Создавалось впечатление, что до войны тут жили тихие, смирные, аккуратные, простые и работящие люди. Тихо-мирно ходили на работу, детишек в школу отправляли, кого-то любили, кого-то не любили, о чём-то мечтали, что-то планировали на будущее. В общем, простые маленькие люди жили своими простыми маленькими печалями и радостями. А потом пришла война. Наверное, в один из вечеров обитатели квартирки ложась спать и думая о своём завтрашнем дне и представить себе не могли, что в то же самое время с аэродромов расположенных на другом конце света взлетают самолёты нацеленные на их тихую мирную жизнь. Пригревшись под тёплыми одеялами сербы сладко спали в своих маленьких уютных квартирках, а в то же самое время в холодной вышине на огромной скорости к ним уже летели чужие самолёты. Самолёты летели убивать их. Пилоты этих самолётов летели убивать людей которых никогда в жизни не видели и о чьей жизни навряд ли знали что-либо определённое.
Пилоты выполняли приказ «американского народа», а американский народ о жизни жителей Сербии (Косово это Сербия!) знал всё, что ему было знать необходимо. Жизнь «злых» сербов была показана американскому народу телевизором. И то, что простые, трудолюбивые и домовитые сербы были действительно тихими и смирными людьми уже ничего не меняло - раз телевизор сказал что сербы злые, значит они злые. Американский телевизор не может ошибаться, он ведь свободный и демократичный.
Когда я думал об этих неизвестных мне смирных и тихих людях то на меня всегда накатывала сильная эмоциональная волна жалости к ним. Однако после непродолжительных раздумий чувство жалости сменялось чувством презрения. Почему? Да потому, что именно такие тихие и смирные люди в своё время наверняка призывали к толерантности, равноправию хозяев и гостей и вообще к хорошему отношению между сербами и албанцами. Они наверняка блеяли: «Ну что плохого в том, что к нам приехали жить албанцы? Они ведь тоже люди, пускай у нас живут!». Тихие и работящие бараны осуждали умных и смелых людей когда те старались выгнать ещё не заматеревших оккупантов вон из края. Тихие и смирные люди призывали к примирению с иноземцами, к отказу от насилия и к прочим глупым и малодушным поступкам. Оккупанты ВСЕГДА злодеи и нет разницы с оружием они пришли или без него. Призывая примирится с оккупацией тихие и смирные граждане призывали примириться со ЗЛОМ. Тихие и смирные граждане призывая к примирению с оккупантами творили зло и это зло вернулось к ним. Трусливые и глупые бараны получили то, что заслужили. Возможно уже потом, когда ничего нельзя было поправить, бараны осознали глубокую правоту тех, кого они обзывали фанатиками-нацистами и радикалами. Но было поздно.
Мы закрыли дверь в квартире изнутри и принялись подсоединять телефон к проводам. Джеки нервничал. На лестнице, а затем и возле двери послышались звуки какого-то движения. Раздался звонок в дверь. В «нашу» дверь. Звонок в тишине прозвучал как гром. Страшно прозвучал. К нам пришли гости. Квартира была однокомнатная: сразу же за входной дверью располагалась маленькая прихожая, слева от входной двери располагалось помещение бывшей кухни, справа единственная комната. Все помещения абсолютно пустые, укрыться не за чем. Дверь хлипкая - автоматная пуля пробьёт с десяток таких дверей. Выбить дверь и кинуть в квартиру гранату тоже не проблема. Нам негде укрыться, мы в ловушке. Мы «химичили» с телефоном на полу прихожей, там нас и застиг звонок в дверь.
Моментально, не подымая шума и объяснившись знаками мы с Виталиком двинулись в комнату, вход которой, в отличие от кухни, образовывал небольшой выступ. Виталик нацеливал в сторону двери практически бесполезную в замкнутом пространстве СВД, я держал вход на мушке своего автомата. Я всегда таскал с собой весь боекомплект к автомату, даже бронежилет редко снимал, но именно в этот раз я не взял с собой ни одного запасного магазина. Дом был очень близко от госпиталя и я шёл «на пару минут». Я знал, что так никогда нельзя делать в боевых условиях, но в этот раз сделал. Расслабился. Кстати, тогда я был слегка «под пивом». Расслабленность, забывчивость и употребления пива вещи, понятное дело, взаимосвязанные. Мы прекрасно понимали, что если вооружённые албаны пришли за нами то нам не спастись. Несколько секунд за дверью ничего не происходило, а затем звонок, уже более настойчивый, повторился. Мы ждали что будет дальше. Если бы кто-то попытался бы открыть дверь мы бы стали стрелять. Через некоторое время все звуки за дверью прекратились полностью и мы, выждав в тишине пару минут, отправили Джеки посмотреть в глазок.
Джеки был напуган, но к двери подошёл и поглядев в глазок сообщил, что никого не видит. Мы тоже посмотрели в глазок чтобы убедиться в зоркости дебила. Убедившись, что дебил был внимателен и в пределах видимости глазка никого нет мы решили выходить из квартиры едва не ставшей для нас ловушкой. Разговаривать с Родиной нам расхотелось. Прикрывая друг друга мы медленно спустились вниз по лестнице и с облегчением вышли из подъезда. На улице нас радостно приветствовало жаркое балканское солнышко. Придурок Джеки сразу куда-то свалил. Проклиная непрошенных гостей мы пошли обратно в госпиталь. Кто-то из наших ещё раз ходил в ту квартиру позвонить, но придя туда не обнаружил не только оставленного ранее телефона, но даже и проводов. Кто приходил побеспокоить нас так и осталось невыясненным, сербы позже говорили что это были шиптары.
Я уже сказал о том, что пьянка не стимулирует бдительность и то, о чём я сейчас расскажу ещё одно подтверждение вышесказанного. Случилось страшное - в одну из ночей я заснул на посту. Для любого нормального солдата это позорный поступок которому нет оправданий. Я себя не оправдываю, я поступил очень плохо. Случилось это так.
Мне выпало стоять на посту последнюю ночную смену. «Стоять» это к слову, на самом деле мы сидели на стульях. Стулья были установлены возле БТРа и соответственно возле входа в госпиталь. В российской армии строжайше запрещено часовому не только садится, но даже прислонятся к чему-либо. Причина проста: сел - заснул, облокотился - заснул. Заснул - умер. Умер сам и товарищей своих убил. Да может получиться так, что не только товарищей, но и всю страну. Часовому запрещено садится и мы все это знали, однако нас было так мало, а охранять приходилось так много что если бы действовали как положено то нас на долго бы не хватило.
Вообще в подобной ситуации часовых или патрульных должно быть двое, но где их двоих-то взять? В принципе мы вроде как вдвоём несли службу, однако второй часовой как правило спал в БТРе - люди сильно уставали, время для отдыха катастрофически не хватало. Зачастую к неспящему часовому присоединялся Командир, но так было не всегда. Короче, я должен был заступать на пост в гордом одиночестве, причём в самое сонное время. Мой предшественник разбудил меня и убедившись, что я очнулся, отправился спать предоставив мне возможность бдительно нести службу. Я спал в своём родном БТРе и поэтому мне не надо было идти на пост - пост был в десяти метрах от меня.
Стулья были установлены в таком месте где их было плохо видно стороннему наблюдателю, сделано это было для обеспечения хотя бы минимальной безопасности. Когда меня разбудил мой предшественник я проснулся ещё слегка пьяным и именно это и сыграло свою роль. Дойдя до поста я взгромоздился на стул и принялся наблюдать. Как произошло то, что я заснул, я не понял. Я не хотел засыпать, но заснул. Заснул потому что сидел на стуле. Заснул потому что был пьяным. Заснул и подставил себя и всех своих товарищей. Я не помню как я заснул, зато хорошо помню как я проснулся. Я полулежал-полусидел на стуле, было уже совсем светло - солнце явно уже светило не один час. Вокруг меня по своим делам ходили сербские медики и даже их ранние пациенты. Медики не обращали на меня внимания, делая вид что не замечают моего сна. Я встрепенулся и принял вид человека вовсе не спящего, а просто «медленно моргавшего». Типа, я на секунду задремал. Я посмотрел на часы: судя по времени меня уже давно должны были сменить. Поскольку я не мог уйти с поста то мой сменщик должен был проснуться самостоятельно.
