Он умело объяснял ей, что нельзя воспринимать все слишком серьезно. Хороший урок на эту тему Раф преподал ей в ту ночь, когда речь зашла о контракте. Он предложил ей большой задаток за ее следующие три книги, но с условием строго контролировать количество ежедневно написанных страниц.

— Я всегда писала тогда, когда хотела, — возразила Дженнифер. — У меня своя собственная скорость. Не знаю, смогу ли я работать, чтобы успеть к установленному кем-то сроку. Скорость написания книги зависит от происходящего вокруг меня. Сейчас, когда я жду ребенка, мне нужно научиться еще больше приспосабливаться к окружающей меня обстановке.

— Я, как никто другой, знаю, что значит для тебя быть матерью, — сказал Раф. — Но ты ведь обычно пишешь по ночам, ребенок уже будет спать.

— Дети часто нарушают режим. Быть матерью очень сложно, особенно вначале. То, о чем ты говоришь, похоже на работу полный рабочий день. Я просто не хочу взваливать на себя такой груз.

— Мы всегда можем договориться о сроках. Дай мне только знать, когда почувствуешь, что не успеваешь. Очень много авторов-женщин пишут и воспитывают детей одновременно.

— Я не другие женщины. Я — это я, — обрезала она, видя, как он пристально смотрит на нее. — Прошу тебя, не стучи ручкой. Это раздражает!

— Извини. — Ухватив ручку зубами, он сложил руки, что еще больше стало раздражать Дженнифер. — Знаешь, все это не было бы для тебя сложной проблемой, если бы ты так не скрывала то, что делаешь.

— По-моему, я уже говорила тебе, что содержание моих опусов огорчило бы маму гораздо больше, чем мой договор с Себастьяном.

— Думаю, ты недооцениваешь свою мать. Она пережила катастрофу и не потеряла присутствия духа. Она доказала свою жизнестойкость. Уверен, что ради тебя она переборола бы свое смущение. У тебя способности к тому, чем ты занимаешься. Твоя мать должна тобою гордиться.

Дженнифер замерла, почувствовав опасность.

— Если ты ей скажешь...

Раф бросил ручку на стол и сел в кресло, которое принес снизу.

— Черт возьми! Почему ты мне не доверяешь?! Какой же я бизнесмен, если собственными руками убью курицу, несущую золотые яйца?! Такими писательницами, как Лейси Грэхем, бросаться нельзя. Ее очень ценят в издательстве. Я хочу работать с тобой, а не против тебя. Хватит относиться ко мне как к врагу.

— Может, мне следует воспользоваться тем, что я сплю со своим издателем и потребовать более высокий гонорар? — лукаво спросила она.

— А ты не подумала, что в таком случае будешь просто грабить себя?

— Как это?

— Ты же владеешь пятнадцатью процентами этого самого издательства.

— Я — что? — Она чуть было не упала со стула.

— Ты что, даже не взглянула на имена владельцев акций, оставленных тебе Себастьяном в завещании, и на детали наследственного дара? — Раф улыбнулся. — Мой отец оставил тебе свою меньшую долю процентов компании, которой принадлежит издательству «Бархат букс». Остальными восьмьюдесятью пятью процентами владею я. Ты и я теперь деловые партнеры.

— Нет, ни в коем случае! — Дженнифер была против этого мучительного союза. — Я сказала адвокату, что не принимаю их.

— На этот случай Себастьян предусмотрел девятимесячный срок, в течение которого ты можешь все обдумать. Если ты все же откажешься, то они перейдут тому, кто спустит их в туалет. Помнишь Фрэнка, сына Лидии? Мерзавца, спросившего тебя при первой же встрече, не силиконовая ли у тебя грудь? — (Ни Дженнифер, ни Раф не обратили внимания на то, что срок, указанный в этом пункте завещания, совпадал с периодом беременности.) — Поверь мне, — продолжил Раф, — я бы с гораздо большим удовольствием предпочел, чтобы акции принадлежали талантливому человеку с фантазией, нежели этому отвратительному придурку, решившему, что у него дар Божий к бизнесу.

— Ты хочешь, чтобы я взяла акции? — удивленно спросила Дженнифер. Она была уверена, что цель приезда Рафа в Новую Зеландию была совершенно иной, прямо противоположной.

Он пожал плечами.

— По условиям завещания ты не можешь продать акции в течение года после того, как ты их унаследовала. По истечении этого срока ты можешь их продать, только лучше мне, поскольку Фрэнк пустит бумаги на ветер. Но по большому счету и ты, и я лишь выиграем, если ты будешь их владелицей.

— О чем, интересно, думал Себастьян? — раздраженно проговорила Дженнифер.

Раф внимательно смотрел на нее из-под золотистых бровей.

— К сожалению, ему не пришло в голову оставить нам такую информацию.

Позднее Дженнифер, испытывая неловкость, попросила Рафа отодвинуть тяжелый шкаф, чтобы достать файлы со старыми контрактами и письмами. Среди них был большой альбом, который она попыталась незаметно спрятать в ящик.

Но не тут-то было. Раф с улыбкой взял его и стал листать страницы, разглядывая ее коллекцию аккуратно приклеенных выцветших вырезок.

— У меня дома тоже есть несколько альбомов, — заметил он между прочим, увидев, что она краснеет. — Вначале это было просто для моего собственного архива, а потом... потом я подумал, что когда-нибудь покажу все это...

Раф остановился и несколько виновато посмотрел на Дженнифер, которая закончила за него:

— Покажешь их своим внукам?

— Я просто хотел сказать, что, когда стану старым, покажу, каким я был в молодости, — солгал он в свою защиту.

Подобное Дженнифер не могла себе даже представить. Она была уверена, что с годами

Раф будет становиться только еще лучше, как хорошее вино.

Он провел пальцем по фотографии, на которой был запечатлен задумчивый двадцатилетний молодой человек.

— Вот какой Рафаэль Джордан поразил твое воображение. Я оправдал твои ожидания, когда ты увидела меня воочию?

— Честно говоря, нет, — ответила Дженнифер, глядя прямо ему в глаза.

Он засмеялся.

— Может, ты предпочитаешь, чтобы я остался твоим недосягаемым идеалом?

— Предпочитаю обоих сразу, — коротко ответила она и положила альбом в ящик.

Да, в каком-то смысле сейчас рядом с ней был как реальный мужчина, так и воображаемый идеал, и она наслаждалась лучшим, что было в них обоих. По крайней мере какое-то время... драгоценный «неопределенный период», о котором говорил Раф.

Когда вулкан Руапеху постепенно успокоился, Дженнифер устроила Рафу прогулку по близлежащим окрестностям. Они побывали у термальных источников, где побродили среди шипящих и бурлящих струй и фонтанов, кипящих грязевых бассейнов, глядя на которые можно было только догадываться о неистовых силах природы, бушевавших внутри Руапеху.

Раф, кажется, все сильнее свыкался с мыслью о грядущем отцовстве. Теперь он частенько заглядывал в книгу о воспитании малыша, которую купил, и сообщал Дженнифер обо всех изменениях, происходящих в ее организме в связи с беременностью.

Дженнифер даже не заметила, как с приездом Рафа постепенно сместился центр, на котором сосредоточивалась вся ее жизнь. Ребенок, растущий в ней, оставался драгоценнейшим существом, но уже не единственным, составляющим ее счастье.

Похожие мысли высказал как-то и Раф в беседе с ней.

— Материнство представляется тебе в розовых тонах, — проговорил он. — Ты думаешь, что с ребенком твоя жизнь станет полной, этакий очаровательный островок абсолютного счастья... Но жизнь — сложная штука. Материнство — лишь часть того, что значит быть женщиной. А как же все остальное? Ты не можешь жить только своим ребенком. В этом нет ничего хорошего ни для него, ни для тебя. У тебя есть потребности, желания взрослой женщины, как эмоциональные, так и физические, не имеющие ничего общего с твоими материнскими чувствами. Тебе нужен человек, который может удовлетворить все эти потребности, уравновесить твою жизнь и обеспечить ей перспективу.

— И где же мне найти этот образец благодетели? — спросила она, повернувшись к Рафу.

Он отвел взгляд. На какое-то ужасное мгновение показалось, будто его здесь нет, будто он очень далеко отсюда. С ним бывало подобное в Лондоне. Но потом он посмотрел на Дженнифер, и она увидела в его взгляде решимость.