Нет, все-таки свобода дороже всего, подвела итог своим размышлениям Энн. А если я захочу влюбиться, то мне это пара пустяков. Схожу на какую-нибудь модную тусовку и кого-нибудь подцеплю. Но сейчас некогда, надо закончить роман. Да еще эти съемки…

Но тайный голос шептал ей: как ты глупа, Энн, тебе уже сорок лет… Хоть ты и выглядишь на двадцать девять, но кого ты собираешься подцепить? Все приличные мужчины твоего возраста уже женаты и не собираются разводиться. Старики тебе не нравятся. Молодые будут тебя использовать. Да ты и влюбиться уже не сможешь. Для этого надо быть очень наивной, плохо знать мужчин. А ты их видишь насквозь. А самое главное, ты не уважаешь мужчин, не считаешься с особенностями их психики и смотришь на них сверху вниз. И почему ты при этом не лесбиянка? Какая печальная насмешка судьбы…

Заткнись, тайный голос! — смеялась Энн. Я все это знаю. Но мне хочется помечтать. Я же писательница. Сочинять моя основная обязанность.

И она отправилась в кабинет распутывать хитросплетения своего нового сюжета…

— Папа, ну скоро ты?!

— Пять минут, сын. Можешь не дергать меня ровно пять минут? Засеки время и затихни. Если позовешь раньше, я возьму еще пять минут. Понял меня?

— Понял, хотя это и неправильно…

Мальчик лет пятнадцати с кудрявыми черными волосами, одетый, как почти все подростки в бесформенные длинные шорты и такую же майку, — недовольно отходит к машине и садится в кабину. Он и вправду засекает время, достает плеер, но через секунду ему становится душно. Ключ от зажигания у отца, кондиционер нельзя включить… Идти за ключом — опять начнется: пять минут, засеки время. А вот отцу надо было раньше думать. Можно было бы вообще дом не продавать, а сдать кому-нибудь. Или полдома сдать, а самим остаться… Отец думает только о себе. Конечно, все самое трудное досталось не ему. Кевин вздохнул и заставил себя не вспоминать. Он вылез из джипа и вошел в калитку. Прощай, домик! Здесь было хорошо, пока мама не умерла.

Неожиданно подошел отец и погладил сына по голове.

— Ну, я готов, поехали…

— А ты знаешь, куда надо ехать? У тебя есть план?

— Ты мне не доверяешь?

— Просто хочу знать. Мы же семья… А ты все решаешь сам.

— Послушай, Кевин… Если ты хочешь говорить со мной, то вынь из ушей затычки и говори четко. Я немного глуховат стал после контузии и не все слышу. Вот так-то лучше. Знаешь, сынок, у меня есть плохие привычки. Я был военный и привык отдавать приказы, а не объяснять солдатам зачем и почему. И не обсуждать приказов командиров…

— Мы не в армии. Ты и маме никогда ничего не объяснял.

— Это была моя ошибка. Но мама меня понимала без слов. Иногда не нужно ничего говорить, просто посмотришь в глаза — и все понятно. Но я обещаю тебе исправиться. Итак, рассказываю: мы едем к моему другу. Мы с ним вместе были на войне. Он ушел из армии после ранения. Он обещает мне помочь с работой. И мы пока поживем у него, ну… первые три дня. А когда я устроюсь, то снимем квартиру, заберем остальные вещи из сторожевого склада. Давай не будем ссориться. Ведь мы одни остались.

— Расскажи мне про этого друга. Он тоже полковник, как и ты?

— Нет, он сержант. А что надо дружить только по рангам? Генералы с генералами, полковники с полковниками. Он классный парень, он на моих глазах спас двоих. И потом, он такой веселый. Когда я просто смотрел на него, мне становилось хорошо.

— Слушай, а зачем тебе работать? Будем жить на твою пенсию. И мы получили деньги за дом, правда?

— Это на твою учебу. Взрослый мужчина должен что-то делать. Я тут совсем с ума сходил… Оказывается, это называется депрессия. Миссис Дебора одобрила мой план — все поменять. Начать с нуля.

— Почему ты ее слушал? Я знаю, ты уехал из-за нее. Влюбился или она забеременела…

— Что ты несешь? Она меня лечила. И она замужем. Она мне действительно помогала. Знаешь, не могу представить, чтобы я мог такое когда-нибудь сказать своему отцу.

— Поэтому ты и ушел из дома в пятнадцать лет. Ха-ха…

— Я поступил в военное училище, балбес!

Полковник вел машину и в течение всего разговора не отрывал взгляда от летящей вперед серой ленты шоссе. Иногда он быстро оборачивался проверить прицеп. Лицо полковника было загорелым и худым, глаза светло-карими, почти песочными. Седые виски, коротко подстриженные темно-русые волосы. На вид ему можно было дать от сорока до пятидесяти. Мальчик был похож на него только нижней частью лица и привычкой вскидывать голову при разговоре.

Три года назад у полковника Улисса Хью Лэндиса погибла жена. Она разбилась в автомобиле по дороге в аэропорт. Ехала встречать мужа из долгой командировки. Командировками они называли его поездки в горячие точки. Последняя командировка длилась больше года. Тогда-то Улисс решил — эта будет и на самом деле последняя. Ему предложили работу в Пентагоне на несколько лет. Денег обещали меньше, но зато его семья переехала бы на новое место и они зажили бы, больше не расставаясь. Моника была дочерью военного. Поэтому она никогда не жаловалась на свою судьбу жены военного. Она просто всегда ждала его. Когда они были вместе, им незачем было ссориться. Они просто жили и наслаждались обществом друг друга. А без него Моника как-то справлялась со всем этим. Она работала риелтором, входила в церковный совет, и дел у нее всегда было по горло. Улисс знал: чтобы не случилось с ним, у него есть семья. Даже если его привезут домой в инвалидном кресле, его жена всегда будет с ним. Поэтому он ничего не боялся. И лез во все самые опасные переделки. Однажды они просто патрулировали на машине ночной город. По рации передали, что в одном из домов засели какие-то психи, да еще захватили заложников. Туда уже выехали переговорщики и военное подразделение. Но машина полковника была как раз возле этого дома. Он увидел в окне двух парней с автоматами. Переспросил, сколько их. «Кажется, двое», — ответили ему. Он незаметно поднялся по трубе и мгновенно уложил обоих. К приезду переговорщиков заложники разбежались. Но к трупам террористов рвалась полная женщина, рыдая и что-то причитая. Полковнику сказали, что это их мать. Два брата сдуру решили чего-то потребовать у правительства и закрылись в квартире с друзьями, которых якобы взяли в заложники. Мать уверяла, что мальчики пошутили. Увидев полковника, она плюнула ему в лицо и закричала что-то душераздирающее. Переводчик любезно перевел ему, что она его проклинает и желает вернуться в пустой дом и к заколоченному гробу. Дело было замято. Но полковнику предложили выйти в отставку. Кстати, всегда после удачной операции говорят: террористы были не настоящие. А вот после неудачной — что наша армия дерьмо.

Проклятие несчастной матери сбылось — дом Лэндиса оказался пуст, а в гробу лежала жена. Улисс вышел в отставку. Теперь он больше всего боялся потерять сына. Но находиться постоянно дома тоже было невыносимо. Пить он не мог — от спиртного он не расслаблялся и не забывался. Наоборот, память и эмоции обострялись и ему становилось хуже. Он понял, что относится к числу людей, пьющих только от радости, а не с горя или от скуки. Однажды утром он проснулся и понял, что ему все безразлично. Он отказался от работы, вернее забыл позвонить в министерство и напомнить о себе кому следует. Ему не хотелось ни с кем встречаться. К вечеру он оживлялся. Ждал сына, следил, как тот делает уроки. Готовил ужин или заказывал еду домой из ресторана. Ночью смотрел фильмы по видео. Он мог за ночь просмотреть пять фильмов. Скоро он знал все киноновинки и это вполне заменяло ему настоящую жизнь. Он подсел на кино, как другие подсаживаются на наркотики. Но каждое утро ему все труднее было заставить себя встать с постели. Однажды проснувшись, он подумал, что никакой вечной жизни нет. Мозг умирает — и все. В момент отключения память убыстряется — вот отсюда и картины всей твоей жизни. Иллюзия Страшного суда. А потом ты становишься никем и ничем. Просто исчезаешь — и все. А рай и ад — выдумки, как и все остальные байки про душу. Он стал убеждать себя жить ради сына, но в этот момент ему отчетливо померещилось ружье в полуподвале и запах пороха и так страстно захотелось все закончить… Вот тогда Улисс и позвонил Деборе, подруге своей жены. Несколько недель он ходил к ней и, лежа на кушетке, рассказывал свою жизнь. Но сначала он сообщил ей о своих сомнениях в правоте профессора Фрейда, об отсутствие у него эдипова комплекса и латентного гомосексуализма. И еще — что он сам не понимает, зачем он здесь…