Бортко молча подошел к ним, всунул в руку Митрича флягу.

— Спирт разбавленный, — пробасил он. — Тебе сейчас самый раз.

Отец и дочь просидели вместе несколько часов, рассказывая друг другу, что им пришлось пережить за последнее время.

Кожевников узнал, что в начале артобстрела Дарья крепко спала рядом с детской кроваткой, в которой посапывал Алешка, сын Сомова. Оглушительные взрывы разбудили ее, она вскочила и тут же была отброшена страшной ударной волной в угол комнаты. Стены дрожали, мебель валилась на пол. Вокруг творилось нечто невообразимое. Испуганный Алешка сидел на кроватке, вцепившись пальчиками в одеяло.

Дарья мигом схватила мальчишку, забралась с ним под кровать. Сверху с грохотом рухнула люстра, разбившись вдребезги. Алешка закричал. Даше было невыносимо страшно. Она не понимала, что происходит, не знала, как себя вести, что делать в такой ситуации. Стараясь перекричать шум, она пыталась позвать Сомова, но за дверью никто не отзывался. Оттуда шел стойкий запах гари, сквозь щели пробивались языки пламени. Единственной возможностью выбраться было окно.

Улучив момент, она вылезла с малышом из-под кровати, схватила валяющийся стул и со всего маху запустила им в окно. Рама с треском распахнулась, стекло брызнуло осколками. Дашка и представить себе не могла, что началась война. Она подумала вдруг, что на территории крепости мог взорваться склад боеприпасов, а потому, перекинув через плечо ремешок сумочки, в которой хранились ее документы и немного денег, стащила с кровати одеяло, замотала в него Алешку и перелезла с ним через подоконник Едва они выбрались наружу, в комнате рухнула потолочная балка и вспыхнул пожар.

На улице творился полнейший кошмар. Взрывы вокруг, мечущиеся по двору полуодетые солдаты. Языки пламени лизали стены строений, было светло, как днем. Дарья обернулась, посмотрела на здание общежития, увидела, как две бомбы одна за другой упали прямо в центр дома, пробили крышу и разорвались внутри. Только ей с Алешкой удалось выбраться из объятого пламенем, превратившегося в развалины общежития.

— Что случилось? — закричала она, схватив за рукав пробегавшего мимо офицера, но тот лишь вырвал руку и исчез в дыму.

В Цитадели она совсем не ориентировалась. Поудобнее перехватив Алешку, побежала туда, куда устремилась основная масса народу. Перепуганный мальчишка плакал навзрыд, звал маму. Дарья старалась как можно дальше уйти от объятого огнем общежития. Она с ужасом осознавала, что лейтенант Сомов и тетя Катя погибли под завалами. Вся ответственность за ребенка лежала теперь на ней.

К ней подскочил какой-то солдат:

— Давай к Трехарочным воротам, выбирайся к Бресту!

— Что происходит?!

— Нападение! — Солдат побежал дальше.

Что было потом, она слабо помнила. Лишь отдельные фрагменты. Видела перевернутую телегу и мертвую лошадь, лежащую кверху разорванным брюхом; обгоревший, дымящийся еще труп маленькой девочки на земле; женщину с перемазанным кровью лицом, которая сидела рядом с телом своего мужа и причитала, и бесконечное число трупов советских солдат.

Земля содрогалась. Подавляя желание забраться куда-нибудь в подвал, спрятаться и переждать все, Дарья спешила к Трехарочным воротам.

— Алешенька, милый, — приговаривала она на бегу плачущему мальчонке. — Закрой, пожалуйста, глазки и не открывай их. Мы с тобой поиграем в такую игру. Хорошо?

— Хорошо, — утирая кулачками слезы, закивал мальчик.

— Сюда, в казарму! — кричала им какая-то женщина и замахала руками. Рядом с ней держались двое ребятишек, мальчик и девочка. Едва Дашка обернулась, как в то место, где стояли несчастные, ударил снаряд. Столб огня взметнулся вверх, а когда дым рассеялся, на месте женщины с детишками была лишь большая воронка. Подавив в себе страх и тошноту, Дашка прижала к себе ребенка и побежала дальше.

Огонь, смерть, разрушения — вот что встречалось ей на пути. Никто ничего не знал. Кругом паника и суета, крики и стоны раненых. В голове пульсировало страшное слово солдата — «нападение».

— Ты куда бежишь?! — перехватил ее незнакомый офицер. В отличие от остальных, он не паниковал, а собирал красноармейцев, укомплектовывал подразделения и отдавал необходимые распоряжения обезумевшим людям.

— К воротам. Выбраться из крепости, — ответила Дарья, остановившись. Она не могла больше бежать, ноги подкашивались. Пятилетний Алешка казался очень тяжелым, и она поставила его на землю, чтобы отдышаться.

— У ворот сейчас жарко, милая, туда не пробраться. Беги вон в ту казарму, — посоветовал офицер. — Там глубокие казематы, пересидите обстрел.

— Спасибо! — Дарья подхватила Алешку и побежала в направлении, куда указывал офицер.

В глубокий подвал уже набилось много женщин с детьми и полуодетых солдат-первогодков. Дети плакали, женщины причитали. Тяжелая атмосфера безысходности и страха действовала угнетающе. Время тянулось медленно. Что происходило наверху, было никому не известно. Взрывы еще слышались, но уже реже.

— Неужто война? — тихо плакала женщина в ночной рубашке. На коленях у нее спала девочка лет четырех.

— Просто провокация, — возразила другая. — Все скоро закончится.

Дарья в душе согласилась с первой женщиной. По массированному вражескому огню и масштабам разрушений даже гражданскому дилетанту становилось ясно, что это не провокация. Слишком много сил задействовала германская сторона.

Люди просидели в душном подвале несколько дней. У них не было ни воды, ни еды. Дети постоянно плакали.

Алешка показал себя стойким мальчуганом. Он был весь в отца. Дядя Володя с пеленок воспитывал в нем солдата. Чтобы хоть как-то отвлечь его от суровой действительности, Дарья постоянно с ним разговаривала, упрашивая несколько раз пересказывать фильм «Чкалов». Мальчуган с удовольствием в красках описывал увиденное на экране кинотеатра. Но как ни отвлекала она его, избежать вопросов о маме и папе и почему их еще нет не удалось. Дашка сказала ему, якобы выдавая большой секрет, настоящую военную тайну, что папу и маму срочно вызвали на учения и все, что происходит вокруг, это понарошку. Алешка удовлетворился ответом и торжественно обещал тайну хранить и стойко держаться, чтобы не опозорить своим поведением родителей.

Грохот разрывов наверху сменился ружейной стрельбой. Несколько молодых солдат выбрались на поверхность разведать обстановку и больше не вернулись. Что там происходит, никто не знал, а выходить наружу больше никто не рискнул.

Среди собравшихся в подвале людей были раненые различной степени тяжести — ожоги, переломы, осколочные ранения. Дарья, вспомнив, чему учили в медицинском институте, всячески помогала им. Но без медикаментов ее функции сводились лишь к перевязкам да успокаивающим словам.

Дарья сидела рядом с женщиной лет сорока. Как выяснилось, она была женой политрука и проживала с мужем в крепости. Звали ее Марией. Супруг в день нападения гитлеровской армии находился в командировке, и Мария надеялась, что он сейчас жив, здоров и сражается с врагом. Они с Дашкой постоянно общались, чтобы не сойти в подвале с ума. Рассказывали о своей жизни, делились женскими секретами. Алешка очень привязался к тете Маше и легко засыпал у нее на руках.

Все находились в постоянном страхе за себя и своих детей. У некоторых начались приступы клаустрофобии. Какая-то женщина неожиданно вскочила и, обхватив голову руками, начала громко визжать, чем перепугала детей. Большого труда стоило ее успокоить. Но в целом люди помогали друг другу, верили, что скоро Красная Армия разберется с врагом. Сидя в подвале, они не знали, что Цитадель в руинах, а их мужья, отцы и братья либо погибли, либо попали в плен, а может, ведут партизанскую войну, находясь в еще худших условиях.

В один из дней в подвал ворвались немцы. Для острастки они постреляли вверх, после чего заставили всех выходить наружу, пригрозив в случае промедления закидать помещение гранатами.

Лицо высокого холеного немецкого офицера отражало полное презрение. Он демонстративно зажимал нос, чтобы не вдыхать тяжелый запах в подвале.