Приблизительно в то же время одна из влиятельнейших газет Америки — «New York Herald» — пишет следующее: «Мирная политическая партия, которая теперь руководит политикой Японии, сменившая сильно воинственную некоторое время тому назад, выказала всю готовность работать рука об руку с Соединенными Штатами в решении дальневосточного вопроса. Но представители военной партии не оставляют своей деятельности, и теперь создаются опасные условия в отношениях двух держав».

Неопределенность взаимоотношений двух союзных держав, интервентов, поиски миролюбивого согласования интересов при наличности нескрываемого антагонизма — вот обстановка, в которой Омское Правительство должно было определить свою внешнюю политику.

Трудность положения усугублялась неясностью позиции Америки в отношении большевиков. Ведь не кто иной, как президент Вильсон, обращался с приветствием к московским комиссарам. Он первый начал с ними заигрывать. Кто мог быть уверен, что он не вернется к этой тактике?

Беседа с видным дипломатом

Во время пребывания на Дальнем Востоке мне пришлось как-то встретиться неофициально с посланником одного из нейтральных государств, не имеющих специальных интересов на Дальнем Востоке. Этот почтенный и видный деятель, очень благожелательный к России, охотно высказал свое мнение по ряду вопросов, особенно в то время волновавших Омское Правительство.

Он приехал на несколько дней из Пекина и был хорошо знаком с настроением там дипломатического корпуса. По, его мнению, создание Всероссийского Правительства в Уфе было авантюрой. Сибирское Правительство имело гораздо больше шансов на поддержку и признание в качестве временного государственного образования. Заинтересованные государства хорошо учитывали, что Сибирь легче могла бы создать платежную единицу, обеспечить порядок, дать приложение капиталу, чем Россия в целом.

Далее мой собеседник усиленно рекомендовал заручиться помощью Японии, прибегнув для этого к посредничеству Соединенных Штатов.

Союзники и Директория

Уже из этой беседы видно (пусть даже мой собеседник преувеличивал шансы сибирской власти), что возникновение Директории, во всяком случае, не было предметом особых вожделений союзников. В этом смысле была написана статья в омской газете «Заря» одним из приехавших туда иностранных корреспондентов.

Многие из союзных представителей, находившихся во Владивостоке во время пребывания там Вологодского, успели уже ко времени фактического вступления Директории во власть (начало ноября 1918 г.) прибыть в Омск. Здесь были Реньо, Эллиот, Нокс и начальник американской военной миссии Скайлор. Нельзя сказать, чтобы с их стороны проявлялась особая симпатия к Директории. Я лично заметил проявление такой симпатии только со стороны американского корреспондента Бернштейна, который не принадлежал к числу дипломатов, но был рекламирован как влиятельный в Америке журналист, «друг» Вильсона.

Дружба такого «дипломата» не была лишена значения. Корреспонденции гастролирующих журналистов, если они обладают бойким пером, несомненно, приносят иной раз вред, но иной раз и пользу.

Я полагаю, что Директория легче, чем адмирал Колчак, могла заслужить симпатии американских журналистов. В этом случае ее положение было благоприятнее. Но дало ли бы это что-нибудь реальное или нет, сказать трудно.

Военные и гражданские послы

Будет кстати отметить, что важнейшие наши союзники имели в Сибири двойное, если не тройное представительство.

В Омске были прежде всего представители гражданские: высокие комиссары Реньо, Эллиот и генеральные консулы: Мацушима, Гаррис, а затем военные представители: Жанен, Нокс, Скайлор.

У них далеко не всегда наблюдалось единство настроений. Особенно заметно это было в отношении французских и английских представителей.

В то время как Реньо, а потом граф де Мартель были благожелательны к Омскому Правительству, генерал Жанен попал под сильное влияние своего начальника штаба Бюксеншутца и чехов, главнокомандующим которых он только считался, но фактически не был. Он относился к Правительству сначала с недоверием, а потом и просто недружелюбно.

Как раз наоборот было со стороны английских представителей. Генерал Нокс нередко поругивал омскую власть, но всегда по-дружески. Он искренне ненавидел большевиков, понимал тяжесть борьбы с ними и оказывал полную поддержку Омскому Правительству. Так же был настроен и полковник Воорд. Высокий же комиссар сэр Чарльз Эллиот относился к омской власти со скептическим недоверием, и, хотя недружелюбия с его стороны никогда не проявлялось, но холодком во времена управления адмирала от него постоянно веяло.

Уже такое «двойное» представительство осложняло положение, но в действительности оно было еще запутаннее. Были еще и третьи представители, а именно дальневосточные. Так, например, со стороны японцев там пребывали постоянно маршал Отани и граф Мацудайра, фактически осуществлявшие японскую политику в Сибири, со стороны англичан — Ольстон, со стороны Соединенных Штатов — генерал Гревс, от чехов — д-р Гирса. Все эти дипломаты относились к Омскому Правительству, по меньшей мере, сухо, а так как Дальний Восток жил вообще сепаратно, своей обособленною жизнью и своими своеобразными и далеко не привлекательными отношениями, смесью спекуляции с атаманщиной, то изменить настроение этих дальневосточных дипломатов было нелегко. Между тем Европу и Америку питали сведениями обычно корреспонденты Дальнего Востока.

Нетрудно понять, насколько произвольно утверждение, что переворот 18 ноября отдалил признание. Ни французы, ни англичане не проявляли никакого сожаления о падении Директории. Генерал Нокс был возмущен поведением черновцев и искренне верил в способность адмирала создать армию. Генерал Жанен, только что приехавший, тоже понимал, как человек военный, преимущество единоличной военной власти в обстановке борьбы с большевизмом, при отсутствии дисциплинированного и обученного войска.

Не было никаких оснований рассчитывать на признание «Российским» правительства, фактически управлявшего только Сибирью; речь могла идти только о поддержке. Со стороны Англии и Франции в этом отношении было получено и при Колчаке все, что они могли дать по своему внутреннему состоянию после войны. Неясно только то, что дали бы Директории Соединенные Штаты. Возможно, но только возможно, что они оказали бы ей поддержку, в то время как адмиралу ее оказано не было.

Окончание мировой войны

Поражение Германии оказалось роковым для дела борьбы с большевизмом. С этого момента помощь приходила нерешительная, как будто исподтишка.

Отношение союзников к антибольшевистскому правительству изменилось сразу к худшему, и, конечно, не переворот 18 ноября был главной причиной этого, а перемирие с Германией.

Главный фактор союзнической интервенции — война с Германией — сразу отпал, а вместе с тем изменились и задачи союзников. Если раньше они должны были бы поддерживать чехо-словаков в борьбе с германизированными большевиками, то теперь оставалось только охранять отдых чешской армии. Интервенция приобрела как раз тот характер, о котором так веще говорило заявление Соединенных Штатов: «Военное вмешательство может оказаться средством использования России, а не оказания ей помощи».

Права России — обязательства союзников

По случаю окончания войны народов «Союз Возрождения России» устроил торжественное заседание. В этом заседании я произнес следующую речь:

«Война окончилась. Все помыслы обращаются теперь к будущему. Но будущее связано с предыдущим. Конец заставляет вспомнить о начале. Мы забыли о нем. Четыре года войны притупили наши нервы, и тяжкие страдания ослабили нашу память. Скорбный образ измученной, тяжело больной родины заслонил в нашем представлении мощную и страшную врагам Россию.

Война окончилась победой союзников. Эта победа — общая. Честь ее принадлежит и России. Мы имеем право, мы должны, мы не можем не вспомнить сейчас о том, что сделала Россия в этой ужасной и вместе великой борьбе.