Пациентка — 45–летняя женщина, страдающая от сильного чувства тревоги. Примечательным в ее истории является то, что она и мать ненавидят друг друга. Ощущение, что мать ее ненавидит, не было воображаемым. Мать вышла замуж за человека, которого она никогда не любила, она была в обиде на дочь, чье существование, как она считала, вынуждает ее оставаться в браке. Когда пациентке было три года, она сказала отцу что‑то такое, что заставило отца заподозрить, что жена ему изменяет. Хотя маленькая девочка не могла знать, что она видит и говорит на самом деле, интуитивно она все хорошо понимала, и у матери было больше оснований злиться на нее, чем могло показаться. Чем старше становилась девочка, тем больше она старалась провоцировать мать, и тем больше та стремилась наказать и в конце концов погубить дочь. Жизнь девочки была постоянной борьбой с нападками матери. Если бы отец помогал ей и поддерживал ее, все могло бы быть иначе. Но он сам боялся жены и никогда открыто не поддерживал дочь. Из‑за этого и из‑за разных других обстоятельств дочь, очень способная и самолюбивая девушка, все больше и больше отдалялась от людей, страдала от того, что мать «одержала над ней победу», и жила надеждой, что когда‑нибудь победительницей станет она. Эта ненависть и ненадежность в жизни были причиной постоянного чувства тревоги, мучившего ее и наяву и во сне.
Данное сновидение — одно из многих проявлений этого чувства: у нее возникает ассоциация с «оранжереей» — в доме у родителей была оранжерея. Она часто ходила туда одна и никогда не ходила с матерью. Во сне опасность исходит не от матери, а от змеи. Что это значит? Очевидно, в этом проявляется желание иметь мать, которая защитит от опасности, иногда она мечтала о том, что мать станет другой и будет ей помогать. Здесь опять она в опасности. Но мать злобно улыбается и уходит. В этой злобной улыбке мать предстает в истинном свете. Вначале налицо как бы попытка отделить плохую мать (змею) от хорошей, которая могла бы помочь. Когда мать смотрит на нее со злостью и не помогает, эта иллюзия разрушается, мать и змея соединяются в одно, представляя собой силы, грозящие гибелью. Тогда женщина бежит к двери, надеясь убежать, но уже поздно, путь закрыт. Она оказывается в ловушке, наедине с ядовитой змеей и матерью, которая желает ее гибели.
Во сне пациентка испытывает то же чувство тревоги, которое преследует ее днем; правда, во сне это чувство сильнее и однозначно связано с матерью. Ее страх не вызван реальной опасностью, это болезненная тревога. Мать уже ей не угрожает; в действительности ей никто не угрожает и никто для нее не опасен. Тем не менее она испытывает страх, и во сне он вырывается наружу. Является ли это сновидение исполнением желания? В какой‑то степени да. Здесь присутствует желание иметь мать, которая может защитить, и страх возникает только тогда, когда мать, вместо того чтобы помочь, смотрит на нее со злостью. Именно желание материнской любви и защиты заставляет ее бояться этой женщины. Если бы она больше не хотела иметь мать, она бы и не боялась ее. Но большее значение, чем это желание материнской любви и защиты, имеют другие желания, без которых не могло бы быть больше страха перед матерью: желание отомстить, желание продемонстрировать отцу, что его жена злая, увести его от нее, это желание объясняется не тем, что она так сильно любит своего отца, и не фиксацией детской привязанности к нему как к представители противоположного пола, а чувством глубокого унижения от испытанного в детстве поражения и ощущением, что ее гордость и уверенность в себе будут восстановлены лишь тогда, когда мать погибнет. Почему это испытанное в детстве унижение было и остается настолько неискоренимым, почему так непреодолимо желание мести и торжества — это другой вопрос, слишком сложный, чтобы обсуждать его здесь. Пациентке снились и другие тревожные сны, в которых никак не проявляется один из элементов этого сновидения — желание, чтобы мать помогла ей.
Эти сны такие:
Я в клетке с тигром, и некому мне помочь.
Или:
Я иду по узкой полоске земли посреди болота. Темно, и я не вижу, куда идти. Я чувствую себя совершенно потерянной, мне кажется, что, если я сделаю еще один шаг, я поскользнусь и упаду.
Или:
Меня судят, меня обвиняют в убийстве, а я знаю, что невиновна. Но но лицам судьи и присяжных я вижу, что они для себя уже решили, что я виновна. Допрос на суде — всего лишь формальность. Я знаю, что неважно, что я скажу, и неважно, что сказал бы какой бы то ни было свидетель (никаких свидетелей не видно), дело решено, и нет смысла защищаться.
Во всех этих сновидениях главное — чувство полной беспомощности, которое парализует все функции и ведет к паническому состоянию. Неодушевленные предметы, животные, люди — все беспощадны: вокруг никого из друзей; помощи ждать неоткуда. Корни этого чувства полной беспомощности — в неспособности пациентки избавиться от желания мстить, отказаться от борьбы с матерью. Но сами по себе эти сны не являются исполнением какого бы то ни было желания. Здесь — желание жить, и отсюда страх подвергнуться нападению, будучи бессильной защитить себя.
Особенно интересны и важны повторяющиеся сновидения, которые некоторым пациентам снятся в течение нескольких лет, иногда всю жизнь, насколько они могут помнить. Как правило, эти сны выражают главную тему жизни, ее лейтмотив, и часто дают ключ к пониманию причин невроза или позволяют разглядеть важнейшую сторону личности. Иногда сон остается неизменным, иногда происходят более или менее незначительные изменения, которые свидетельствуют о внутреннем прогрессе пациента — или, так тоже случается, о его деградации.
Девочка 15 лет, выросшая в нечеловеческих и крайне губительных условиях (отец бил ее, пил, издевался над ней; мать время от времени сбегала с другими мужчинами; голод, холод, грязь), пыталась покончить особой в 10–летнем возрасте и еще пять раз после этого. Сколько она себя помнила, ей все время снился такой сон:
Я на дне ямы, стараюсь выбраться наверх, уже достаю до края и держусь за него руками, и в это время кто‑то подходит и наступает мне на руки. Мне приходится убрать руки, и я падаю обратно на дно.
Едва ли нужно объяснять этот сон; он исчерпывающе выражает жизненную трагедию этой девушки — то, что с ней случилось и как она это воспринимает. Если бы этот сон приснился пациентке один раз, мы должны были бы допустить, что в нем проявилось чувство страха, возникшее однажды, в связи с какими- то особыми испытаниями. Но в данном случае регулярная повторяемость сновидения заставляет предположить, что ситуация, отраженная в сновидении, — центральная тема жизни девушки, что сновидение выражает глубокое и неизменное убеждение, и тогда становится понятно, почему она снова и снова пыталась покончить с собой.
Вот одно сновидение, первое в серил повторяющихся сновидений, в которых тема остается неизменной, но тем не менее происходят значительные изменения:
Я в тюрьме и не могу выбраться на волю.
Позднее сновидение стало таким:
Я хочу пересечь границу, но у меня нет паспорта, и на границе меня задерживают.
Потом еще:
Я в Европе в порту, мне нужно сесть на корабль, но кораблей нет, и я не знаю, как мне уехать.
Последний вариант сновидения такой:
Я в каком‑то городе, у себя дома. Я хочу выйти на улицу. Я открываю дверь, она не поддается, я толкаю ее с силой — она открывается, и я выхожу.
Все эти сновидения объединены одной темой. Это страх быть запертым, быть в заключении, не иметь возможности «выйти наружу». Что означает такой страх в жизни пациента — нам сейчас неважно. Но этот ряд сновидений показывает, что с годами страх сохранялся, однако становился все слабее: от тюрьмы до трудно открывающейся двери. Если сначала пациенту кажется, что он не может убежать, то в последнем сновидении он может, посильнее толкнув, открыть дверь и выйти наружу. Мы видим результат существенного развития человека, происшедшего за эти годы.
