Все-таки где же он? Пока мы с Ксандером сажаем цветы и разговариваем, Кай трудится на своей работе, в то время как все остальные развлекаются, или слушает музыку один в полупустом зале. Я представляю себе, как он бродит в толпе, заполняющей, как всегда, игровой центр, в ожидании своей очереди на игру, которую он почти наверняка проиграет. Вижу, как он сидит в кинозале и смотрит фильм и слезы текут по его щекам. Нет. Я гоню его образ из своего сознания. Я больше не буду о нем думать. Выбор сделан.

Но это не я сделала свой выбор. Ксандер чувствует, что я слушаю его не так внимательно, как всегда. Оглядывается, чтобы убедиться, что никто нас не слышит, и говорит мягко:

— Кассия, ты все еще тревожишься о своем отце?

Мой отец.

— Я не знаю, — отвечаю я, и это правда. Трудно сказать, что я чувствую к нему сейчас, когда мой гнев испарился почти против моей воли. Скорее, понимание и сочувствие. Если бы дедушка посмотрел на меня своими горящими глазами и попросил исполнить его последнее желание, могла бы я отказать ему?

Медленно подкрадывается вечер, постепенно затемняя небо. Следы дневного света готовы исчезнуть, когда раздается сигнал. И мы встаем, чтобы полюбоваться нашей работой. Легкий ветерок пролетает над клумбами, которые кажутся ярко-красными в наступивших сумерках.

— Хотелось бы проводить так каждую субботу, — говорю я. Такое чувство, что мы создали что-то красивое. Мои руки в красных пятнах от смятых лепестков; они пахнут землей и цветами — запах, который я люблю, несмотря на мамино утверждение, что запах старой розы более изысканный и тонки. Что плохого в том, чтобы быть более прочным и долговечным?

Стоя там и глядя на свою работу, я вдруг осознаю: все, что делала моя семья, — это сортировка, отбор. Мы никогда не создавали. Отец сортирует старые артефакты, то же делал дедушка. Прабабушка отбирала стихи. Мамины родители выращивают пшеницу и другие зерновые культуры, но все это они делают по приказу и под присмотром чиновников. Так же работает и мама в своем питомнике. Как и мы здесь сегодня.

Я никогда ничего не создавала. Делала только то, что мне приказывали, и следовала правилам, и в результате получалось что-то красивое. Точно то, что чиновники обещали.

— А вот и мороженое, — говорит Ксандер. Работницы выкатывают мороженицы по тротуарам поближе к клумбам. Ксандер хватает одной рукой меня, другой — Эми и тянет нас к ближайшей мороженице.

Работницам было бы гораздо легче класть лакомство в наши пищевые контейнеры и выдавать вместе с ужином, ведь мороженое для всех одинаковое. Наша пища содержит специальные витамины и пищевые добавки, рассчитанные лично для каждого. А мороженое — это еда бесполезная.

Кто-то зовет Эми в свою компанию, и она уходит. Мы с Ксандером находим место немного в стороне от всех. Прислоняемся спинами к прочной, сложенной из цементных блоков стене школы и вытягиваем ноги. У Ксандера ноги длинные, а ботинки поношенные. Ему нужно не забыть позаботиться о новых.

Он погружает ложку в однородную белую массу и вздыхает:

— Я бы засадил цветами целые плантации за это.

Я согласна. Холодное, сладкое и необыкновенно вкусное, мороженое проскальзывает через язык и горло прямо в желудок, и, клянусь, я буду еще долго ощущать его вкус после того, как оно расплавится. Мои пальцы пахнут землей, губы сладкие, как сахар. И во мне столько жизни, что не знаю, как смогу заснуть этой ночью.

Свою последнюю ложку с мороженым Ксандер протягивает мне.

— Нет, это твоя, — возражаю я, но он настаивает. Улыбающийся и щедрый, и оттолкнуть его руку даже невежливо. И я не отталкиваю.

Я беру у него ложку и засовываю последнюю порцию мороженого в рот. Нам не разрешают делиться настоящей едой, но сегодня это допустимо. Чиновники, которые снуют повсюду, надзирая за нами, даже глазом не моргнули.

— Спасибо, — говорю я, и вдруг его доброта действует на меня необъяснимо: чувствую, что сейчас заплачу, и спешу обратить все в шутку: — Мы пользовались одной ложкой, это практически то же самое, что поцеловаться.

Ксандер округляет глаза:

— Если ты так думаешь, значит, тебя никто раньше не целовал.

— Неправда, целовали.

Мы ведь тинейджеры. До Обручения у нас в порядке вещей влюбленности, флирт и игры с поцелуями. Но все это — только игры, конечно, потому что мы знаем: придет время, и мы будем Обручены. Или останемся холостяками, и тогда наш удел — только игры.

— Было ли в руководящих указаниях что-нибудь относительно поцелуев? Что надо запомнить? — поддразниваю я Ксандера.

И читаю ответ в его глазах, в которых пляшут озорные искорки. Он придвигается ближе.

— Для нас нет никаких правил относительно поцелуев, Кассия. Мы — пара.

Я много раз смотрела на лицо Ксандера, но никогда так, как сейчас. Никогда — почти в темноте, никогда — с таким чувством в сердце и даже в желудке. Я приятно взволнована и в то же время нервничаю. Оглядываюсь вокруг, но никто не смотрит на нас, а если бы кто-нибудь и посмотрел, то увидел бы в вечерних сумерках две неясно очерченные фигуры, сидящие довольно близко друг к другу.

И я тоже придвигаюсь к нему.

И если мне нужно было подтверждение того, что Общество знает, что делает, обручив меня с Ксандером, вкус его поцелуя убедил бы меня окончательно. Он оказался слаще, чем я ожидала.

Во дворе раздается сигнал, и мы с Ксандером отодвигаемся друг от друга.

— У нас остался еще целый час свободного времени, — замечает Ксандер, бросая взгляд на часы. Его лицо безмятежно, он совсем не смущен.

— Мне хотелось бы посидеть еще, — говорю я, и это правда. Воздух, который я ощущаю на своем лице, такой теплый. И он настоящий, не охлажденный и не подогретый для моего удовольствия. И поцелуй Ксандера, мой первый настоящий поцелуй, заставляет меня крепче сжать губы, чтобы снова ощутить его вкус.

— Они нам не позволят, — отвечает он, и я понимаю, что и это правда. Они уже собирают чашки и рекомендуют нам продолжить отдых где-нибудь в другом месте, потому что здесь темно.

Эми отделяется от своей компании и идет к нам, милая и грациозная.

— Они собираются посмотреть конец фильма, — объясняет она, — но я устала от фильмов. Что вы собираетесь делать? — Но в тот момент, когда звучит этот вопрос, ее глаза немного расширяются. Видимо, она вспоминает, что мы с Ксандером — пара. Она забыла об этом на минутку и теперь боится быть лишней. Но в голосе Ксандера легкость и дружеское тепло.

— Для игры уже мало времени, — говорит он. — Здесь недалеко мюзик-холл, одна остановка. Может быть, поедем?

Эми выглядит довольной и смотрит на меня, чтобы убедиться, что все в порядке. Я улыбаюсь ей. Конечно, в порядке. Ведь она наш друг.

Пока мы идем к остановке поезда, я думаю о том, что нас становится все меньше. Сначала получил распределение Кай, потом Пайпер. Не знаю, где сегодня вечером Сера. Эми пока здесь, но придет время уйти и ей, и останемся только мы — Ксандер и я.

Я давно, наверное несколько месяцев, не была в мюзик-холле. К моему удивлению, сегодня он полон людьми в синей форменной одежде. Рабочими, старыми и молодыми, которые пришли сюда после вечерней смены. Теперь, я думаю, это случается часто — когда остается так мало времени, куда еще они должны пойти? Они, должно быть, останавливаются здесь на, пути из Сити. Некоторые прямо здесь засыпают. Я вижу, к своему удивлению, устало склоненные головы. Никто не возражает. Некоторые разговаривают друг с другом.

Кай здесь.

Я нахожу его почти тотчас же в море синих блуз, еще не осознав, что я его ищу. Кай тоже видит нас; он машет нам, не встает.

Мы проскальзываем на ближайшие места — Эми, Ксандер и я. Эми, в очередной попытке обрести уверенность в себе, расспрашивает Ксандера о его впечатлениях на Банкете обручения, и он начинает рассказывать ей смешную историю о том, как он не умел надеть запонки и завязать галстук. Я стараюсь не замечать Кая, но почему-то вижу, что он встает и направляется к нам. И улыбаюсь про себя, когда он садится на свободное место рядом со мной.