– Вы правы, друг мой, мы поговорим с вами об этом завтра утром, а теперь пойдемте поглядим, что делает Рауль. В возбужденном состоянии он способен на какое-нибудь безумие.
Несмотря на слабость в ногах, она снова взяла под руку графа, и они вместе обошли все залы, галереи и террасы, но Рауля нигде не было.
Видя, что его спутница еле держится на ногах и может каждую минуту упасть в обморок, граф подвел ее к креслу.
– Успокойтесь, дорогая княгиня, и не бойтесь. Юная любовь пылка, но быстро проходит, как летняя гроза. Я позову Рудольфа, он мигом найдет огорченного князя, который, вероятно, плачет и мечтает где-нибудь за кустом.
Рудольф был найден и послан на розыски.
– Найди, дорогой, этого полоумного и вразуми, – сказал старый граф. – Убеди его вернуться к гостям, а то его мать мучается беспокойством.
Молодой граф немедленно отправился и, не найдя его в замке, прошел в сад, где в эту минуту никого не было, хотя все аллеи были освещены; но и там Рауля не оказалось. Встревоженный Рудольф направился в конец парка к озеру; там, на искусственном островке возвышался маленький, ярко освещенный павильон. У берега одна из гондол была отвязана и виднелась теперь у подножия лестницы, ведущей в павильон. Рудольф вскочил в гондолу и быстро переплыл к острову. Но и в павильоне никого не было. Он обошел окружавший павильон садик. Там находился грот, в глубине которого мраморная нимфа держала в руке зажженный фонарь, и пламя его отражалось в струях фонтана, каскадом ниспадавшего в озеро. Полоса света, тянувшаяся из грота и озарявшая бледным светом деревья и берег, дала возможность Рудольфу рассмотреть какую-то темную фигуру на траве, в двух шагах от воды. Наклонясь, он увидел, что это был князь, который, закрыв голову руками, ничего не видел и не слышал.
– Рауль, приди в себя и будь мужчиной, – говорил ему Рудольф, толкая его и почти силой поднимая на ноги. – Как можно лежать на сырой траве, ведь ты же простудишься; твое исчезновение будет неизбежно замечено, что подумают гости? Успокойся, мой бедный друг, – присовокупил он, увидев изменившееся лицо князя. – Как каждый мужчина, ты должен уметь примириться с неизбежным; не теряй же мужества и подумай о своей бедной матери. Жизнь полна таких неожиданных случайностей, что не следует падать духом. Судьба устроит твое счастье.
Эти слова, казалось, подействовали на Рауля; он оправил свой туалет и пригладил волосы.
– Ты прав, – сказал он спокойным голосом. – Нет надобности, чтобы все знали о моем полнейшем поражении. Пойдем.
Они молча вернулись в замок, но проходя зал, где находился буфет с прохладительными напитками, Рауль спросил бокал замороженного шампанского и выпил его залпом.
– Что ты делаешь? – сказал Рудольф, вырывая у него из рук бокал, который он хотел наполнить снова. – Ты так разгорячен, а пьешь ледяное вино.
Ничего не отвечая, Рауль пошел дальше. Когда он вошел в танцевальный зал, им овладело лихорадочное оживление. Никогда, быть может, он не был веселее, блестяще и с увлечением принимал участие в танцах. Чтобы заглушить внутренний огонь, пожиравший его, он глотал мороженое порцию за порцией и пил вино со льдом. К Валерии он не подходил и за ужином сел на противоположном конце стола.
– Он дивно красив, – говорила себе Валерия, глядя на лихорадочно горевшее лицо князя и сравнивая его со своим женихом, – но все же в его глазах нет такого огня, который покоряет, лаская, нет энергии, составляющей главную красоту мужчины. Нет, нет, Самуил, я остаюсь тебе верна! Пусть они презирают меня, эти гордые аристократы, ты один дашь мне счастье!
Когда на другой день Рудольф вошел к себе в уборную, то, к величайшему удивлению, увидел там старого камердинера Рауля. Слуга, взволнованный и бледный, по-видимому, ожидал его с нетерпением…
– Простите меня, граф, что я беспокою вас в такую пору, – сказал он почтительно, – но мне кажется, что князь Рауль очень болен. Вчера, ложась спать, он был чрезвычайно разгорячен, приказал открыть все окна, и выпил в четверть часа целый графин холодной воды. Боясь, что князь заболеет, я не ложился спать и видел, что он всю ночь метался в постели, а к утру у него сделался сильный озноб, и я укрыл его одеялом. Теперь у него опять жар, и мне кажется, что он меня не узнает. Конечно, я могу ошибиться и потому пришел просить ваше сиятельство пожаловать взглянуть на положение князя. Может, надо будет доложить княгине.
Встревоженный Рудольф оделся наскоро и поспешил в комнату Рауля. Тот лежал с воспаленным лицом, полуоткрытыми глазами, бессознательным взглядом и тяжело дышал. Рудольф приложил руку и пощупал пульс.
– Велите, – обратился он к камердинеру, – послать скорее верхового за доктором: болезнь может быть опасной. Я пойду сказать жене, чтобы она предупредила княгиню, и тотчас вернусь.
– Боже мой! Какое несчастье, – горевал камердинер, служивший еще отцу Рауля, и бросился выполнять приказание.
Антуанетта еще одевалась и покраснела, когда вошел муж. Увидев его озабоченный вид, она встревожилась.
– Что случилось? Что с тобой?
– Самое скверное, что могло случиться. Рауль тяжко заболел. Вчера он простудился, очевидно, а вместе с полученным нравственным ударом это вызвало горячечное состояние; он весь горит, как уголь, и никого не узнает. Я уже послал за доктором, а ты, поди предупреди княгиню, но осторожно, и обнадежь ее.
Слух о болезни молодого князя облетел замок, Когда прибывший врач нашел болезнь тяжелой, посторонние гости поспешили разъехаться. На княгиню жалко было смотреть. Мысль лишиться своего единственного сына сводила ее с ума, бледная, растерянно глядя на изменившееся лицо Рауля, она сидела неподвижно у его постели, безучастная ко всему окружающему. Один лишь раз произнесла несколько слов, и это было приказание послать за доктором Вальтером, старым, оставившим практику врачом, другом дома, в которого она верила. Рудольф и Антуанетта не отходили от больного, состояние которого заметно ухудшалось. В бреду он не переставал говорить о Валерии и о своем сопернике, которого хотел уничтожить, во что бы то ни стало.
Доктор Вальтер приехал по просьбе княгини и поселился в замке. Он хорошо знал натуру Рауля, и благодаря принятым мерам лихорадочное состояние стало уменьшаться, а на шестой день совсем прекратилось, но сменилось полнейшим упадком сил. Все вздохнули свободно. Однако на второй день после этой перемены доктор сказал с озабоченным видом:
– Считаю долгом предупредить вас, княгиня, что настоящее положение князя серьезнее, чем горячка и бред. Эта апатия и постепенный упадок сил должны, мне кажется, быть следствием сильного нравственного потрясения. Если нам не удастся достигнуть спасительной реакции, то дело может дурно кончиться.
В отчаянии княгиня рассказала доктору все подробности несчастной любви Рауля, которую она поощряла, не предполагая, что может существовать препятствие к их свадьбе.
– И вы думаете, доктор, – закончила она, – что если бы Валерия явилась у изголовья Рауля и объявила ему, что согласна быть его женой, это произвело бы спасительную реакцию?
– Не могу вам в этом ручаться, но это предположение имеет более всего шансов на успех.
– В таком случае, она сегодня же должна одеть обручальное кольцо. Нет такого препятствия, преодолеть которое я не нашла бы сил, чтобы спасти моего сына!
Княгиня решительно встала и, пройдя в свой кабинет, послала немедленно просить к себе графа.
Когда пришел граф, она усадила его рядом на диван и передала ему весь разговор с доктором.
– Объясните мне, наконец, – сказала она, – что заставило вас решиться на неравный брак Валерии, и постараемся придумать средство возвратить ей свободу.
– Разумеется, я не могу желать для дочери более блестящей партии, чем Рауль, – ответил граф, краснея. – Но то, что я должен вам рассказать, для меня так тяжело, что я предпочел бы пустить себе пулю в лоб, и на ужасный брак смотрю, как на божье наказание за свои увлечения. Пусть же и мое признание послужит мне наказанием!..
