Ползучий незаметен, но не менее, а может быть, во много крат более опасен.

Для чего тогда вы защищаете этих людей? — спросил директор, хлопнув ладонью по списку.

Я защищал некоторых сотрудников и в деле мар­шала Агаркина2, и именно по одной лишь причине: закон един для всех, как вы справедливо утверждаете.

Кажется, дело Агаркина тоже раскручивал этот Турецкий? — помолчав, задал вопрос директор.

Не только. Но он также принимал в нем непос­редственное участие.

В настоящем деле ему предоставлены слишком широкие права, — недовольно буркнул шеф, — Слиш­ком большие.

Приказ о привлечении к работе наших сотруд­ников в группу по расследованию убийства Кузьминс­кого был подписан вами, товарищ генерал-полков- ник, — напомнил Самсонов.

Убийство раскрыто благодаря чуткому руковод­ству Турецкого, — тонко улыбнулся шеф. — Пора бы и честь знать!

А вот в данном случае я так не считаю, — резко ответил Самсонов. — Турецкий вышел на такие круп­номасштабные махинации, что наша помощь ему дол­жна быть усилена. Я уж не говорю о чем-то другом, быть может, более важном, но возьмите хотя бы опера­цию с ракетами в Хабаровске. Предотвращена акция, не имеющая аналогов в мире.

Она была проведена из рук вон плохо!

Это уже другой вопрос. Но ракеты-то с атомной начинкой обезврежены!

При чем тут Турецкий? Вас послушать, так все у нас делает один Турецкий1

Все гораздо сложнее, — помолчав, ответил Самсонов, поняв, что переубедить, доказать что-либо шефу невозможно.

Мы оба с вами, Николай Васильевич, подумаем и решим, как действовать дальше, — решил директор, внезапно смягчившись. — А теперь перейдем к нашим сотрудничкам! — он хлопнул ладонью по бумагам.

Шеф многих знал лично по работе в прошлые годы, когда он занимал должность гораздо ниже, чем сейчас, ведая кадровыми вопросами отдела по Центральной Рос­сии, искренне интересовался людьми, с которыми не был знаком, вникал в подробности биографий, особен­но отмечая те или иные положительные черты челове­ка. Самсонов не то чтобы поверил шефу, но несколько успокоился, но при прощании вновь насторожился.

А я и не знал, Николай Васильевич, что вы за­щищали участников «Афганского братства», — улыб­нулся директор.

Дело давнее. Тогда, в этом кабинете, сидел гене­рал Чебриков, — ответил Самсонов.

Генерал Чебриков всегда отличался решительно­стью...

Отдел «К» имеет свой, особый статус. Так было при генерале Чебрикове, так остается и теперь, — явно намекая на прямое подчинение своего отдела высше­му руководству страны, сказал Самсонов и вышел.

Придя в свой кабинет, генерал заварил кофе по-ту­рецки и, прихлебывая обжигающий налиток, стал при­поминать разговор с шефом, стараясь понять невыска­занный, внутренний смысл беседы. Было ясно, что ди­ректор имел встречи с людьми самого высокого ранга, он мог запросто зайти и к самому Президенту, пользу­ясь правом бывшего главного охранника. Но, подумав, Самсонов пришел к мысли, что вряд ли шеф пойдет на это: слишком грязное дело. Вероятнее всего, он встре­тится с кем-то из аппарата премьера, а может быть, и с самим премьером: пятно-то все-таки на правительстве. И конечно же, было принято или уже находится в ко­нечной стадии отработка решения, каким образом смыть

это пятно. Генерал вдруг вспомнил, что директор не обошел ни одну фамилию сотрудников, причастных к делу, кроме генерала Пестова, полковника Павлова и подполковника Рябкова. Все трое имели прямое отно­шение к гибели Роберта Веста. Значит, судьба их уже решена. Но их действия впрямую касались вице-пре­мьера, как человека, отдавшего приказ об уничтоже­нии Веста. Замысел ясен как день: во что бы то ни стало отвести все подозрения от вице-премьера, хотя бы это было сопряжено с самыми решительными действи­ями, вплоть до исчезновения людей. Насторожил гене­рала и интерес шефа к Турецкому. Самсонов знал, что Александр не признает никакой охраны, но теперь он твердо решил установить за следователем по особо важ­ным делам своего рода слежку, дабы предотвратить не­предсказуемые последствия.

Вызовите ко мне подполковника Рябкова, — на­жимая кнопку микрофона, приказал он.

Назначенный несколько месяцев назад вместо ис­полняющего обязанности огромного, гориллоподобного человека, запутавшегося в неблаговидных делишках сво- » ей жены, да и в своих собственных, Генеральный про­курор России сумел в короткое время снискать уваже­ние сотрудников. Ему удалось раскрутить несколько крупных дел финансового характера, даже посадить в тюрьму бывшего ИО, но когда он занялся делами об убийствах телеведущего Владислава Листьева и отца Александра Меня, следственная машина застопорилась, хотя, казалось, уже виднелись положительные перспек­тивы. По поводу дела, связанного с вице-премьером, он был вызван в аппарат премьер-министра, где имел бе­седу с его помощником по правовым вопросам. После обычного чиновничьего разглагольствования помощник потребовал прекращения дела в отношении Стрельни­ковой, а также убедительно доказывал, что следователь

Турецкий необъективен, а потому дело следует пере­дать в другие руки, то есть иному «важняку».

Не вижу причины, — ответил генеральный.

Причина в том, что в этой неприятной истории замешана фамилия вице-премьера, — прямым текстом выдал помощник.

Ну а мы-то здесь при чем? — вдруг озлился ге­неральный. — Если замешана, будет отвечать по зако­ну. И потом, вы что, изучали дело? Вам лично извест­но, в чем она замешана или не замешана?

Дело я не изучал, — медленно произнес помощ­ник, — но вы понимаете, с кем вы будете иметь дело, кроме помощника премьера?

Пока я имею дело с помощником. Да что вы так волнуетесь? Может быть, вице-премьер не совершила ничего противоправного. Дело в производстве, уточня­ются частности, которые могут пролить свет совершенно в ином направлении.

Нам не хотелось бы, чтобы свет проливался в любом направлении.

Но генеральный уперся, ему надоело быть мальчи­ком для битья со стороны средств массовой информа­ции, надоело тыкаться в стену непонимания, фальши­вых улыбок, ласковых рукопожатий, он был человеком воспитанным, спокойным, выдержанным, но иной раз находило на него такое, что, будь перед ним хоть сам Господь Бог, он, чувствуя правду, не уступил бы и ему.

Кому это — нам? — бледнея, спросил генераль­ный. — Вы что, их величество император Николай Вто­рой? Перед вами, господин помощник, Генеральный прокурор России, назначенный Президентом страны!

Прошу извинить, — сухо ответил помощник.

Возвращения генерального в прокуратуру с нетер­пением ожидали Меркулов и Турецкий. Разговор вели в приемной, у дверей кабинета генерального.

Что думаешь, Костя? — шепнул Турецкий.

Держит оборону.

Выдержит?

Должен, — помолчав, ответил Меркулов.

В приемную вошел генеральный, знаком пригла­сил Меркулова и Турецкого к себе в кабинет, сел за стол и закурил.

Ты иди, Турецкий, и работай, — сказал он. — А ты, Дмитрич, останься. Поговорить надо.

Турецкий открыл было рот, чтобы спросить что-то, но Меркулов предупредил:

Тебе что сказали?! Иди и работай!

В веселом расположении духа Турецкий помчался в свой кабинет.

Ты чего такой веселый? — спросила Лиля Федотова.

Все по той же причине!

По какой?

Хахаля-то твоего нет! Того, что из деревни Медвед­ки Архангельской области!

Не получилось, — грустновато ответила Лиля. — Опять брошенка.

А я на что?

Ты обыкновенный бабник, Турецкий, а он обык­новенный положительный мужчина. Большая, между прочим, разница.

Но положительные, знать, не по тебе.

И бабники тоже. Иди. Тебя ждут.

В кабинете сидели молодой человек, который предъя­вил удостоверение сотрудника ФСБ, а также подпол­ковник Рябков. Молодой сотрудник протянул следова­телю конверт. В нем лежали сопроводиловка, какой- то приказ и записка:

«Саша! Бывшего подполковника Рябкова П.Г., как человека гражданского, отправляю в твое распоряже­ние. Н. Самсонов».