Я понял, почему в нее влюбился Рейд. Не потому, что она настолько оторвана от реальной жизни, а потому что ее необходимо опекать. Он стал бы для нее всем: будет рядом, когда она откроет свой первый банковский счет, станет ее первым мужчиной, ободрит, когда она найдет первую работу. Я никогда ни для кого не был первым, если не считать ошибок.

Теперь уже сигналили и остальные машины. Лидди схватила меня за руки и, смеясь, закружилась со мной.

Мне таки удалось усадить ее в машину, но лучше бы я этого не делал. Жаль, что мы не могли остаться кружиться посреди улицы.

Когда мы снова тронулись, ее щеки порозовели, дыхание было прерывистым.

Помнится, я подумал: «Возможно, у Рейда будет все остальное, но только не этот первый снег». Этот первый снег был моим.

Один глоток, если вдуматься, практически ничто. Чайная ложка. Только попробовать на вкус. Явно недостаточно для того, чтобы помочь человеку утолить жажду, именно поэтому этот первый глоток ведет к крошечному второму, и опять-таки — только губы помочить. Потом я начинаю вспоминать голоса Зои и Лидди, они смешиваются, и я делаю еще один глоток, потому что мне кажется, что это поможет мне вновь разделить эти голоса.

На самом деле выпил я немного. Просто я уже давно не пил, поэтому быстро приканчиваю бутылку и хмелею. Ощущение сродни воображаемой волне, которая накатывает каждый раз, когда я жму на тормоз. Волне, способной смыть все мои мысли на тот момент.

И становится невообразимо хорошо.

Я вновь тянусь к бутылке, но, к моему удивлению, бутылка пуста.

Должно быть, я разлил виски, потому что никоим образом не мог выпить почти литр.

По-моему, не мог, разве не так?

В зеркале заднего вида я вижу сверкающую огнями рождественскую елку. Когда я случайно замечаю ее, то удивляюсь и не могу оторвать от нее глаз, хотя прекрасно понимаю, что должен смотреть на дорогу. Потом елка включает сирену.

Сейчас май, какие рождественские огоньки? Мне в стекло стучит полицейский.

Мне приходится опустить стекло, в противном случае он меня арестует. Я велю себе собраться, быть вежливым и приветливым. Необходимо убедить его, что я не пил. Я поступал так с окружающим миром много лет.

Похоже, я узна´ю его. Кажется, он посещает нашу церковь.

— Только не говорите мне, — произношу я, натянуто и глуповато улыбаясь, — что я превысил скорость.

— Прости, Макс, но я должен попросить тебя выйти из…

— Макс!

Мы оба поворачиваемся на голос, потом хлопает дверца машины.

Полицейский отступает, и к моему окну наклоняется Лидди.

— О чем ты думал, когда сам решил ехать в неотложку? — Она поворачивается к полицейскому. — Ой, Грант, слава богу, ты его нашел…

— Но я не…

— Он упал с лестницы, когда чистил водосточный желоб, и ударился головой. Я пошла за холодным компрессом, а когда вернулась, то увидела, что он уже умчался на своем грузовике. — Она неодобрительно смотрит на меня. — Ты мог разбиться! Или хуже того — могли пострадать невинные люди! Ты же сам говорил, что у тебя в глазах двоится.

Я честно не знаю, что ответить. Может быть, головой ударился не я, а она?

Лидди открывает дверцу со стороны водителя.

— Подвинься, Макс, — велит она, и я отстегиваю ремень и перебираюсь на пассажирское сиденье. — Грант, даже не знаю, как тебя благодарить. Нам так повезло, что ты служишь в полиции, не говоря уж о том, что являешься членом нашей паствы. — Она поднимает на него глаза и улыбается. — Сделай милость, проследи, чтобы мою машину отогнали домой.

Она машет ему на прощание, когда трогается с места.

— Я не ударялся головой…

— Думаешь, я не знаю? — резко отвечает Лидди. — Я повсюду тебя искала. Рейд сказал, что оставил тебя на пристани, потому что ты собирался помочь пастору Клайву.

— Я и помогал.

Лидди смотрит на меня.

— Очень смешно. Потому что я провела с пастором Клайвом целый день и что-то тебя там не видела.

— Ты Рейду об этом сказала?

— Нет, — вздыхает она.

— Я могу объяснить…

Она вскидывает свою маленькую ладошку.

— Не нужно, Макс. Просто… не нужно. — Морща носик, она говорит: — Виски.

Я закрываю глаза. Какой же я идиот, если решил, что смогу обвести всех вокруг пальца! Выгляжу пьяным, пахнет от меня алкоголем…

— Откуда ты знаешь, если никогда не пробовала?

— Мой папочка пробовал, каждый день, когда я была маленькая, — сознается Лидди.

Что-то в ее тоне заставляет меня задуматься: неужели ее папочка священник тоже пытался утопить в алкоголе собственных демонов?

Она проезжает поворот, ведущий к нашему дому.

— Господи, в таком виде я не могу привезти тебя домой.

— Можешь стукнуть меня по голове и отвезти в больницу, — ворчу я.

Лидди поджимает губы.

— Не думай, что это не приходило мне в голову, — отвечает она.

Самый громкий скандал у нас с Зои случился после кануна Рождества, который мы провели в гостях у Рейда с Лидди. К тому времени мы были женаты пять лет и уже вкусили свою долю кошмаров, связанных с бесплодием. Ни для кого не секрет, что Зои не очень-то жалует моего брата и его жену. Она весь день включала канал «Погода», надеясь убедить меня, что снежная буря, в которую мы попадем, достаточно весомый предлог, чтобы не ехать к ним в гости.

Лидди любила Рождество. Она украшала дом не убогими надувными Сантами, а обматывала балясины настоящими гирляндами, а с люстр свисала омела. У нее была коллекция старинных деревянных кукол святого Николая, которых она рассаживала на подоконниках и столах. А блюда украшала по краям остролистом. Рейд говорил мне, что она целый день занималась подготовкой дома к празднику, и, оглядываясь по сторонам, я безусловно ему поверил.

— Ого! — пробормотала Зои, пока мы ждали в прихожей, что Лидди возьмет наши куртки и повесит в шкаф. — Такое ощущение, что мы оказались на одной из картин Томаса Кинкейда.

В эту секунду появился Рейд, неся кружки с горячим сидром. Он никогда не пил в моей компании.

— Счастливого Рождества, — пожелал он, хлопая меня по спине и целую Зои в щеку. — Что там на дорогах?

— Ужас! — признался я. — А будет еще хуже.

— Мы ненадолго, — добавляет Зои.

— Мы видели, как машина въехала в кювет, когда возвращались из церкви, — рассказывает Рейд. — К счастью, никто не пострадал.

Каждый год в канун Рождества Лидди ставит детский спектакль «Рождение Христа».

— Как прошел спектакль? — спросил я. — Твоих актеров приглашают на Бродвей?

— Незабываемое зрелище! — ответил Рейд, и Лидди шлепнула его по плечу.

— У нас сегодня было нечто вроде службы спасения диких животных, — сказала Лидди. — У одной из девочек из воскресной школы есть дядя, у которого небольшой зоопарк. Он одолжил нам осла.

— Осла? — изумился я. — Настоящего?

— Ослик был совсем ручной. Он даже не шевельнулся, когда девочка, игравшая Марию, вскарабкалась ему на спину. Но потом… — Лидди передернуло, — он остановился посреди прохода и… справил нужду.

Я засмеялся.

— Навалил кучу?

— Прямо перед женой пастора Клайва, — подтвердила Лидди.

— А вы что?

— Один из пастухов убрал кучу, а мама одного из ангелочков побежала за чистящим средством для ковров. А что было делать? Официально школа не разрешала мне приводить животных.

— Не впервой осел в церкви, — серьезно сказала Зои.

Я схватил ее за локоть.

— Зои, помоги мне!

Я втащил ее в кухню через вращающиеся двери. Пахло великолепно — имбирным пряником и ванилью.

— Никакой политики. Ты мне обещала.

— Я не буду молчать, когда он…

— Когда он что? — вспылил я. — Он ничего не сделал. Это ты отпускаешь ехидные замечания.

Она упрямо отвернулась от меня. Ее взгляд остановился на холодильнике, на магните в виде ребенка в утробе, сосущего большой палец. «Я РЕБЕНОК, — гласила надпись, — А НЕ ПРЕДМЕТ ВЫБОРА».

Я положил руку ей на плечо.