— Другую сторону горы, — подхватываю я.

— Другую сторону горы. Вот все, что мог он видеть.

Я запеваю песню «Девяносто девять бутылок пива на стене» и останавливаюсь только тогда, когда добираюсь до семидесятой бутылки. Ма закрывает руками уши и говорит:

— Пожалуйста, давай оставим остальные на завтра. Завтра, наверное, уже включат электричество.

— Хорошо бы, — говорю я.

— Но даже если он и не включит ток, солнца ему все равно не остановить.

Кому? Старому Нику?

— А зачем ему надо останавливать солнце?

— Я же говорю, что он не сможет этого сделать. — Ма крепко обнимает меня и говорит: — Прости меня.

— За что?

Она громко выдыхает:

— Это я во всем виновата, он обозлился на нас из-за меня.

Я смотрю ей в лицо, но почти не вижу его.

— Он терпеть не может, когда я кричу. Я не кричала уже много лет. Поэтому он решил нас наказать.

Сердце у меня в груди громко колотится.

— А как он нас накажет?

— Он уже наказал. Отключил свет.

— А, это ерунда.

Ма смеется:

— Что ты хочешь этим сказать? Мы же замерзаем, едим разморозившиеся овощи…

— Но я думал, что он захочет наказать нас обоих. — Я пытаюсь представить себе это. — Как будто есть две комнаты, и он сажает меня в одну, а тебя — в другую.

— Джек, какой ты замечательный.

— Почему я замечательный?

— Не знаю, — отвечает Ма. — Как ты неожиданно тогда выскочил.

Мы еще крепче прижимаемся друг к другу.

— Я не люблю темноту, — говорю я.

— Ну, пришло время спать, а спать надо в темноте.

— Я догадываюсь.

— Мы понимаем друг друга с полуслова, правда?

— Да.

— Ночь, скорее засыпай, клоп, малютку не кусай.

— А мне не надо идти в шкаф?

— Сегодня не надо, — отвечает Ма.

Когда мы просыпаемся, в комнате еще холоднее, чем вчера. Часы показывают 7:00, в них вставлена батарейка, поэтому у них внутри свой собственный ток.

Ма все время зевает, потому что она не спала ночью. У меня болит живот, она говорит, что это, наверное, от сырых овощей. Я прошу у нее обезболивающую таблетку, и она дает мне половинку. Я жду, жду и жду, но мой живот все никак не успокоится.

Окно на крыше постепенно светлеет.

— Я рад, что он не приходил сегодня ночью, — говорю я Ма. — Хорошо бы, чтобы он к нам вообще больше не приходил, вот было бы классно!

— Джек! — Ма, похоже, хмурится. — Думай, что говоришь.

— Я думаю.

— Я имею в виду, подумай о том, что с нами будет. Кто дает нам еду?

Я знаю ответ.

— Младенец Иисус из полей, которые находятся снаружи.

— Нет, кто нам ее приносит?

— О.

Ма встает. Она говорит, что краны еще работают, а это хороший признак.

— Он мог бы отключить и воду, но не отключил.

Я не знаю, что это за признак. Мы снова едим бублики на завтрак, но они холодные и совсем раскисли.

— А что будет, если он не включит ток? — спрашиваю я.

— Я уверена, что он включит. Наверное, уже сегодня вечером.

Время от времени я нажимаю кнопки телевизора. Теперь это просто серый молчащий ящик; я вижу в нем свое лицо, но не так хорошо, как в зеркале.

Мы выполняем все физические упражнения, которые нам известны, пытаясь согреться: карате, острова, «Симон говорит» и трамплин. Мы играем в классики, прыгая с одной пробковой плитки на другую. Правила здесь такие — нельзя прыгать вдоль одной линии и падать. Ма предлагает сыграть в прятки. Она завязывает себе глаза моими штанами с камуфляжной окраской, а я прячусь под кроватью рядом с яичной змеей и, распластываясь на полу, стараюсь не дышать. Ма ищет меня целую вечность. Потом я предлагаю игру в альпинистов. Ма держит меня за руки, и я иду по ее ногам вверх, пока мои ноги не оказываются выше головы и я не нависаю, вывернувшись наружу. Косички падают мне на лицо, и я весело смеюсь. Я делаю сальто и встаю на ноги. Мне хочется еще и еще раз побыть альпинистом, но Ма говорит, что у нее болит поврежденное запястье.

После всех этих занятий мы чувствуем усталость. Мы изготовляем мобиль из спагетти и ниток, к которым привязываем разные предметы, крошечные рисунки меня самого оранжевого цвета и Ма — зеленого цвета, а также спиральки из фольги и пучки туалетной бумаги. Ма прикрепляет верхнюю нитку к крыше с помощью последней нашей кнопки. Мы встаем под мобилем и начинаем изо всей силы на него дуть — все предметы, висящие на спагетти, принимаются летать.