— Идите, милая, вы там нужны.

Девушка посмотрела на него с благодарностью. В отличие от других соседей и знакомых лорд Чалфорд никогда ни в чем ее не упрекал. Вот и сейчас в его взгляде было столько понимания!

Поблагодарив баронета, Кэт решительно повернулась и в полной тишине покинула гостиную. Неожиданно кто-то тронул ее за руку — это была леди Чалфорд, которая вышла следом.

— Не пора ли вам, Кэтрин, бросить эти глупости? — сказала она строго и подчеркнуто сухо.

— Нет, — твердо ответила Кэт. — Я отношусь к таким «глупостям» очень серьезно, как и моя покойная мать! — Она взяла из рук лакея пелерину и накинула ее на плечи.

— Но ведь в деревне наверняка есть опытная повивальная бабка, да и другие женщины могли бы помочь в столь деликатном деле! — попробовала убедить ее хозяйка.

— Извините, леди Чалфорд, но я обещала миссис Коутс, что приду, если возникнут какие-то осложнения. Я должна поторопиться!

Поняв, что ей не остановить упрямицу, жена баронета отбросила напускную суровость. Она быстро обняла Кэт и, посоветовав ей поплотнее запахнуть пелерину, чтобы не подхватить простуду, вернулась к гостям.

Приказав побыстрее подать экипаж Джаспера к подъезду, Кэт вышла на крыльцо. Там ее уже ждал Томас.

— Не надо было мне врываться сюда, — потерянно пробормотал он, но тут же добавил, упрямо выпятив подбородок: — А что оставалось делать? Я просил дворецкого разыскать вас и передать мою просьбу, но он и слышать об этом не хотел.

— Это пустяки. Сейчас самое главное — здоровье твоей мамы. Как она?

Неожиданно засмущавшись, Томас уставился на свои грубые грязные башмаки.

— Сегодня она даже не смогла встать с постели… Я так тревожусь за нее, мисс Дрейкотт!

— Не волнуйся, все будет в порядке. За ней кто-нибудь присматривает? Ты позвал доктора?

— Доктор лечит одну семью в Эмпстоне от оспы. Он велел мне сбегать за вами, сказал, что приедет, как только освободится. Ведь мама не умрет, мисс Дрейкотт?

— Будем молиться, чтобы все кончилось благополучно.

Садясь в экипаж, Кэт оглянулась — на крыльце стоял Бакленд и пристально смотрел на них с Томасом. О чем он думал, одному богу было известно, но сейчас это заботило Кэт меньше всего. Куда больше ее беспокоило то, что из-за плеча Бакленда на нее устремил задумчивый взгляд Эшвелл, и ей показалось, что он хмурился. Поколебавшись одно мгновение, Кэт залезла в карету и захлопнула дверцу. Она решила, что обдумает все завтра, когда миссис Коутс разродится.

Бакленд проводил глазами Кэт, все еще недоумевая. Эммет успел рассказать ему, куда и зачем она направилась, и это его поразило. Немыслимо. Ни одна женщина их круга никогда бы на такое не пошла!

Карета Дрейкоттов, скрипя колесами по гравию, отъехала от крыльца. Яркий свет фонаря, освещавшего вход в дом, почему-то не отразился в стекле ее окошка, и Бакленд сообразил, что стекла там просто-напросто нет.

Теперь понятно, по какой причине эта строптивица приехала с таким опозданием — не хотела лишний раз афишировать свою бедность. Значит, у девчонки есть гордость! Странно, что эта гордость не помешала ей уехать со званого вечера, несмотря на упреки друзей и знакомых и риск потерять Эшвелла. И ради чего — чтобы помочь какой-то крестьянке, у которой трудные роды. Невероятно!

Бакленд перевел взгляд на задумчивое лицо Джеймса. Он, должно быть, тоже заметил разбитое окно кареты.

Прикатив в Куининг — маленькую деревушку поблизости от имения лорда Саппертона, жители которой в основном работали поденщиками на графских полях, — экипаж остановился у жалкой лачуги. Кэт тотчас отослала кучера вместе с каретой обратно, чтобы у Джаспера была возможность добраться до дому, а сама вместе с Томасом вошла в убогое жилище с низким потолком и каменным полом. Внизу была всего одна комната, в которой на соломенных тюфяках под старыми дырявыми одеялами спали пятеро ребятишек. Кэт с жалостью посмотрела на их худые, изможденные лица. Бедняжкам приходилось с утра до вечера трудиться наравне с родителями, и все равно в семействе Коутс не хватало еды. Ах, как пригодились бы им те помидоры, которыми она обстреляла Бакленда! У девушки защемило сердце: дети голодают, а она развлекается…

Но мешкать было нельзя; наверху ее ждала несчастная миссис Коутс, которая каждого своего ребенка рожала тяжело. Оглянувшись на Томаса, который с тоскливым видом уселся возле огня, Кэт поспешно поднялась по хлипкой узенькой лесенке на второй этаж. Роженица была одна. Ее смертельно-бледное лицо исказила гримаса боли, но с плотно сжатых губ не сорвалось ни стона. Через несколько мгновений боль отпустила, и миссис Коутс широко открыла глаза Кэт подошла к ней и участливо взяла за руку.

— Спасибо, что пришли, мисс Дрейкотт, — с трудом разлепив запекшиеся губы, прошептала миссис Коутс и слабо улыбнулась. — Рожаю уже в восьмой раз, а больно, как в первый… У других женщин все по-другому…

Новый приступ боли опять заставил ее стиснуть зубы — ведь внизу спали дети, которым ни свет ни заря придется идти с отцом на работу, и мать не могла позволить себе даже застонать, чтобы не дай Бог не нарушить их недолгий отдых.

— Я отослала миссис Дидмар, — сказала миссис Коутс, когда боль отпустила. — Не могу выносить ее суеверий и ворожбы. Господь в великой милости своей и так поможет этому ребенку появиться на свет. О, как жаль, мисс Дрейкотт, что ради меня вам пришлось уйти из гостей! — воскликнула она, заметив нарядное атласное платье Кэт.

— Не беспокойтесь об этом, миссис Коутс. — Кэт снова сочувственно погладила ее по руке.

— Дай вам бог здоровья, — вздохнула миссис Коутс. — Ваша мама помогла мне с первыми родами. Тогда должен был родиться Томас, а доктора нигде не могли найти. О, как я беспокоюсь о моем бедном сыночке! Кто ему, безрукому, даст работу? — всхлипнув, она опять отвернулась к окну.

Снизу послышались голоса, и Кэт облегченно вздохнула — наконец-то приехал доктор. Если бедная женщина никак не может разродиться, рожая в восьмой раз, значит, без помощи врача не обойтись.

— Миссис Коутс, доктор приехал!

— Хвала господу! — прошептала вконец обессилевшая женщина.

Кэт огляделась — выбеленные известкой стены комнаты облезли от сырости, крыша давно прохудилась и текла, убогая постель источала запах тления. Но среди этой вопиющей нищеты лежало с любовью приготовленное приданое для новорожденного: выструганная из дерева колыбель, очень чистенькие и мягкие, хотя и заштопанные распашонки, а также большая стопка пеленок. Наконец в неверном свете дешевых сальных свечей появился доктор Эйдлстроп — добродушного вида человек лет сорока пяти, грузный, с большими карими глазами и тронутыми сединой каштановыми волосами. Взглянув на его шевелюру, Кэт не удержалась от улыбки: редеющие волосы доктора, его единственная гордость, были напомажены и тщательно уложены в аккуратные букольки.

Сбросив свой плащ на стул возле двери, Эйдлстроп подошел к кровати и осмотрел роженицу, потом глянул сквозь очки на Кэт.

— Ребенок в утробе лежит неправильно, — изрек он. Миссис Коутс тяжело вздохнула. Другие женщины спокойно рожают детей одного за другим, а у нее все не слава богу! Но в свои тридцать пять лет она потеряла только одного ребенка, поэтому, несмотря на ужасные родовые муки, считала себя счастливой. Проходил час за часом, а миссис Коутс все никак не могла разродиться. Она молча страдала, сцепив руки, не отрывая глаз от высокого бука за маленьким оконцем.

Ночь подходила к концу, наступили предрассветные часы, самые холодные и безмолвные. Кэт села в кресло-качалку и задумалась, глядя на остроконечные листья бука, трепетавшие на ветру. Ах, как жаль, что не в ее силах взять на себя хоть частицу боли несчастной женщины! Когда-нибудь и она тоже познает муку рождения детей… У нее их будет много, может быть, целая дюжина! При этой мысли девушка улыбнулась, а потом нахмурилась, подумав о собственном детстве. Не иметь ни братьев, ни сестер, расти в одиночестве так тяжко!