— А больше она ничего не сказала?
Сумрак шумно вздохнул, давая понять, что ему наскучила эта бесконечная болтовня, но Сорен, чувствовавший себя виноватым перед сестрой за то, что оставил ее в слезах, терпеливо уточнил:
— Что именно?
— Она не говорила, чем это могло быть еще, кроме огороженного сада?
— Точно, вспомнил! Она сказала, что этот огороженный сад мог быть частью какого-то старинного замка.
— Замка?! — мигнула Эглантина.
— Как бы тебе объяснить… Это такие огромные постройки, возведенные Другими.
— Да-да, я знаю, — дрожащим голоском ответила Эглантина. Сорен внимательно посмотрел на сестру. Что ее так взволновало?
— В чем дело, Эглантина?
— Я пока сама не знаю. Просто, когда ты описываешь те каменные стены, это напоминает мне что-то, а вот что…
И тут Сорен вспомнил, что когда Эглантина пребывала в забытьи, не узнавая даже его, ее пробудил от беспамятства самый обыкновенный кусок слюды. Камешек принадлежал сороке Мэгз, бродячей торговке, время от времени прилетавшей на остров со своими диковинками, собранными в далеких путешествиях. Когда кусок слюды поднесли к лунному свету и тонкая, почти прозрачная пластинка вспыхнула и засияла в темноте, Эглантина вдруг затряслась и закричала: «Это Место! Это Место!»
Впрочем, никто так и не узнал, о каком месте она говорила. Сорен не очень-то этим интересовался. Главное, сестра узнала его самого и начала быстро приходить в себя. Но теперь он крепко задумался. Почему описание каменных стен пробуждает у Эглантины какие-то воспоминания? Что за новая головоломка? В конце концов, он послал Гильфи за чашкой чая, решив, что теплое питье успокоит сестру и поможет ей уснуть. Он просто не мог видеть ее такой подавленной.
Но когда Гильфи вернулась в дупло с чашечкой горячего чая в когтях, Сорен понял, что такое по-настоящему подавленный вид.
— Нас накрыли!
— Что? — чуть не взвизгнул Сорен. — Что ты несешь?!
— Это не я, клянусь! — паническим шепотом выпалила Эглантина.
— Разумеется, не ты! Я верю тебе, Эглантина. Я знаю, что ты никому ничего не говорила.
Эглантина так разволновалась, что едва не разревелась. Она постоянно чувствовала себя бесполезной, ненужной, а то и вовсе лишней. Но простые слова Сорена на какое-то время вернули ей уверенность в себе. Старший брат верил ей, и это было главнее всего на свете.
И тут в дупло влетела Примула.
— Это не Эглантина и не я!
— Значит, Отулисса! — злобно прошипел Сумрак.
— Нет, Отулисса тут тоже ни при чем! Это все Вислошейка!
— Вислошейка! — хором ахнули все. Вислошейка преподавала гахуулогию, которую большинство молодых совят считали самой скучной дисциплиной на свете. Гахуулогия изучала психологию и процессы жизнедеятельности Великого Древа, дававшего кров и пищу всем рыцарям Га'Хуула. Даже совы, принадлежавшие к другим клювам, были вынуждены посещать этот предмет и выслушивать нудные лекции Вислошейки.
— Енотий помет! — Сумрак с такой силой взмахнул крыльями, что в дупле пронесся ветер. — На вчерашний вечер Вислошейка назначила мне шлифовку кремня, а я и забыл совсем!
Сумрак вечно нарывался на неприятности на уроках гахуулогии, на которых было так скучно, что все получалось как-то само собой. Остальные ученики только и ждали очередной выходки Сумрака, чтобы отвлечься от царившей на занятиях дремучей тоски.
— В сумерки я должен был вместе с Вислошейкой закапывать погадки!
— Ну да. Ты не прилетел, вот она и начала рыскать повсюду, пока не выяснила, что вы все куда-то улетели, — вздохнула Примула.
— Учителя знают, где мы были? — спросил Сорен.
— Откуда? — пожала крыльями Гильфи. — Но нас немедленно вызывают к Борону с Барран, — Гильфи помолчала и добавила: — В парламент.
— Великий Глаукс! Они заставят нас отвечать перед всем парламентом! — простонал Копуша.
Правительство Великого Древа состояло из одиннадцати сов. Правители решали, в какие клювы распределять новичков после прохождения курса общей подготовки. Они же назначали священные даты сбора урожая, вели все дипломатические дела, ведали вопросами войны и мира, а также принимали решения о поддержке отдельных сов и целых сообществ, попавших в беду.
Правители руководили всеми церемониями и празднествами на Великом Древе и разрешали все споры. Кроме того, они назначали так называемые «шлифовки кремня». Тут нужно пояснить, что на острове Га'Хуула не существовало наказаний в привычном смысле этого слова. Сов никогда не секли, не били, не запирали и не лишали еды. Никто здесь даже подумать не мог о том, чтобы лишить провинившегося права посещать праздники или вечеринки.
Зато существовала практика шлифовки кремня. Кремень на острове считался самым ценным инструментом, ведь кремневым кресалом совы высекали огонь. С годами само слово «кремень» стало обозначать всякую ценность. Если о чем-то говорили — «настоящий кремень» — значит, имели в виду нечто стоящее. Загрязнить кремень означало унизить чье-то достоинство.
Если кто-либо наносил урон ценности, он должен был возместить ущерб. Такая расплата получила название «шлифовки кремня». Иными словами, шлифовка кремня заменяла совам наказание. Для Сумрака, например, она заключалась в обязанности помогать Вислошейке закапывать погадки, питавшие Великое Древо.
— И что, мы прямо сейчас должны идти в парламент? — уточнил Сорен.
— Прямо сейчас, — кивнула Гильфи. — Думаю, лучше не опаздывать.
— Войдите! — низкий голос Борона гулким эхом донесся из-за выполненных из коры дверей парламента. Обсуждавшиеся на совете вопросы составляли величайшую тайну, поэтому зал парламента, один из немногих на всем Древе, закрывался настоящими дверями. Однако Сорену с Гильфи, Сумраком и Копушей удалось случайно обнаружить в корнях Древа потайное местечко, расположенное как раз подполом совиного парламента, где по какой-то загадочной причине было отчетливо слышно каждое произнесенное наверху слово. Иногда друзья пользовались этим уголком, чтобы подслушивать. Если бы правители узнали об этом, маленькой стае влетело бы по первое число. Но сейчас Сорен надеялся, что все обойдется. Ну да, они улетели с праздника урожая — и что с того? Вот если бы правители узнали, куда, тогда дело плохо… Но раз это никому известно не было, то единственным загрязнителем кремня оставался Сумрак, прогулявший закапывание погадок.
Лишь три совы сидели на красовавшейся посреди зала заседаний изогнутой березовой ветке. Это были Борон, Барран и Вислошейка. Увидев трех сов вместо одиннадцати, Сорен совсем приободрился. Присутствие Вислошейки окончательно убедило его в том, что их единственным проступком остается прогул Сумрака.
— Выслушайте меня, молодые птицы, — строго начала Барран. — Славная наставница Вислошейка сочла своим долгом поставить нас в известность о том, что Сумрак пропустил свою шлифовку кремня, заключавшуюся в закапывании погадок, питающих наше Великое Древо. В ходе дальнейшего расследования выяснилось, что вы четверо, вся ваша так называемая «стая», покинули дерево в праздничную ночь. Следовательно, не только Сумрак прогулял шлифовку, но и все вы отсутствовали на сортировке ягод молочника, которая традиционно проводится по окончании праздника. Я уже не говорю о церемонии награждения, которая состоялась сразу после сортировки, и на которой мы поздравляли тех, кто особо отличился во время сбора урожая.
Сортировка? Церемония награждения?! Сорен впервые об этом слышал. Он украдкой посмотрел на Гильфи и понял, что она потрясена ничуть не меньше.
А Барран тем временем спокойно продолжала, словно видела насквозь все их мысли:
— Да, молодые птицы, на нашем Древе существует много такого, о чем вы пока и понятия не имеете — я говорю о традициях и церемониях. Надеюсь, Сорен, тебе будет интересно узнать, что во время твоего отсутствия мы провели церемонию Мяса-на-Косточке для Эглантины и всех остальных совят, пропустивших это твердокаменное событие.
Твердокаменными событиями совы называли важнейшие этапы развития и взросления совят. Церемония Мяса-на-Кос-точке считалась одной из главных ступеней на пути превращения только что вылупившегося птенца в полностью оперившегося охотника. Борон и Барран прекрасно понимали, что и Эглантина, и многие другие совята уже давно едят мясо с костями, и хотя раннее сиротство лишило их счастья отметить эту церемонию вместе с родителями, король с королевой чувствовали, что дети все равно нуждаются в празднике, поскольку в жизни каждой совы должны быть свои памятные события. «Лучше поздно, чем никогда», как любила повторять Барран.
