Только я устроилась за столом, как дверь кабинета открылась и появилась Вера – секретарь Агатки. В отличие от остальных, она не считала меня божьим наказанием, порочащим честное имя сестры, и даже охотно покрывала мои грешки, которые, если честно, были незначительны. Вот и сейчас, увидев меня, дверь за собой она поспешила прикрыть, но моя глазастая сестрица оказалась на высоте.
– Появилась? – радостно возопила она. – Ну вот, а вы хотели морги обзванивать.
Я сделала вид, что внезапно оглохла, придвинула папку с документами и погрузилась в их изучение.
Часа два я честно трудилась, стараясь не обращать внимания на образ бабули-одуванчика, настойчиво маячивший перед внутренним взором. В конце концов, стало ясно, избавиться от него невозможно, и меня неудержимо потянуло к сестрице. Кому как не родной душе доверить горестные думы? Агатка с мрачным видом наблюдала вторжение в святая святых, но пока помалкивала. Я устроилась в кресле напротив, застенчиво кашлянула, а она рыкнула:
– Ну?
– Вот почему мне так нравится заглянуть к тебе в свободную минутку, – сказала я. – Всегда можно рассчитывать на доброе слово и жизнерадостное приветствие.
– Перерыв с часа до двух. Но приличные люди и в обед стараются сделать что-нибудь путное. Встретиться с клиентом, к примеру…
– Так и быть, вычти из моего жалованья за час опоздания. Я ж помню, что влетаю тебе в копеечку.
– Ага. И следующие траты будут на твои похороны, – ядовито заявила сестрица. – Посмей мне еще коллектив разлагать. – Этого ей показалось мало, и она добавила: – У меня третий день изжога от твоей кислой физиономии.
– Соды развести? – заботливо предложила я.
Агатка чертыхнулась сквозь зубы и занялась бумагами, перестав обращать на меня внимание.
Приходилось признать, у нее есть повод на меня злиться, и дело вовсе не в моем опоздании, его-то сестрица уж как-нибудь переживет. Затяжной депрессией я была обязана несчастной любви, у Агатки на любовном фронте дела обстояли не лучше, но она держалась, хотя, подозреваю, орошала по ночам подушку слезами. Моя любовь обреталась в Питере, куда и меня неудержимо тянуло, несмотря на проблески здравого смысла, который удерживал здесь. Стас уехал, поставив точку в наших донельзя запутанных отношениях. Я была уверена: он начал новую жизнь, удалив мое имя из мобильного, а светлый образ из памяти, но все ж таки теплилась во мне надежда… глупая, между прочим, раз дело было не в Стасе и даже не во мне… Слишком много всего стояло между нами: китайская стена, и хрен ее перепрыгнешь…
Большая любовь Агатки по фамилии Берсеньев находилась рядышком, буквально в четырех кварталах отсюда, и довольно часто попадалась ей на глаза. Но там расклад был даже хуже, хотя как посмотреть… Я задалась вопросом: что бы чувствовала я, если б Стас вдруг оказался в нашем городе? И так увлеклась, что забыла, зачем к сестре пожаловала.
– Ты не могла бы медитировать за своим столом? – вернула она меня к действительности. – Толку от тебя и там немного, но хотя бы создавалась видимость непосильных трудов.
– Я в парке старушку встретила, – вздохнув, сказала я.
– О господи, – закатила глаза Агатка. – Ты на старушку угробила свой обед? Час от часу не легче…
– У нее внучку убили, – не обращая внимания на язвительность сестрицы, продолжила я. – Ирина Одинцова. Жили в коттеджном поселке «Сосновка». Вроде бы подозревали дворника-таджика, но потом отпустили. Ты ничего об этом не слышала?
Агатка покачала головой с таким видом, точно я вышла нагишом к оторопелым клиентам, то есть с большим сомнением в возможности моего скорого выздоровления.
– Чучело, прости господи, – пробормотала она, но тут же голос возвысила: – Ты хоть иногда по сторонам смотришь? Интуитивно догадываешься, что вокруг есть жизнь?
– Так знаешь или нет? – разозлилась я, заподозрив, что и на сей раз у сестрицы есть повод гневаться.
– Об этом убийстве почти месяц только и разговоров в городе. В новостях по телику, в газетах…
– У меня телевизор сломался, – соврала я.
– Ага… а читать ты не умеешь.
– Ну, так растолкуй, в чем там дело. Бабка считает, таджика этого кто-то отмазал.
Агатка нахмурилась, повертела в руках авторучку и сказала куда спокойней:
– Ерунда. За него ухватились потому, что других подозреваемых просто не было. А он возле дома не раз болтался, соседи видели.
– Но ведь он в убийстве вроде бы признался?
– Я деталей не знаю и знать не хочу, своей работы по горло, но очень сомневаюсь, что парня отпустили бы, будь у следствия на него хоть что-то. На ограбление не похоже, женщину не изнасиловали, а вот резали с остервенением. То ли чья-то месть, то ли псих в городе объявился.
– А поточнее все-таки узнать нельзя?
– На фига? – посуровела Агатка.
– Бабку жалко.
– Согласна: бабку жалко. Но внучку ты ей не вернешь. Убийство вышло громкое, наверняка у бати на контроле, а он, как тебе хорошо известно, злодеям спуску не дает, следаки будут носом землю рыть и авось найдут изверга. Бабке слабое, но утешение. От пустых разговоров пользы никакой, одно колебание воздуха. А теперь, будь добра, катись отсюда. Кстати, напоминаю, сегодня родительский день, мама сварит пельмени, и мы с восторгом и благодарностью дружно попросим добавки.
– Черт, – скривилась я. – А отлынить нельзя? Работы полно и все такое…
– Рискни. Но я бы не советовала.
Я поскребла затылок с разнесчастным видом.
– Грустно признаться, но я не любитель семейных праздников.
– Ага, – поддакнула Агатка. – Добро пожаловать в клуб единомышленников. Короче, иди шуршать бумагой и готовься к радостной встрече. Между прочим, ты к родителям две недели не заглядывала, великие страдания – причина серьезная, но мамуле на это начхать.
Горестно кивнув, я вернулась за свой стол. Все ж таки сестру иметь неплохо, она не только платит мне приличное жалованье за весьма скромный труд, но и взбодрит добрым словом, когда надо. Агатка, как всегда, права: бабулю жалко, но досужие разговоры делу не помогут. Коли расследование на контроле у бати, злодей расплаты не минует, ежели будет на то воля божья. Папа у нас, кстати сказать, прокурор области, и даже враги признавали, что просто так штаны в генеральском кресле он не просиживал, закон уважал, а мужиком был совестливым. Отцом я всегда гордилась. Хотя близкое родство с ним не афишировала, в основном потому, что гордиться мною у него повода не было.
В общем, до шести часов я трудилась, теша себя надеждой, что Агатка, взяв меня на работу, не выбрасывает деньги на ветер, и старалась не думать о предстоящем ужине в родительском доме, в принципе не ожидая от него ничего хорошего. Характер у мамули сахарным никогда не был, а мы своей «растрепанной личной жизнью», как она выражается, изрядно портили ей нервы, и мама не скупилась на взаимность.
Пятнадцать минут седьмого девчонки засобирались домой, а из кабинета показалась Агатка. Она успела переодеться в темно-бордовое платье с ниткой жемчуга и выглядела такой красавицей, что я подивилась глупости мужиков, которые неизвестно чем заняты, вместо того чтобы устилать ей путь розами и клясться в неземной любви.
– Пошли, – кивнула она и направилась к вешалке, сняла шубу, отдавая последние распоряжения Вере. Я потрусила следом, намотала шарф на шею, прихватила пальто и с поклоном распахнула перед сестрицей входную дверь. – Надо маме цветы купить, – заметила она, не обращая внимания на мое подхалимство.
По дороге я не удержалась и вновь заговорила о старушке и ее погибшей внучке, хотя Агатка ясно дала понять, что пустыми разговорами ее беспокоить не стоит.
– Мы однажды встречались с Ириной Одинцовой.
– Как тебя угораздило? – буркнула Агатка, выезжая на проспект и высматривая цветочный магазин.
– Не меня, а нас.
– Не помню такого.
– День рождения Римки Савельевой. Ирина была среди гостей вместе с мужем. Сегодня у бабули я его встретила, он меня узнал.
– И что? Бросим все и кинемся искать убийцу? Кстати, к бабке домой ты зачем поперлась? Нет бы маму навестить…