Он не знал, что врачи называют это синдромом Корсакова. Все, что происходило вокруг него здесь и сейчас, он не воспринимал как реальность. Настоящее сразу исчезало из его сознания, как рисунок на песке, слизанный черным прибоем. Время для Феди остановилось. Сознание его зависло в пустоте. Пустота была глухой, тяжелой и холодной, как намокший войлок.

Только изредка пробивался слабый далекий свет. Федя переживал заново куски прошлого, выныривал наружу из бездны, и светились перед ним причудливые картинки: пыльный физкультурный зал, люди в белых простынях. Всегда в такие минуты подташнивало, больно сжимался желудок. Федя не хотел есть, но тело его вспоминало мучительные голодные спазмы.

Гуру объяснял, как надо правильно питаться, чтобы чакры не закрывались, чтобы организм очищался, становился крепче и здоровей, наполнялся энергией космоса. Оксана Егорова кормила сыновей пророщенными зернами пшеницы, размоченным в кипятке рисом без капли соли и масла.

Оксана давно заметила, что духовные мантры, магические тексты дают энергии намного больше, чем пища телесная, особенно когда повторяешь эти мантры регулярно, не ленишься, три раза в день садишься в позу лотоса и твердишь, закрыв глаза: «Я верю гуру, моя сила в этой вере, без гуру у меня нет силы, гуру знает, как жить вечно, я буду жить вечно, если слушаюсь гуру, меня не будет, если я нарушу закон великой пустоты, я пыль в пустоте, я люблю гуру…» И так далее.

Целительные мантры были длинными, однообразными, поначалу запоминались трудно, приходилось заглядывать в бумажку. Но потом Оксана выучила все наизусть и заставила выучить мальчиков. Она повторяла их не три, а десять, двадцать раз в день, особенно важно было проговаривать мантры, когда готовишь еду, заливаешь крупу кипятком. Тогда пища телесная наполняется энергией самого гуру и становится священной. Ей хотелось, чтобы ее дети питались чистой священной пищей.

Иногда мальчикам перепадала горстка липкого изюма или кураги. Раз в неделю все трое голодали, в течение суток пили только специальный настой тибетских трав и кипяченую воду. Раз в месяц Оксана устраивала голодовки, длившиеся трое суток. Гуру научил их очищать организм от шлаков и преодолевать чувство голода с помощью многочасовых медитаций и ледяных обливаний.

– Головная боль во время очистительного голода говорит о том, что организм перегружен шлаками, – объяснял гуру, и Оксана терпела, заставляя терпеть мальчиков, строго следя, чтобы они не съели украдкой ни кусочка.

Каждое утро начиналось с обливаний. Ребенок садился в ванную на корточки, и Оксана выливала ему на голову ведро ледяной воды. От этого моментально раскрывались важные чакры. Первое время мальчики жалобно вскрикивали, кожа синела и покрывалась мурашками. Потом привыкли.

– Ничего не дается просто так, – объяснял гуру, – нельзя потакать своему телу. Если вы не хотите гнить заживо, вам надо учиться преодолевать себя.

– А разве мы гнием заживо? – спрашивал двенадцатилетний Славик. – Мы ведь не больные, не старые.

В качестве лекарства от лишних вопросов гуру назначал дополнительную голодовку с медитацией. Но перед этим ребенок проходил процедуру раскрытия важных чакр. Гуру поил его настоем специальных трав, затем укладывал на коврик и водил ладонями вокруг его головы, бормоча непонятные слова. Сначала ребенок лежал смирно и как будто спал. Но вскоре у него начинали подергиваться конечности. А потом все тело сводили ритмичные судороги. Гуру говорил, что через эти целительные вибрации раскрываются нужные чакры.

После нескольких таких процедур Славик Егоров перестал задавать неприятные, вредные для здоровья вопросы.

Что касается Феди, то с ним дело обстояло сложней. Гуру заметил, что мальчик отлынивает от коллективных медитаций. Суть процесса заключалась в том, чтобы научиться погружению в пустоту, отрешиться от своего бренного тела и от своей глупой грешной души. Главное – ни о чем не думать. Вообще ни о чем. Но у Феди никак не получалось. Мысли сами лезли в голову и не хотели вылезать.

– Ваши мысли – это те же шлаки. От шлаков материальных вы очищаетесь голоданием, от духовных – медитацией.

Когда все члены группы усаживались в кружок, медленно раскачивались и повторяли однообразное «омм», Федя изо всех сил пытался сосредоточиться. Но мычал он неправильно. Его тонкий голос вибрировал без всякого вдохновения. Из его уст вылетал жалобный тоскливый звук, напоминавший поскуливание избитого щенка.

Федя старательно мычал, и было щекотно губам. За решетчатым окном кружились снежинки. Бурчало в животе, очень хотелось есть. Хотелось толстую сочную сардельку, жареной картошки, соленого пупырчатого огурчика, густых щей со сметаной. До смерти хотелось шоколадку. А снежные шарики на кольях решетки напоминали сливочное мороженое.

– Мясо содержит трупный яд, – объяснял гуру, – страх, который испытывают животные на бойне, наполняет их кровь ядовитыми гормонами. Человек, который ест мясо, гниет изнутри. Все чакры закрываются, он становится слепым и глухим. Он умирает. Его нельзя вылечить. Картофель и хлеб засоряют организм хлопьями крахмала. Кровь становится вязкой, как кисель.

Федя продолжал мычать, но думал о том, что сейчас хорошо бы выйти не куда-то в ледяной непонятный астрал, а просто на улицу, на свежий воздух. Там за мягкой голубоватой пеленой уютно светились вечерние желтые окна. А в зале было душно, пыльно, пахло потом. Гуру проходил вдоль круга и водил руками у каждого над головой. Проверял ауру. Босые ноги, маленькие, как у мальчишки, и всегда грязные, с длинными черными ногтями, ступали совсем неслышно.

Руки гуру надолго задерживались над Фединой головой. От рук исходил неприятный жар. Феде казалось, что голову его стискивает горячий тугой обруч. Он вертелся, стараясь скинуть с себя эту давящую тяжесть, но жар от твердых ладоней гуру становился сильнее. Все внутри Феди сопротивлялось этому жжению, мир раскалывался на две неравные части. В одной был тихий вечерний снегопад, теплый свет в окнах соседнего дома. Люди за окнами ужинали, ели котлеты, жареную картошку, смотрели телевизор, разговаривали, чай пили с сушками и пастилой. Дети делали уроки, их гнали спать в десять, как раз тогда, когда начинался какой-нибудь крутой боевик.

Это была неправильная жизнь. Гуру говорил, что все эти люди мертвецы, у них внутри гниль. И только избранные, которые не едят сардельки, котлеты с картошкой, которые обливаются ледяной водой, голодают, сидят в позе лотоса и умеют растворяться в великой пустоте, по-настоящему живы. Мама, Славик и все в группе были в правильной, живой половине расколотого мира. А Федя зависал где-то посерединке, в черной глухой трещине.

Они со Славиком уже полгода не ходили в школу. Федя слышал, как мама разговаривала по телефону с директрисой.

– Мальчики посещают другую школу, частную, – говорила мама.

На самом деле, кроме занятий с гуру, они ничего не посещали. Они не учились, как другие. Гуру говорил, что математика, русский, география им не нужны. Зачем им мертвые науки, если они постигают высшую истину и впитывают космическую энергию?

Но Феде нравилось читать, писать, решать примеры и задачки. Он сидел в позе лотоса и думал не только о сардельке с картошкой; он вспоминал задачки из учебника второго класса.

«Из пункта А и из пункта Б одновременно выехали навстречу друг другу два велосипедиста…»

Федя представлял себе узкую тропинку, быстрые жаркие проблески солнца сквозь листву и двух мальчиков, которые крутят педали. Колеса подпрыгивают на корнях, ветки старых берез свисают так низко, что иногда касаются волос на макушке, словно мимоходом гладят по голове. Два велосипедиста, Славик на своем взрослом «Вымпеле» и Федя на своем стареньком подростковом «Орленке», должны встретиться в точке В, на поляне, у маленького, подернутого бледной ряской пруда. В пруду поет лягушачий хор, солнце садится в румяную толстую тучу, значит, завтра будет дождь.

Гуру велел маме привести Федю к восьми утра одного, без Славика. Занятий в этот день не было. Гуру предупредил, что ребенок не должен ничего есть с вечера.