Ты же всегда хотела внучку! Вот она. Зовут Диной.

Откуда она взялась-то?

Давняя история, — улыбнулся Крот. — Она по­терялась, а я нашел. Правда, Дина?

Правда, — улыбнулась девочка.

Проходи, Динуля! Теперь это твой дом.

Леша...

Потом, мама, потом! Ты лучше накорми, напои и спать уложи!

Сначала в ванну!

Тоже дело, — согласился Крот, проходя в комнату.

Ну, иди ко мне, внучка, — помолчав, сказала мать.

Она погладила девочку по голове:

Диной зовут, значит?

Диной, — прошептала девочка, глянула на ста­руху огромными синими своими глазищами и вдруг, раскинув ручонки, порывисто прижалась к ней.

Ночью Крот подошел к спящей девочке, поправил одеяло, смотрел на длинные ресницы, на бледное ли­чико, даже и во сне не потерявшее грусти, и вдруг острая жалость полоснула его по сердцу. Неслышно приблизилась мать.

Что я скажу-то тебе, Леша...

Тсс, — прижал палец к губам Крот, выходя из комнаты. — Что?

Когда мыла, заметила синие пятна на плечиках и на спинке...

Пройдут, — закуривая, не сразу ответил Крот.

Ты всерьез или все-таки пошутил? — помолчав, спросила мать.

Всерьез.

Родители-то живы?

Она сирота.

Девочке мать нужна, — строго сказала старуха.

Коли нужна, значит, будет.

Кто-о?! У тебя же все эти... Уж не знаю, как их и назвать!

Не все, мама, — улыбнулся Крот. — Полонская Инна Александровна! Чем плоха?

Да разве она за баламута пойдет?

Побежит! — ответил Крот, обнимая и целуя ста­рушку.

6

Ваня Бурят еще нежился в постели, когда к нему в номер гостиницы «Юбилейная» нагрянул Антон Маевский. Рядом с Ваней лежала девка весьма крупных габаритов.

Прикройся, кобыла, — лениво сказал Ваня.

А то он голых баб не видел!

По виду Антона Бурят понял, что опять случилась ка­кая-то неприятность, и, срывая зло на девке, рявкнул:

Пошла вон, лярва!

Девка, однако, не испугалась, сильно потянулась всем телом, поднялась не спеша и, покачивая круты­ми бедрами, пошла из спальни.

Жрать-то будете? — обернулась она на полпути.

Ты иди подмойся сначала! Всего измочалила, — пожаловался Бурят, натягивая трусы. — Давай, давай, и все ей мало!

Зинка у нас такая, ей много надо, — согласился Антон.

Ну, что у тебя?

Слона подхолостили! — с ходу брякнул Антон.

То есть как?

Как поросят холостят! Или жеребцов!

Яйца вырезали, что ль?

Вчистую!

Бурят поразмышлял немного и вдруг громко расхо­хотался:

Верняк? Сам видел?

Сам не видел, а с доктором говорил.

Слышь, Антон, кто он теперь. Мишка-то?

Кто? Евнух.

Бурят снова раскатился смехом.

Ия поначалу смеялся, Ваня, а потом подумал. А ежели меня подхолостят? Или тебя?

Слушаю тебя, Антоша, — закуривая, сказал Бурят.

Я и сам толком ничего не знаю!

Что знаешь, то и говори.

Я ему говорил, суке, оставь девчонку! А он, мол, хочется, с подливой давно не пробовал! Теперь попро­бовал...

Отвоевался Миша... Значит, так тому и быть.

Я, Ваня, не знаю, какому Богу молиться. Ведь и я должен был ехать к Дэвису.

Давай-ка по порядку, Антоша, — разливая вод­ку, сказал Бурят. — Выпей и не суетись.

По утрянке позвонил мне следователь из Склифа. Тревожу, говорит, по просьбе пострадавшего Рыбина. Слона то есть. А там, в Склифе, не один пострадавший. Пятеро. Фирмачи, охранники и он, Мишка. Шамкает, небось и зубы-то выбили, ни хрена не поймешь. Одним словом, взяли их в «Интуристе», ну и подхолостили...

Всех, что ли?

Одного Слона. Да и другим несладко пришлось. Лежат в бинтах, в гипсе... Я в «Интурист».

Дежурная по этажу приметила открытую дверь но­мера, зашла, а они, голубки, там и лежат, рядком, с кляпами! Приехали менты. В спальне нашли Дэвиса, сидел возле батареи. Грелся с браслетами на руке. Я к бабам, а их нет!

И где же они?

Смылись. Одна сидит, из Костромы, с девчонкой которая.

Девчонка-то с ней?

Исчезла. Рассказала, что приходил господин Дэ­вис, показал какую-то картину, мрак и ужас, после чего бабы тут же и смылись.

Допрос следователь вел?

Не дураки, чтобы раскалываться, фирмачи-то. Молчат.

Дэвису звонил?

Господин Фил Дэвис уже давно в Бельгии, — глянул на часы Маевский.

Спросил эту, костромскую, как выглядел гос­подин?

Я же не мент, Ваня! У меня другая профессия! — вспылил Антон, посмотрел на Бурята и виновато доба­вил: — Из головы выпало.

Съездишь и спросишь. Кто их мог так уработать, Антон?

Мишка прошамкал, мол, мужики незнакомые. Может, залетные?

Слон понял бы. Что не менты и не фээсбэшники, точно...

Это уж как пить дать не они.

Попробуй разобраться, Антоша.

Попробовать-то можно, да как бы без яиц не ос­таться...

Евнух, — хмыкнул Бурят. — Поднимется, и что мы с ним будем делать?

Если поднимется, — серьезно ответил Антон. — Его к койке привязали. Выброситься хотел.

От судьбы не уйдешь, Антоша! Кто же такие эти резаки? Не Чечня ли?

Русаки были.

Недоброе чую, — помолчав, произнес Бурят.

Чего это? Дела идут лучше не надо! Ну, потеря­ли мы на девках. Отыграемся на другом.

Позвони-ка этой костромской!

Маевский вытащил из кармана лист бумаги, провел пальцем по списку.

Кузнецова Анна Григорьевна... — подвигая те­лефон, проговорил он. — Не отвечает.

— Звони дежурной!

Добрый день! Скажите, пожалуйста, Кузнецова Анна Григорьевна не выехала? Спасибо... — Антон по­ложил трубку. — Ушла с вещами.

Так и думал. Зачем этим волкам оставлять свиде­теля?

Волкам? — переспросил Антон. — Уж не «вол­ки» ли полковника Саргачева?

Какие еще «волки» Саргачева?

Слыхал я, командовал он разведротой в Афгане... Точно. «Русские волки». Так их называли «духи».

Ты поинтересуйся, Антон, — сказал Бурят. — Чую, пахнет дело керосином...

Грязнов ни о чем не спрашивал, а «волки» майора Го­лованова молчали. Слава, правда, поинтересовался по при­езде: как, мол, порядок? На что Голованов ответил: «Пол­ный порядок». Слух, однако, о событии в «Интуристе» дошел до ушей Грязнова, но не от подчиненных, а от одного из муровцев, бывших на месте происшествия. Слава вызвал на ковер всех участников, присесть не пригласил, поочередно обвел их грозным начальственным взглядом.

Кто Слону яйца вырезал?!

Голованов оглядел друзей, остановился на Филе.

Ты, что ли, Филя?

Как что, сразу Филя, — ответил парень.

Ходил с дочкой в зоопарк?

Ну, ходил.

Слышал, что начальник сказал?

Не глухой.

Слона видел?

Глядеть слона специально и ходили!

Он, товарищ начальник! Больше некому, — об­ратился майор к Грязнову. — Только на кой ему это надо было, не пойму.

Парни грохнули, так и раскатились оглушитель­ным смехом. Грязнов не ожидал такого поворота, хо­тел сначала показать характер, но, глянув на хохочу­щих парней, на Филю, застывшего с простоватой улыб­кой, тоже рассмеялся.

Я бы и сам их, сволочей, будь моя воля, подве­сил бы за эти самые места, — сказал он. — Обидно, мужики...

Чего ты, шеф? — даже встревожился Голованов.

Директор я или кто?

У Крота спроси, — посерьезнел Голованов.

Ты меня не учи, у кого спрашивать! Надо будет, узнаю... Вот что, браточки, собирайтесь-ка вы в ко­мандировку.

Куда?

В славный русский город Воронеж.

Филя! Ты же воронежский!

Правда? — обрадовался Грязнов.

Родился и вырос, пока в армию не загремел. Отец с матерью там живут.

Город хорошо знаешь?

Чего его не знать? Знаю.

Ты не стесняйся, Филя, — сказал Голованов. — Очень застенчивый. Сил нет. Ты расскажи начальству, за кого тебя принимали блатные в родном городе Во­ронеже.

Ладно тебе, Головач...

Стесняется. По-моему, Филя, все блатняги воро­нежские тебе кланялись?

Чего ты мелешь, Головач? Кончай гнать.

В самом деле, Филя, блатных знаешь? — спро­сил Грязнов.