Я думаю, это снова сарказм.
— Ну, извини, — отвечает Ма, — я не подумала об этом…
— Может, мне еще установить на крыше сверкающую неоновую стрелку?
Интересно, как светится стрелка?
— Мне правда очень жаль, — говорит Ма, — я не подумала, что запах, то есть вытяжка, может…
— Я думаю, ты просто не понимаешь, как тебе здесь хорошо, — говорит Старый Ник. — Ты живешь не в подвале, имеешь естественное освещение, вентиляцию — в некоторых местах сделаны отверстия, могу тебя заверить. Свежие фрукты, туалетные принадлежности. Тебе нужно только щелкнуть пальцами, и все появится. Многие девушки благодарили бы Небо за такие условия, где так безопасно. Особенно с ребенком.
Это он обо мне?
— Не надо беспокоиться о том, что твой ребенок попадет под машину, за рулем которой сидит пьяный водитель, — продолжает он. — Никаких тебе торговцев наркотиками, никаких извращенцев…
Тут Ма перебивает:
— Не надо было мне заводить этот разговор о вытяжке, это было ужасно глупо, у нас все хорошо.
— Ну вот и ладно.
Некоторое время они молчат.
Я считаю зубы, но все время сбиваюсь — у меня получается то девятнадцать, то двадцать, а потом снова девятнадцать. Я кусаю язык до тех пор, пока не становится больно.
— Конечно, все со временем изнашивается. Это в порядке вещей. — Его голос звучит отдаленно, я думаю, что сейчас он стоит рядом с ванной. — Этот шов на скобе надо будет почистить песком и заделать. И вот еще, смотри — из-под пробкового покрытия на полу видна основа.
— Мы обращаемся со всеми вещами очень бережно, — говорит мама очень тихо.
— Недостаточно бережно. Пробка не предназначена для того, чтобы по ней много ходили. Я планировал, что здесь будет жить один человек, ведущий малоподвижный образ жизни.
— Так ты ложишься или нет? — спрашивает мама каким-то странным высоким голосом.
— Дай мне снять ботинки, — раздается рычание, и я слышу, как на пол что-то падает. — Не успел я войти, как ты набросилась на меня со своими просьбами…
Лампа гаснет. Старый Ник начинает скрипеть кроватью, я считаю до девяноста семи, после чего мне кажется, что я пропустил один раз, и перестаю считать.
Я лежу, прислушиваясь, хотя в комнате стоит тишина.
По воскресеньям мы едим бублики, которые надо усиленно жевать, с желе и арахисовым маслом. Вдруг Ма вытаскивает свой бублик изо рта — в нем торчит какой-то острый предмет.
— Наконец-то, — произносит она.
Я вытаскиваю этот предмет — он весь желтый, с темными коричневыми пятнами.
— Это тот зуб, который болел?
Ма кивает. Она пробует языком дырку во рту. Все это очень странно.
— Мы можем засунуть его назад и приклеить клейстером.
Но Ма качает головой и улыбается.
— Я рада, что он выпал, теперь не будет болеть.
Всего минуту назад этот зуб был частью ее, а теперь уже нет. Ну и дела!
— Знаешь, что надо сделать — положи его под подушку, ночью прилетит фея-невидимка и превратит его в деньги!
— Здесь это не получится, — говорит Ма.
— Почему?
— Потому что зубная фея не знает, где находится наша комната. — Ма глядит на стену, словно видит сквозь нее.
Снаружи есть все. Когда я теперь думаю о чем-нибудь, например о лыжах, кострах, островах, лифтах или игрушках, я вспоминаю, что все эти вещи — настоящие, они все существуют снаружи. От этой мысли я устаю. И люди тоже — пожарные, учителя, воры, младенцы, святые, футболисты и все остальные, — они все реально существуют. Но меня там нет, меня и Ма, мы единственные, кого там нет. Может быть, мы уже перестали быть настоящими?
После ужина Ма рассказывает мне о Гансе и Гретель, о том, как пала Берлинская стена, и о Рамплстилтскине. Мне нравится, что королева должна отгадать имя этого маленького человечка, чтобы он не забрал у нее ребенка.
— А все эти истории настоящие?
— Какие именно?
— Ну, о русалке, о Гансе и Гретель и все остальные.
— Ну, — говорит Ма, — в буквальном смысле слова — нет.
— А что такое?..
— Это — сказки, в которых рассказывается не о реальных людях, которые ходят по улицам в наши дни.
— Значит, все это вранье?
— Нет, нет. Сказки — это просто другой вид правды.
Лицо у меня сморщилось от попыток понять, о чем она говорит.
— А Берлинская стена — настоящая?
— Да, такая стена была, но теперь ее нет.
Я так устал, что, наверное, разорвусь на две половинки, как сделал, в конце концов, Рамплстилтскин.
— Ночь, скорее засыпай, клоп, малютку не кусай, — говорит Ма, закрывая дверцу шкафа.
