Поэтому Сибирское, а впоследствии Российское, Правительство относилось с исключительным вниманием и предупредительностью к чехам, постоянно подчеркивая признание их заслуг.
В особой грамоте Временное Сибирское Правительство 30 июня 1918 г., в первый же день по принятии власти, «отмечает крупные заслуги чехов и словаков в истории не только Сибири, но и всего славянства, и выражает твердую уверенность, что и предстоящие совместные действия чехо-словацких и русских войск будут сопровождаться таким же выдающимся успехом».
Этим словам не суждено было оправдаться. Сибирское Правительство допустило ошибку в оценке значения чехо-словацких действий, которые, в их конечном результате, не дали ничего не только славянству, но и Сибири. Ошибка была и в уверенности относительно будущих «совместных действий» — они длились недолго.
Сибирские власти допустили ошибку и в другом отношении. Они питали излишнюю уверенность в политическом нейтралитете чехов. «Сибирское Правительство предоставит им выбрать отправку во Францию или продолжение борьбы с Германией в рядах русской армии. Никакого вмешательства во внутреннюю жизнь страны допущено не будет, да они к этому и не стремятся». Так говорилось в извещении, подписанном видными членами сибирского отдела партии социалистов-революционеров Марковым, Михайловым, Линдбергом и Сидоровым, которые в то время правили в Омске от имени Сибирского Правительства.
Эти лица были, однако, одними из виновников того, что чехи не только вмешались во внутреннюю жизнь страны, но и сыграли в ней роковую роль.
Первое вмешательство в политику
В середине августа Сибирское Правительство собрало в Томске Областную Думу. Ее состав был чрезвычайно убог и односторонен. Но ее политические притязания были непомерны. Областная Дума, избранная по самому несовершенному из мыслимых избирательных законов, претендовала ни больше ни меньше как на присвоение ей верховной государственной власти, с тем чтобы Сибирское Правительство обратилось в исполнительный орган Думы.
Усматривая в некоторых шагах Сибирского Правительства, главным образом в земельных его законах, реакционность, эсеровское большинство Думы решило начать поход против правительства, поставив своей задачей изменение его состава. В то же время Дума стала проявлять явную недоброжелательность к генералу Гришину-Алмазову, неосновательно заподозренному в посягательстве на диктатуру.
Дума нашла себе союзников в лице чехов. Само собой разумеется, что солдатская масса чехов и словаков меньше всего интересовалась политикой и, в частности, Сибирской Думой или Гришиным-Алмазовым. Нельзя смешивать чешских политиканов с чешским войском. Доктор Глосс или Рихтер, которые в этот период приобрели известность своей близостью к председателю Думы Якушеву и проявили явное пристрастие к эсерам, нисколько не выражали мнений и настроений чешского войска, но они являлись заправилами и определяли направление деятельности войск.
Безумный шаг Якушева и его приспешников, втянувших чехов в русскую политическую жизнь, причинил непоправимые бедствия молодой государственности. Вместо свободного соревнования политических сил создалась острая борьба, вместо закономерной эволюции и последовательного строительства — скачки и неожиданности.
Опираясь на чехов, сидя в вагоне Рихтера, Якушев дирижировал в Омске заранее подготовленными политическими комбинациями. Воспользовавшись отсутствием Вологодского и Серебренникова, он выдвинул новую фигуру безупречного Новоселова, подставив последнего под удары ожесточившихся правых, натравил чехов на Михайлова и Грацианова, которых чехи пытались арестовать, и в результате привел к кровавой сентябрьской драме, жестокому и бессмысленному убийству Новоселова.
Поддержка демократии чехами сослужила печальную службу и для самой демократии, и для всего дела освобожденйя России от большевизма.
Чехи ускоряют появление Директории
Восстание в Сибири прошло под флагом автономии. Областная Дума была носительницей идеи самоуправления Сибири.
Казалось, и господствующая партия Думы, и ее друзья-чехи должны были с особой осторожностью отнестись к возникшей в Самарском Комитете членов Учредительного Собрания идее создания российского правительства. Но, с одной стороны, Комитет учредиловцев, «Комуч», как его кратко называли, и с другой — Сибирская Дума, родственные по партийному составу, вели однородную политику. Через голову Сибирского Правительства у них шли деятельные сношения заговорщиков.
Целью этого эсеровского комплота (франц. complot — союз против кого-либо. — Ред.) было создание правительства, которое признало, бы Учредительное Собрание первого созыва. Это и составило главный предмет раздоров на Уфимском Совещании. Немногочисленное, но влиятельное меньшинство настаивало, чтобы Директория была свободна от какой-либо опеки со стороны Учредительного Собрания, чтобы ей предоставлена была возможность действовать совершенно независимо. Это же меньшинство стремилось к тому, чтобы личный состав Директории обеспечивал ее авторитет и внутреннюю прочность. Но чехи и тут взяли на себя неблагодарную роль.
Из донесений представителей Сибирского Правительства в Уфе видно, что на совещание было произведено сильное давление со стороны представителей чехо-войск. Последние заявили, что если Директория не будет избрана, то чешские войска немедленно очистят фронт.
В то время на Волге начался ряд крупных неудач. Угроза чехов произвела такое сильное впечатление, что, по словам одного из участников совещания, генерала Иванова-Ринова, пришлось идти на все уступки. К этому присоединились еще известия о тех пошатнувших престиж Сибирского Правительства омских инцидентах, которые разыгрывались в это время при благосклонном участии чехов и которые, как уже сказано, явились последствием сговора томских и самарских эсеров. Это были события, связанные с арестом министров Крутовского и Шатилова и убийством Новоселова.
Чехи способствовали созданию нежизнеспособной Директории, которая, как все искусственно выращенное, не могла просуществовать и двух месяцев и не оставила после себя ничего. Эта самая Директория, будь она создана с меньшей поспешностью и с большей обдуманностью и независимостью, могла бы предупредить тяжелую катастрофу 1919 года. Но, являясь невыношенным политическим плодом, она погибла так же быстро, как и возникла.
Откуда могла явиться у чехов такая самонадеянная уверенность, что они понимают русские политические интересы и русские политические отношения лучше самих русских? Откуда проистекала та смелость настояний и угроз, которыми они воздействовали на участников Совещания, вынуждая искусственные и нежелательные компромиссы?
Достаточно было увидеть чешских политических представителей в Сибири, чтобы эта загадка легко разрешилась. Все это были люди, меньше всего пригодные для занятий политикой. Неожиданная роль дипломатов, выпавшая на долю, в лучшем случае, медиков и журналистов, а по большей части людей, еще более далеких от политики, вскружила им головы, а заигрывание и лесть со стороны эсеров побудили их пуститься в политическую игру, окончившуюся политической драмой.
Характерным примером бесцеремонности этих чешских политиков может служить визит ко мне того самого Рихтера, который был ангелом-хранителем Якушева во время интриг последнего в Омске. Дело было в ноябре, когда Директория никак не могла столковаться с Сибирским Правительством относительно состава Совета министров. Рихтер взял карандаш и приготовился составлять вместе со мной список лиц, на которых можно согласиться. Свидетелем этой колоритной сцены был бывший министр юстиции Старынкевич.
За спиною чешских политиканов стояла их простая и бесхитростная солдатская масса. Когда до нее дошла весть, что Германия капитулирует, никакие силы не могли уже заставить эту массу продолжать войну. Лозунг: «Домой!» — стал самым популярным среди чехов, и Директория осталась без той опоры, на которую она рассчитывала.
