Элис и Пол давно и безуспешно пытаются завести ребенка. Она принимает таблетки для усиления фертильности и набирает из-за них лишний вес. Еще она принимает гормоны, из-за которых глаза у нее постоянно на мокром месте – по поводу все того же лишнего веса. Так, во всяком случае, насплетничала мне Венди и даже рассказала, что когда Элис полагает, что у нее овуляция, она вызывает Пола домой в обеденный перерыв и ждет его в супружеской кровати.

– Нет, ты представляешь?! – причитала Венди. – Бедный Пол должен вздрючивать член по два раза в день!

Сейчас на лице Элис – гримаса. Точнее, вымученная улыбка. Она смотрит на стоящего у пианино Райана широко открытыми, повлажневшими глазами и старается всячески показать: со мной все прекрасно, я способна умиляться чужому ребенку, хотя не способна родить собственного. Она бросает на Пола многозначительный взгляд, но тот сосредоточенно поглощает картофельное пюре и старается не смотреть ни на ближайших родственников, ни на собственную жену.

Тут внимание Райана, очевидно, переключается на что-то другое, пианино смолкает, и – ровно в тот же момент – смолкает ор младенца в динамиках. Во внезапной тишине всем становится неловко, словно до сих пор шум помогал нам спрятаться.

“Сучки-сучки, сладенькие штучки,” – взвывает на всю столовую электронная музыка в стиле рэп, и Филипп торопливо лезет в нагрудный карман за мигающим телефоном.

– Все собираюсь сменить мелодию, – смущенно говорит он и со щелчком откидывает крышку. – Ау… Что? Нет-нет, удобно, самое время! – Он захлопывает телефон, смотрит на нас торжественно и произносит: – Она здесь.

Словно все мы только ее и ждали. Так кого же мы ждали? Пока мы пытаемся это вычислить, Филипп широким шагом выходит из столовой и, набрав скорость, с разбегу распахивает парадную дверь. Мы бросаемся на кухню, к полукруглому окну в эркере, откуда открывается чудный вид на окрестности. Женщина как раз вылезает с заднего сиденья “линкольна”-такси. У незнакомки нет татуировок – во всяком случае, на видимых частях тела, нет и силиконовых грудей или бедер, то есть всей той атрибутики, которая присуща девушкам Филипповой мечты. Особенно его обычно заводит упругая попка под короткой юбкой, и лучше – без трусиков. Но нам, даже издали, ясно, что эта белокурая дама с низким пучком а-ля Грейс Келли, в хорошо скроенном костюме, без нижнего белья по городу не расхаживает. Наоборот, думаю я, у нее дорогущее белье, возможно даже сексапильное, из бутиков “Виктория Сикрет” или “Ла Перла”. Она определенно привлекательна и к тому же холеная, словно отполированная до металлического, хромового блеска. Другими словами, как раз такая женщина, какую рядом с Филиппом никак не ожидаешь увидеть. Искушенная в жизни, утонченная и, насколько я могу судить, значительно старше моего братца.

– Кто это? – спрашивает мать.

– Может, это его адвокат? – предполагает Венди.

– У Филиппа есть адвокат? – удивляется Элис.

– Он иногда попадает в неприятности.

– У него сейчас неприятности?

– Не исключено.

Тут Филипп до нее добегает. Нет, они не обмениваются рукопожатием, не целуются целомудренно, как друзья. Они впиваются друг в друга жадными ртами.

– Что ж, полагаю, она не его адвокат, – произносит Элис с легкой издевкой. Вообще, с Элис не всегда понятно, что она про кого думает. Венди она точно не любит. На самом деле, она никого из нас не любит. Элис – из хорошей семьи, где родные братья и сестры и их мужья и жены чмокаются при встрече и на прощанье, поздравляют друг друга с днем рождения и очередной годовщиной свадьбы, исправно, без всякого дела звонят родителям и под конец разговора говорят “я тебя люблю” естественно, ненатужно и абсолютно искренне. Мы, Фоксманы, для нее – жестокие дикари, не способные на привязанность и не ждущие любви, инопланетяне, которые бесстыдно пялятся через кухонное окно на то, как их младший братец тискает задницу какой-то тетки.

– Я перешлю коэффициенты по мылу, – говорит Барри у нас за спиной. – Мы меняли их уже дважды.

Решив в конце концов поберечь слюну, Филипп и его таинственная гостья направляются к дому, а мы устремляемся назад – за стол. Последнее слово, как всегда, остается за Венди.

– Трахаться с собственным адвокатом! Хорошо устроился!

14:30

– Это – Трейси, – гордо объявляет Филипп, встав во главе стола. Мы как раз успели рассесться по местам, когда он, нацеловавшись и наобнимавшись, торжественно ввел ее в дом. – Моя невеста.

Мы остолбенели. Ну, челюсть, возможно, отвисла не у всех, но если невеста на добрых пятнадцать лет старше жениха, это, пожалуй, чересчур. А его даме, пусть даже хорошо сохранившейся, было явно за сорок.

– Пока мы даже не помолвлены, – нежно поправляет его Трейси. – Но собираемся.

Н-да, похоже, поправлять Филиппа ей не впервой, виден навык. И это наш Филипп, который встречается исключительно со стриптизершами, актрисами, порнозвездами, официантками, а подружки невест задирают для него юбки на автостоянке – прямо во время свадьбы… Даже одна невеста среди них попалась, что было, то было. “Я не смог удержаться, – еле шевеля разбитыми в кровь, вспухшими губами, сказал он мне тогда с больничной койки после общения с друзьями жениха. – Так получилось”. Эта коронная фраза, “так получилось”, годится на все случаи Филипповой жизни, этакая идеальная эпитафия человеку, который всегда оказывается ни в чем не повинным свидетелем собственных поступков.

– Здравствуйте, – говорит Трейси. – Сожалею, что мы знакомимся в таких печальных обстоятельствах.

Уверенно и четко, с большим достоинством. Не подхихикивает, не мнется. Филипп закидывает руку ей на плечо и довольно ухмыляется, точно всех нас заткнул за пояс. Мы молчим. Когда молчание явно затягивается, Филипп устраивает перекличку родственников.

– Это – моя сестра Венди, – произносит он.

– У вас чудный костюм, – откликается Венди.

– Спасибо, – отвечает Трейси.

– А вон тот парень, который беседует сам с собой, – это Барри, муж Венди.

Глядя на Трейси в упор, Барри произносит:

– Ну, может, и продам еще восьмушку. Не исключено. Но им понадобятся твердые гарантии. Мы это уже проходили, неоднократно.

– Барри у нас козел порядочный.

– Филипп!

– Не бойся, милая. Он нас все равно не слышит. Это – мой брат Пол и его жена Элис. Они меня не очень-то любят.

– Только потому, что ты сволочь, – говорит Пол. По-моему, это первые слова, которые он произносит после похорон. Что конкретно его взбесило, понять сложно. В нашем семействе горе напоказ не выставляют, мы наслаждаемся им скрыто, по-своему. Среди возможных побочных эффектов – хамство и раздражительность.

– Очень приятно с вами познакомиться, – говорит Элис чрезмерно приторно, пытаясь извиниться разом за Пола и за всех нас, а еще – за свои лишние килограммы и за то, что она не так элегантна и невозмутима, как Трейси. Сам ее голос – точно мольба о пощаде: Я когда-то была такой, как ты. Второй размер, идеальные волосы. Давай будем друзьями.

– А это – мой брат Джад. Вот он, если мне не изменяет память, меня любит.

– Привет, Джад.

– Привет.

– Джаду недавно наставили рога.

– Спасибо, что разъяснил, Фил, – говорю я.

– Просто чтобы потом не было недоразумений, – отзывается Филипп. – Ведь Трейси теперь – член семьи.

– Бегите, Трейси. Бегите, пока не поздно! – шутливо и слишком громко советует Элис. Ее нервная улыбка кривится длинной трещиной, еще больше раздвигая пухлые щеки, расширяется на концах и – мгновенно исчезает.

– Мы это уже проходили, – повторяет Барри. – Это непродуктивно.

– А это – моя мамочка, – произносит Филипп, разворачивая Трейси лицом к матери, которая, натянуто улыбаясь, сидит рядом с Линдой.

– Здравствуйте, Трейси. Надеюсь, вы не будете судить нас слишком строго. Все-таки сегодня тяжелый день.

– Ну что вы, миссис Фоксман. Это я должна просить прощения за то, что появилась без предупреждения, да еще в такой печальный для вас момент.