Нарты, нарты, древние богатыри, отодвиньте скалы, выступите из гор, видите: небо упало, никто не держит небо! Посмотрите, что стало с вашей землей, с вашим народом!

Злые драконы летают над домами, садами и нивами, сжигая все зловонным своим дыханием, обрушивая раскаленную сталь с небес. Страшные чудовища ползут по земле, изрыгая смерть. Полчища людоедов рыскают у сел, убивают и едят ваших детей.

Нарты, восстаньте из тьмы веков, спасите мир, как вы спасали его на заре времен! Убейте драконов, чудовищ, прогоните людоедов в далекие, холодные снежные страны, туда, где они должны жить, поедая друг друга!

Они были племенем земных богов, воинов, которым не было равных. Но прошла эпоха героев, зловещие признаки упадка проявились всюду. И земля больше не могла их носить. Сделав всего шаг, они проваливались по колено от тяжести тела своего, от мощи своей. Сделав другой — проваливались по бедра. Они ушли в горы, но и там от их поступи трескались вековые каменные плиты. И поняли они, что прошло их время. Никто не мог их убить, не было воина и оружия, чтобы поразить их насмерть. Поэтому сварили нарты в огромном котле кипящую медь и выпили ее. Но и тогда не сразу умерли нарты. Долго лежали они в пещере, и мучила их жажда. Сизый голубь в клюве своем носил богатырям воду. Умирая, нарт погладил голубя. С тех пор на голове и холке голубя осталась отливающая медью полоса.

Это стало уже ритуалом. Каждый день после занятий мы с Русланбеком, раззадорив друг друга обидными словами, дрались. Весь класс собирался посмотреть. Мальчишки вставали в кольцо, громкими выкриками сопровождая каждый удачный удар или бросок. Борьба шла с переменным успехом. В тот день я ударил Русланбека ногой в живот, но соперник вовремя отступил и схватил мою ногу. Еще мгновение — и он смог бы дернуть ее на себя; не дожидаясь такого развития событий, я согнул ногу в колене и всем весом своего тела навалился на поединщика. Он упал спиной прямо на крупные камни от сгоревшего угля, которыми был посыпан школьный двор. Оказавшись сверху, я стал проводить удушение. Русланбек сопротивлялся. Вдруг я увидел слезы, вставшие в его глазах от дикой невысказанной боли. Что-то перевернулось во мне. Почему-то гадкими показались все эти зрители, восторженно вопившие от зрелища нашей схватки. “Нашли гладиаторов”, — со злостью подумал я, ослабил захват и встал. Русланбек подскочил, превозмогая боль и приготовился броситься на меня. Я протянул ему руку.

— Не держи зла, — сказал я по-чеченски.

Мы стали друзьями. Сидели за одной партой, вместе сбегали с уроков. Ездили после школы на попутных военных грузовиках к солдатскому озеру — купаться. Озерцо было вырыто специально для танков и БМП как водная преграда, преодолевать которую полагалось на учениях. Наши горные речушки быстры и мелки, а в таких искусственных озерцах можно было долго плыть в спокойной воде.

Помню, как купались осенью, как вылезали на берег и, дрожа от холода, курили на двоих пачку сигарет “Космос”. Это казалось нам страшно запретным, но взрослым и мужественным поступком. Как возвращались — снова на грузовике соседней военчасти. Русланбек обладал открытым, легким характером, он весело и просто просил солдат, и те со смехом брали нас в попутчики.

У Русланбека было прозвище — слово, которое с чеченского переводится как “дырки”. Прозвищем этим наградил его наш одноклассник и его сосед, Расул. У Расула были богатые родители, которые покупали сыну дорогие магнитофоны и фирменную одежду. Папа Расула работал завскладом. У Русланбека мама была учительницей, а отец — водителем автобуса. И еще две сестры, которых родителям тоже надо было одеть. Поэтому у Русланбека было не много одежды. Синяя школьная форма и больше, похоже, ничего. Придя из школы, он в той же одежде отправлялся играть на улицу. Русланбек был бойким мальчиком, неудивительно, что одежда снашивалась им до дыр с удручающей скоростью.

Однажды мать Русланбека услышала, как дразнят его соседские дети. Она загнала сына домой, заставила снять синий пиджачок, брюки, рубашку. Зашила все дырки, тихо плача и роняя слезы на запыленную одежду. С тех пор Русланбек, даже играя на улице, был хоть и в том же самом, затасканном, но всегда постиранном и заштопанном материнскими руками костюмчике.

А прозвище так и осталось. Только не для матери. Мать называла его “Русик”. У него были очень светлые русые волосы и голубые глаза. Среди чеченцев вы часто увидите людей со “славянской” внешностью. Некоторые объясняют это влиянием смешанных браков. Но старики говорят, что настоящий чеченец — светловолосый или рыжий, с голубыми или зелеными глазами, с мягкими чертами лица. А темные волосы, большие носы — это как раз следствие многовекового смешения с соседними народами.

А еще все помнят о Русланбеке его удивительную тягу к общественнополезным делам. Никем не прошенный, он первый бежал подтолкнуть застрявшую машину, целыми днями помогал соседям, если те затевали стройку или ремонт, ни одна старушка не имела шансов пройти мимо него с сумками. Русланбек брал сумки и сопровождал женщину до дома, по пути развлекая ее учтивой беседой. Расул всегда смеялся над ним за эту его непрошеную, порой кажущуюся навязчивой доброту.

Видимо, из-за этой черты своего характера он в числе первых вступил и в отряд самообороны. Ополченцы выставляли дозоры на краю села. Цель такого патрулирования была вполне прозаична. Боевых действий не было, но доведенные до полуживотного состояния русские солдатики сбегали с оружием из стоявших у мирно сдавшегося села федеральных частей, грабили все, что видели, и убивали всех, кто попадался на пути.

Господи, да что было брать в доме Русланбека?! Вот в доме Расула — там было чем поживиться. Но Расул не ходил в дозоры. Скорее всего, он давно уехал и жил в России.

Кроме всегда голодных и пьяных солдат, были еще снайперы. Снайперы сидели в укрытиях и скучали. Чтобы развеять скуку, снайперы стреляли по людям. Вернее, по чеченцам. Русланбек умер быстро, легко. Наверное, даже не успел ничего почувствовать. Пуля снайпера вошла прямо в сердце, и он, как будто задохнувшись, упал на спину. В его широко открытых, удивленных глазах в последний раз отразилось небо — такое же чистое и голубое.

Тело Русланбека принесли домой, стали готовить к омовению и похоронам. Постаревшая и обезумевшая от горя мать стояла над сыном. Ей казалось, он просто заснул. Вот только на рубашке, на груди — маленькая дырочка. Но ведь это не беда. Она зашьет дырочку. Она всегда зашивала дырочки на его одежде, чтобы злые соседские мальчишки не дразнили ее милое светловолосое сокровище. Дайте же зашить дырочку! Почему вы держите меня за руки, почему вы плачете на моих плечах, куда вы уводите меня? Пустите, я должна зашить дырочку, пока сын спит; ведь он проснется и выйдет на улицу играть, и нельзя, чтобы у него была рваная одежда, мальчишки будут смеяться, дайте я зашью эту дырочку, пустите меня, пустите меня к нему…

Это началось давно, с самых первых дней войны. “Мама, я видел странный сон. Наша округа, и я иду, как обычно, тропинкой по полю, к совхозной столовой где мы покупали свежий горячий хлеб. Но поле в воронках от бомб, от столовой и склада напротив остались одни развалины и дым, дым стелется над землей, над грудами обугленных кирпичей!..”

“Да, сынок. Все так. Поле в воронках, столовая и склад напротив разрушены. Много домов разрушено, сынок. Много людей погибло…”

С тех пор мне часто снится наш город. Только теперь он снится мне не таким — нет, я вижу его мирным, спокойным. Таким, каким я знал и видел его в детстве. Все дома целы, и воронок нет ни на полях, ни на улицах, и следов от осколков нет ни на заборах, ни на стенах домов.

И в этом городе живут люди. Много людей! Я встречаю их везде на своем пути, на каждой улице, вдоль дороги на тротуарах. Я знал каждого из них. Мы здороваемся, разговариваем. И я иду дальше. Много людей встречаю я на пути.