— Будь осторожна, на площади всегда уйма народу, — тут же озабоченно предупредила Глория. — И в толчее всегда снуют карманные воришки.

— Я буду предельно осторожна, — пообещала Брук.

— И не забудь взять зонт, — посоветовала Глория. — Синоптики обещали дождь.

— Постараюсь не забыть, — ответила Брук, которая по приезде в Париж не только гораздо чаще витала в облаках, но к тому же стала рассеянней вдвое больше обычного.

— Ладно, мне пора. Желаю хорошо провести время. До вечера, Брук.

— Пока, Глория…

Глория махнула рукой и упорхнула, а Брук еще некоторое время лежала, а потом медленно поднялась и потянулась. Брук хотелось как можно более полно запомнить это ощущение неторопливости, размеренности и свободы, когда не нужно никуда спешить, а просто наслаждаться жизнью. Через две недели парижские каникулы закончатся, жизнь снова пустится в галоп, навалятся прежние проблемы… Но останется приятно щемящее чувство романтичности и окрыленности и горьковатый привкус расставания, словно витающий в воздухе запах приближающейся весны…

Брук схватила блокнот и записала последнюю фразу, чтобы вечером прочитать ее Глории. Блокнот тоже подходил к концу, как и парижские каникулы: он был заполнен аналогичными фразами, напротив которых на полях стояли пометки Глории с комментариями. Может быть, когда-нибудь Брук и решится написать что-то изысканное и легкое, куда обязательно войдут эти фразы. А может быть, приехав домой, она забудет про этот блокнот и найдет его через несколько лет и снова окунется в воспоминания этих дней…

Плавное течение мыслей Брук было грубо нарушено грохотом, раздавшимся за тонкой стеной. Что ж, и существование в Париже не лишено некоторых несовершенств!.. Вслед за грохотом раздалась целая очередь изысканных выражений нецензурного характера. Не иначе как соседи — мать и сын-подросток — снова что-то не поделили. В прошлый раз причиной раздора стала разбитая сыном ваза, а сейчас, судя по накалу эмоций, сын-растяпа умудрился — ни больше ни меньше! — переколотить всю посуду в доме.

Из собственного печального опыта Брук было известно, что скандал мог продолжаться часами и в него могли быть вовлечены ближайшие соседи, в число которых входила и Брук. В прошлый раз Глории подозрительно быстро удалось утихомирить парочку. Но, к сожалению, Брук не обладала ни твердостью, ни решительностью, ни другими очень полезными качествами своей подруги. Поэтому Брук со всей поспешностью пришлось принять единственно правильное в данной ситуации решение: бежать! Что она и осуществила со всей возможной поспешностью.

Девушка выскользнула из квартиры, заперла дверь и легко сбежала по деревянной лестнице. И только на тротуаре вдруг вспомнила о наказе Глории взять зонт. На этот раз синоптики оказались правы: на город наползала огромная сизая туча. Воздух был ощутимо тяжел и влажен, а набрякшие небеса вот-вот грозились разверзнуться…

Брук торопливо направилась к автобусной остановке. Резкие порывы ветра накинулись на нее на полпути, парашютом вздув подол платья, и тут же стали падать первые тяжелые капли. Придерживая платье одной рукой, а растрепавшиеся волосы другой, девушка бегом бросилась к автобусной остановке. Едва она оказалась под крышей, как хлынули щедрые потоки. Тяжелые капли барабанили по прозрачной пластиковой крыше и стекали мутными ручейками, образуя на тротуаре стремительно разрастающиеся лужи, а Брук зачарованно смотрела, как несутся тяжелые от дождя лохматые куски туч. На Париж падали потоки — почти что водопады — теплого летнего ливня, смывая пыль и усталость с огромного человеческого муравейника, прибивая подросшую траву на газонах, омывая старинный лик, чтобы, освеженный, он засиял обновленной красотой.

К тому времени как к остановке подъехал автобус, ливень превратился в мелкий дождь, знаменующий завершающую фазу нагрянувшей непогоды. Туча устало отползала, подволакивая разрозненные ватные куски сизого шлейфа, отряхивала остатки воды, заставляя мостовую коротко вскипать дождевыми пузырями. А через пять минут уже вовсю сияло солнце. Капризная, высокомерная и ветреная погода показала зубки, напомнив, кто на самом деле здесь главный, и стремительно унеслась, взбодрив пыльный город.

Брук смотрела в окно автобуса на убегающие назад дома, на прохожих, на туманные струйки испаряющейся воды, кое-где поднимающиеся от горячего асфальта, и улыбалась. Улыбалась без видимой причины, просто так, потому что на душе было легко и бесшабашно радостно…

На площади перед Национальным центром парило то же буйное и бесшабашное веселье. Сердце Парижа билось в унисон с сердцами его обитателей. Брук не задерживаясь пересекла площадь, где после ливня уже снова царило оживление: художники устанавливали свои мольберты, глотатели огня зажигали свои факелы, рассказчики занимали свои места — и невольно замедлила шаг перед входом в здание. Это был настоящий рай для Брук. И здесь ее снова с головой захлестнуло желание объять необъятное, хотя Брук совершенно точно знала: чтобы осмотреть все представленные экспонаты, не хватит и недели… Нет, она ни в коем случае не станет спешить, она превратится в губку и будет жадно впитывать все увиденное. Время принадлежит только ей, и Брук приготовилась сполна насладиться всем увиденным. Ведь неизвестно, когда она еще попадет в Париж — а быть может, вообще никогда!

— …Для работ Кандинского, одного из основоположников и теоретиков абстрактного искусства, характерны экспрессивные, динамичные композиции, построенные на сочетании красочных пятен и ломаных линий… — вещала молоденькая девушка-экскурсовод небольшой группе посетителей, к которым примкнула Брук, добравшись до Музея современного искусства.

В одной руке Брук сжимала французский разговорник, другой, помня наставления Глории, в целях безопасности прижимала к себе сумочку. Одновременно Брук добросовестно пыталась постигнуть сокровенный смысл картины Кандинского, но «экспрессивная композиция» не производила на нее того эффекта, на котором настаивала более осведомленная девушка-экскурсовод. Возможно, Брук настолько толстокожа, что ей не дано прочувствовать психофизическое — именно это слово заставило ее вытащить разговорник, в котором она вообще-то совершенно не нуждалась! — воздействие цвета, контрастность динамики и статики. Брук видела только набор цветных клякс, перечеркнутых в разных направлениях. По всему выходило, что она не просто слишком далека от абстрактного искусства — ей вообще не дано его понять!

— Мадам, кажется, это у вас звонит телефон?!

Брук не сразу поняла, что обращаются именно к ней и уже не в первый раз. Она так упорно пыталась постичь шедевр Кандинского, что не заметила, как стала объектом пристального внимания всех членов небольшой группы и недовольства девушки-экскурсовода. Только сейчас она поняла, что увлеклась и даже не услышала звонок мобильного телефона, который всеми доступными ему способами сигналил о том, что Брук необходимо ответить.

— Простите, — извинилась Брук, — кажется, я слишком увлеклась.

— Я понимаю. Но вообще-то мы рекомендуем выключать мобильные телефоны во время посещения музея, — сказала девушка-экскурсовод.

— Тысяча извинений, я просто упустила это из виду, — смущенно пробормотала Брук, отходя в сторону и пытаясь отыскать в недрах сумки телефон.

Группа двинулась дальше, а Брук наконец извлекла голосящее и вибрирующее чудо техники.

— Алло? — выдохнула она, опасаясь навлечь на свою голову недовольство работников музея слишком громким разговором.

— Брук, это я, Глория.

— Что-то случилось? — тут же переполошилась Брук: мобильный телефон был экстренным видом связи для особых случаев.

«Переполошиться» шепотом было довольно затруднительно, но Глория оказалась восприимчивее самых чувствительных датчиков и все сразу поняла.

— Брук, ничего страшного не случилось, — быстро успокоила она подругу. — Просто я хотела тебя предупредить, что уезжаю в Марсель. Брук, меня приняли в труппу, представляешь?!