Право это было Административному Совету предоставлено (Собр. Узак. № 10).

Последняя ночь власти Гришина

Административный Совет еще заседал вечером 5 сентября, обсуждая вопрос — требовать или не требовать восстановления Гришина, когда появился Головачев. В эти дни он постоянно приходил и уходил с заседаний и как будто занимался только рекогносцировками. Он сообщил, что Иванов-Ринов уже вступил в исполнение обязанностей командарма и что о вступлении нового командарма в должность дано знать по прямому проводу всем частям.

Я, управляющий делами, не знал ничего не только о подписании, но и об изготовлении подобных указов — о назначении Иванова и увольнении Гришина. Мне даже неизвестно было ничего о том, что какие-либо указы отправлялись через Управление делами. И действительно, они не отправлялись через Управление делами. Правительство было в заговоре против своего же Управления. Все это было проявлением «дипломатического» искусства Головачева, который на это время даже поселился у Вологодского в целях ускорения сношений с ним.

Сообщение Головачева оказалось правильным, и Административный Совет отложил окончательное разрешение вопроса до следующего дня.

Поздно ночью к моей квартире подъехал автомобиль. Раздался звонок. Гришин-Алмазов просит меня к себе. Ворча на судьбу политического деятеля, не знающего покоя ни днем, ни ночью, но, чувствуя неловкость отказа человеку, которого удаляют, я решил поехать.

У Гришина я встретил Михайлова, Пепеляева (покойного премьера) и Павловского (как оказалось потом, авантюриста, выдававшего себя за представителя Франции). Гришин объяснил мне, что он находится в затруднении, как поступить. Обратиться за поддержкой к войскам он не хочет. В городе собрано много новобранцев. Всякая попытка сопротивления власти, спор между генералами сразу развратили бы эту молодежь. Желание Гришина одно — оформить все так, чтобы не повторялась корниловская история.

Иванов вступил в исполнение должности, не дожидаясь приказа со стороны Гришина о передаче должности. Гришин же не получил никакого указа об увольнении, так как этот указ был непосредственно вручен Иванову.

Поэтому Гришин решил послать письма Вологодскому и Иванову с уведомлением, что он не считает себя законно уволенным, пока не получит указа об увольнении, и до тех пор не сдаст командования армией.

Это решение было всеми одобрено. Я не счел нужным, однако, скрывать от Гришина, что, по моему мнению, практических результатов его письмо иметь не будет. Вручить это письмо председателю Совета министров я отказался, считая, что я присутствовал при его составлении только как частное лицо.

Уезжая, я спросил Гришина, как относится к нему гарнизон, и назвал ему фамилии офицеров, которых видел днем и с которыми говорил о Гришине и Иванове.

— Всё это преданные мне люди, — сказал Гришин.

— Вы ошибаетесь, — возразил я. — Сегодня они выражали радость по поводу вашего ухода, считая Иванова более способным администратором. А как к вам относятся чехи?

— Чехи? Они всегда приходили в ужас, услышав о моем желании уйти в отставку.

Впоследствии мне сообщили, что Гришин делал попытку призвать на помощь одну часть, но его распоряжение было перехвачено. Я считаю это сообщение похожим на правду. В эту ночь я увидел в Гришине маленького, честолюбивого и самоуверенного человечка, не умевшего вести большой игры и доверявшегося случайным людям.

Я с большим сожалением вспоминаю об этом способном человеке, который так подходил, по моему мнению, ко времени, но... amicus Plato sed magis amicaVeritas (лат. Платон мне друг, но истина дороже. — Ред.) — недостаточная солидность толкала его в авантюристы. Сибирские эсеры и Сибирское Правительство окончательно толкнули его на этот путь, лишив Сибирь одного из наиболее любивших ее офицеров.

Первые шаги Иванова-Ринова

На следующий же день по вступлении Иванова-Ринова в командование сибирской армией им отдан был приказ о восстановлении погон. Этот, на первый взгляд, мало значащий приказ в действительности был очень вреден. Он возродил не только погоны, но и связанное с ними чинопочитание, устаревшую иерархию, восстановил значение и силу прежнего генералитета. Это было началом реставрации старого армейского режима, где положение определялось чинами, а не способностями.

Неудачным я считаю и второй приказ Иванова-Ринова, изданный 13 сентября. Он направлен против офицерства, служившего у большевиков.

«Одни, — говорится в приказе, — поступали сознательно и активно работали в совдепах. Это — явные предатели.

Другие, несознательно, из-за нужды и за отсутствием работы, поступали на службу к большевикам. Это — малодушные.

Между этими двумя категориями большая разница, но как первые, так и вторые заслуживают кары.

Предатели должны быть осуждены — их место в тюрьме.

Малодушные заслуживают некоторого снисхождения. Приказываю таких офицеров и чиновников зачислять в нестроевые части рядовыми и только по ходатайству начальников, по искуплении вины, переводить рядовыми в строевые части. В строевых частях боевыми подвигами возможно окончательно искупить свою вину. Особо отличившихся предоставляю право начальникам назначать на командные должности».

Сибирь, вообще бедная человеческими ресурсами, не обладала, в частности, и достаточным кадром офицерства. Приказ Иванова отталкивал от сибирской армии тех, кого она должна была привлечь со стороны красных.

К сожалению, занятые в то время первостепенными вопросами внутренней политики, мы не обратили внимания на вопросы военно-политические.

Командующему армией было предоставлено решать их самостоятельно. Он утверждал собственною властью и все производства, и назначения по армии, и, таким образом, военный мир стал чувствовать себя самодовлеющим, независимым от Правительства.

Колоссальная политическая ошибка!

Отставка Патушинского

В течение тех трех-четырех дней, когда злобой дня была отставка Гришина и борьба Административного Совета за свои права, происходила глухая и ожесточенная борьба среди членов Правительства. Вологодский недаром говорил о неприличии закрытых заседаний. То заявлял об уходе Михайлов, то Вологодский сообщал об отставке Патушинского и Шатилова. Внутренние отношения членов Правительства стали невозможными. Кто-нибудь должен был уйти.

Административный Совет боялся каких бы то ни было перемен. Стремясь к укреплению государственности, он отлично понимал, что всякие потрясения власти представляются опасными для всего дела, и настойчиво убеждал подававших в отставку брать прошения обратно. Но после выступлений Патушинского во время инцидента с Гришиным-Алма-зовым, после проявления с его стороны явно вызывающего отношения к Административному Совету и после окончательного разрыва между ним и Михайловым, когда создалась невозможность совместной дружной работы членов Правительства, настаивать вновь на оставлении Патушинского не представлялось возможным. В частном совещании Административный Совет решил не возражать против отставки министра юстиции.

Когда Вологодский сообщил о решении Патушинского, воцарилось гробовое молчание. Оно означало... согласие.

Текст заявления Патушинского был мотивирован:

«Ввиду моего глубокого расхождения с Административным Советом и возрастающим влиянием последнего на политическую деятельность Правительства я не нахожу возможным оставаться в составе Совета министров и на посту министра юстиции, о чем одновременно с сим довожу до сведения Сибирской Областной Думы».

Возобновление работ Думы

Решая вопрос о возобновлении работ Думы, Правительство обсуждало программу ее занятий. Опять повторилась та же история, что и перед августовской сессией. Делегация из Томска, обсуждение программы, совместное установление ее с делегацией Думы — и потом нарушение программы Думой.

На этот раз были установлены следующие предметы занятий: 1 ) рассмотрение мандатов новых членов, избранных на основании закона о пополнении состава Думы; 2) переизбрание президиума и 3) комиссионные работы по выборам в Сибирское Учредительное Собрание.