бы не всплыл сюжет с шоколадом. — А вместо этого приходится куда-то мотаться.
— Совершенно согласен, — подтверждаю я.
— У нас вчера был последний матч. С «Черным торнадо» из Норт-Бенда. В третьем иннинге разбил себе колено.
— Поэтому-то он и был последним?
— Не, я в этом деле только третья скрипка. Но обернуться надо побыстрее, и домой…
— Потому что ты всего лишь третья скрипка?
— Не, потому что колено разбито. Скажи, твой брат знает, что мы пользуемся его финтом при подаче?
— Не могу сказать, — отвечаю я, изображая интерес к его спортивным успехам, но на самом деле пытаясь сформулировать собственные ощущения. — Но я передам ему эту информацию, когда доберусь до дому… вместе с бесплатной индейкой и клюквой. — Теперь это будет несложно, теперь у меня есть причины для возвращения домой: мне нужен страховой полис — это я скажу Хэнку, а также попутчик — это я скажу Вив… Так что я вполне смогу…
— Чертовски хитрый финт, — продолжает внучок, — и при подаче, и при отборе мяча. Изобретение Хэнка Стампера! Чертовски хитрый! Благодаря ему мы выиграли у «Скагита». Раздолбали его в пух и прах. В третьей четверти обыгрывали их на тридцать очков, а я играл всю четвертую.
