Мотор не глушил, поэтому тронулся сразу. Возвращался не прямо, петлял, пока не остановился в одном из дворов района – гигантский серый дом огибал его буквой П. Из окна третьего этажа вылетел пакет со скисшим молоком, свистнул рядом и упал в нескольких сантиметрах от машины. Водитель проводил пакет медленным взглядом. На этот раз он заглушил мотор. Задержался, разбираясь в маркировке подъездов.

Ему открыли сразу, смерили подозрительным взглядом.

– Я от вашей жилички, – сказал почти застенчиво.

Портниха Тася кивнула, подбадривая.

– Она просила передать кое-какие вещи. Чтобы я забрал, ей передал. Паспорт, прежде всего, и ещё всякие мелочи.

– А чего?

– Ей предложили работу за рубежом. Длительную командировку. Так что вам от неё привет. Да, кстати, вот деньги за последний месяц. Передала. Комнату можете сдавать – она не скоро появится.

– Ты кто сам-то? Звать хоть как?

– Я – коллега, вроде как коллега. Можете Леонидом Ивановичем называть.

– Леонид как? Иванович? Хм. Прямо как в передаче… Там камер нет? – Тася выглянула из квартиры и засмеялась. К её разочарованию, камер не было. За последний месяц было уплачено три недели назад, но внесённая второй раз плата только укрепила доверие. Тася провела гостя в комнату.

– Вот. Смотрите, хорошая комната, да? Я сама в маленькой осталась. Мне-то что? Сын с женой, у них хорошая квартира, что мне одной? А деньги нужны. Со студентами-то не связываюсь, какие с них деньги? Перепачкают только всё. – (Смех.) – Я боюсь студентов… А ко мне один раз одна с кошкой въехала. Вонища, лазит везде. Хорошо, съехала. До этой как раз…

Гость огляделся – так, как будто бывал в комнате, но очень давно и теперь хотел сравнить помещение с воспоминанием о нём. Хозяйка почти обманулась – будто кто-то мог заглядывать сюда без её ведома. Комната аккуратная. Коврик вычищен до полиэстеровой основы. Кровать накрыта покрывалом с невзрачными цветами. Затёртая полироль шифоньера, письменный стол, растрескавшийся, на нём – полосатая ваза с узким горлышком, сине-голубая, новая, увеличивающее зеркало в круглой раме, коробка с косметикой, несколько книг в мягком переплёте ровной стопкой. (Гость тронул зеркало мимоходом.) Корейский телевизор. С карниза, сбоку от выцветшей шторы, свисали колокольчики фэн-шуй, стандартные, – единственный пыльный предмет в комнате. Окна блестели, но на них угадывались разводы – недавно вымыты.

В верхнем ящике стола и в тумбе за книгами – он легко нашёл необходимое: паспорт, идентификационный номер, выписку…

– А золото? – шёпотом спросила Тася. – Она думала, я не знаю, где она хранит, но как можно-то… Вот там, сзади, за телевизором. Серьги и кольцо. За границей-то надо носить. Красота нужна. Може, хоть мужа найдёт себе, пора ей. А кем она будет-то там? Серьёзно или на эти, на урожаи? Вообще она девушка серьёзная, не приводит мне. Это тоже важно, знаете. Я и не против иной раз, если приводят, но, когда это каждый день, страшно становится. Если разные. Откуда я их знаю? А если воры? Тюкнут по голове – и всё.

Гость задумчиво посмотрел на голову Таси.

– Большое спасибо, как раз серёжки…

Серёжки лежали на банковской карте, блестящей, будто её только выпустили.

– А остальные вещи? Когда она заберёт? Потому что, если она надолго, я кого подселю себе. Она хорошая девочка, но деньги-то мне нужны. Что у меня – пенсия, и шью ещё. Как мужа схоронила, так сдаю. Только так и живу. Внуку ещё купить могу чего. Только женщинам, мужчинам я никогда не сдавала. Это, если надолго оно… Если на месяц, так ладно, переживу.

– Не знаю. Посмотрим.

– Чай-то будете? Вы мне расскажите всё хорошенько.

– Спасибо, не получится у меня, – мягко отказал посетитель. – Нужно идти.

Тася кивнула.

– Леонид Иванович, значит? Ну до свидания, может, встретимся ещё.

Выйдя из подъезда, он подошёл к мусорному баку и скинул в него свои находки. Но, передумав, достал из кучи паспорт – открыл, какое-то время рассматривал фотографию, так же покачивая головой, как когда потирал мокрые пальцы у водоёма. Вернулся к машине (мигом исчезли подтянувшиеся было мальчишки). Поднял разбитый кислый пакет, посмотрел вверх, выбросил текущий молоком картон сверху в бак. Вытер руки белым полупрозрачным платком. Сел – лицо стало неопределённым за стеклом и снова похожим на лицо шумерского бога. Тут же откуда-то взялась кошка, вскочила на бак и начала слизывать кислое молоко.

Прошло несколько похожих друг на друга дней, и ещё один день, и наступил вечер. Лиля и Анна оставили пустые чашки и крошки на кухне, допив чай. Бронзовая посуда и кухонная мебель тускло ловили свет уличных фонарей. Белые стены едва не светились. Давно стемнело, время сумерек минуло. Лиля ушла спать в свою красивую спальню. Анна постелила на диване. Из спальни не доносилось ни звука, и ей казалось, что она одна здесь. Ей нравилось быть почти одной, почти хозяйкой, быстро засыпать не хотелось. Прочитанного Шопенгауэра сначала заменила тонкая красивая книга в синей обложке, но в ней были одни стихи – слишком понятные, все о море. Эта книга тревожила, вместо того чтобы успокаивать, и Анна быстро отложила её и взяла некого Хайдеггера, мирно бессвязного. Прочла несколько случайных страниц, не пытаясь понять. Между обложкой и первым белым листом лежала сложенная вчетверо записка. «Вечером, в сумерках…» Это писала она. Разве оставляла не в первой книге? Перечитала. Потом опять читала из книги. Может, оттого, что всё это не касалось её ни в малой мере, было невообразимо далеко и непонятно, книга казалась такой прекрасной и баюкающей. Ей дела не было до того, кто был этот человек. Когда часы били полночь, отвлеклась, как всегда, хотя за последние дни привыкла к ночным танцам. Растревоженный движениями карликов воздух шевелил стебли растений в рваном ритме. Тени карликов оживляли австралийский рассвет на стене.

После окончания танца захлопнула книгу, и листок с записями положила на твёрдый переплёт, чистой стороной вверх. Ручка валялась под диваном с позавчерашнего дня.

«Я веду себя так, будто я дома. Беру без спросу её вещи, надеваю одежду – похоже, она ничего не имеет против. Сколько дней прошло? Неделя? Больше? Она постоянно рассказывает что-то интересное – то кино, то книжку, то из своей жизни. Они с мужем много путешествовали – просто супер. Даже в Мексике были. Так говорит, что мне кажется, что это был счастливый, нормальный брак. Чего они разбежались? Она даже фотографию не убрала в спальне, я случайно заметила, в рамке: стоят в обнимку, явно где-то за границей. Красивый молодой человек. Оба красивые.

А вчера она мне заявила: „Помнишь, как ты говорила, что думала, когда ехала к возлюбленному Сергею (ей так нравится говорить, чтобы на нервы действовать, но уже не действует), что домой не вернёшься: или у него останешься, или… и т. д.“. Я сказала, что помню. Тогда она сказала, что я, наверно, и не вернусь домой. Меня это возмутило. Хотя я понимаю, что с работы меня должны уже за прогулы уволить, и хозяюшка моя, наверно, вещи под дверь выставила. Но всё равно. Тогда я подумала – а может, Лиля лесбиянка? Так я её и спросила, тайно надеясь, что она рассердится и выгонит меня. Но она не обиделась, засмеялась и сказала, что выселить возлюбленного Сергея из моего сердца не претендует. Потом спросила, может ли считать меня лучшей подругой. Я сказала, что пока ещё не знаю. Да, своеобразный способ приобретать друзей.

Но сейчас, наверно, уже может. Я очень привязалась к ней.

Сегодня мы сильно поссорились. Не знаю, почему она сама не хочет выходить и меня выпускать не хочет. Мне нужно было позвонить родителям. В мобилке аккумулятор умер, они меня не наберут, а у неё телефона дома нет. Ни такого, ни мобильного. У неё вообще ничего нет из техники – разве что холодильник. Стиральной машины нет, пылесоса нет, телевизора – и то нет. Как так можно жить? В такой красоте? Она говорит, что всё ушло при разводе, а ей одной не нужно ничего.