– Верн! – Мама встает. – Что ты делаешь в больнице? Все в порядке?
– О да, в порядке. Я тут по делу.
– Оформляешь бумаги, наверное.
– Мм… – Верн переминается с ноги на ногу и засовывает руку за полу пиджака, как Наполеон. – Мне очень неприятно, Сара, – бормочет он и вынимает какой-то документ.
Кровь покидает мое тело, как у Кейт. Я не могу пошевелиться, даже если бы хотела.
– Что за… Верн, меня привлекают к суду? – Мама говорит очень тихо.
– Слушай, я сам их не читаю. Только раздаю. И твое имя, оно появилось в моем списке. Если… гм… я чем-нибудь… – Он не заканчивает фразу и, сжав в руке головной убор, ныряет обратно за дверь.
– Мам? – спрашивает Кейт. – Что происходит?
– Понятия не имею. – Она разворачивает бумаги.
Я стою достаточно близко и читаю через ее плечо: «ШТАТ РОД-АЙЛЕНД и ПРОВИДЕНС ПЛАНТЕЙШНС, – написано в верхней строке официальнейшим образом. – СУД ПО СЕМЕЙНЫМ ДЕЛАМ ОКРУГА ПРОВИДЕНС. ПО ДЕЛУ АННЫ ФИЦДЖЕРАЛЬД, ТАКЖЕ ИЗВЕСТНОЙ КАК ДЖЕЙН ДОУ[7].
ХОДАТАЙСТВО О МЕДИЦИНСКОЙ ЭМАНСИПАЦИИ».
«О черт!» – думаю я. Щеки у меня горят, сердце колотится. Чувствую себя, как в тот раз, когда директор прислал домой дисциплинарное уведомление, потому что я нарисовала на полях в тетради по математике карикатуру на миссис Тухей с огромной задницей. Нет, вычеркните это, на самом деле в миллион раз хуже.
Что в будущем она сама будет принимать все медицинские решения.
Что ее не будут принуждать к прохождению медицинских процедур, которые не в ее интересах и не идут ей на пользу.
Что от нее не потребуют проходить медицинские процедуры ради благополучия ее сестры Кейт.
Мама поднимает лицо и шепчет:
– Анна, что это такое?
У меня живот будто сжался в кулак. Вот оно! Я мотаю головой. Что ей сказать?
– Анна! – Она делает шаг ко мне.
За спиной у нее вскрикивает Кейт:
– Мама, ой, мама… больно, позови сестру!
Мать наполовину оборачивается к ней. Кейт лежит на боку, волосы свесились на лицо. Думаю, сквозь них она смотрит на меня, но точно сказать не могу.
– Мама-а, – стонет Кейт, – пожалуйста.
Мгновение родительница мечется между нами, как мыльный пузырь. Переводит взгляд с меня на Кейт и обратно.
Сестре больно, а я чувствую облегчение. Как это характеризует меня?
Последнее, что вижу, выбегая из комнаты: моя мать жмет и жмет на кнопку вызова помощи, как на взрыватель бомбы.
Прятаться в кафе, холле или в любом другом месте, где меня станут искать, бесполезно. Поэтому я поднимаюсь по лестнице на шестой этаж в родильное отделение. В холле только один телефон, и тот занят.
– Шесть фунтов одиннадцать унций, – говорит мужчина и улыбается так широко, что кажется, лицо у него лопнет. – Она прекрасна!
Делали ли так мои родители, когда я появилась на свет? Посылал ли мой отец сигналы дымом, пересчитывал ли пальчики у меня на руках и ногах, уверенный, что лучшего числа не найти во всей Вселенной? Целовала ли меня мама в макушку? Отказывалась ли передавать акушерке, чтобы меня вымыли? Или они спокойно оставили свое дитя в чужих руках, так как главный приз был запрятан между моим животом и плацентой?
Новоиспеченный отец наконец вешает трубку и смеется без всякой причины.
– Поздравляю, – говорю я, хотя на самом деле мне хочется сказать: забирай свою малышку и держи ее крепко, прицепи луну на край кроватки и напиши ее имя среди звезд, чтобы она никогда и ни за что не поступила с тобой так, как я со своими родителями.
Звоню Джессу и прошу забрать меня. Через двадцать минут он подъезжает к главному входу. Исполняющий обязанности шерифа Верн Стакхаус уже проинформирован о моем исчезновении и ждет у дверей, когда я выйду.
– Анна, твоя мама сильно беспокоится. Она вызвала твоего отца. И он поставил с ног на голову всю больницу.
Я делаю глубокий вдох.
– Тогда вы лучше сходите и скажите им, что со мной все в порядке, – говорю я и заскакиваю в машину к брату, который услужливо распахнул для меня дверцу.
Джесс отваливает от поребрика и закуривает, хотя мне доподлинно известно: он заверял маму, что бросил. Врубает музыку, постукивает ладонью по рулю. Только съехав с шоссе на повороте к Верхнему Дерби, мой братец выключает радио и сбавляет скорость.
– Ну что? Она взбесилась?
– Вызвала отца с работы.
В нашей семье считается страшным грехом отрывать отца от службы, так как она связана с экстренными вызовами по неотложным делам. Какие сравнимые с этим кризисы могут случиться у нас?
– В последний раз она вызывала отца с работы, когда Кейт поставили диагноз, – сообщает мне Джесс.
– Отлично. – Я складываю на груди руки. – Теперь я чувствую себя гораздо лучше.
Джесс молча улыбается, выпускает изо рта колечко дыма и говорит:
– Добро пожаловать на темную сторону, сестренка.
Они врываются в дом словно ураган. Кейт едва успевает взглянуть на меня, отец тут же отправляет ее наверх, в нашу комнату. Мама швыряет на полку сумочку, припечатывает сверху ключи от машины и топает ко мне.
– Хорошо, – говорит она, голос ее натянут, как струна, вот-вот сорвется. – В чем дело?
Я откашливаюсь:
– Я наняла адвоката.
– Понятно. – Мама берет переносной телефон и сует его мне в руки. – Теперь избавься от него.
Это требует невероятных усилий, но мне удается отрицательно помотать головой и поставить аппарат на диванную подушку.
– Анна, тогда помоги мне…
– Сара… – Голос отца ударом топора расщепляет нас, и мы обе, кружась в полете, отлетаем в стороны. – Думаю, нужно дать Анне шанс объясниться. Мы договорились, что дадим ей шанс объясниться, верно?
Я вжимаю голову в плечи:
– Все равно я не хочу ничего объяснять.
Это приводит маму в ярость.
– Знаешь, Анна, я тоже. На самом деле и Кейт. Но это не тот случай, когда у нас есть выбор.
Проблема в том, что у меня-то он есть. Вот почему я все это затеяла.
Мама стоит надо мной.
– Ты пошла к адвокату и наговорила ему, что все дело в тебе, но это не так. Все мы…
Отец крепко обнимает ее за плечи, затем присаживается передо мной на корточки, и я чувствую запах дыма. Папа тушил чей-то пожар и попал в самый разгар домашнего. За это мне стыдно, и только.
– Анна, милая, мы знаем, ты думаешь, что поступила так, как было нужно…
– Я так не считаю, – прерывает его мама.
Отец закрывает глаза.
– Сара! Черт побери, замолчи! – Потом он снова смотрит на меня. – Можем мы все обсудить втроем, без привлечения адвоката?
От его слов глаза у меня наполняются слезами. Но я знала, что без этого не обойдется. Поэтому поднимаю подбородок, а слезы – пусть текут.
– Папочка, я не могу.
– Ради бога, Анна, ты хоть понимаешь, какие будут последствия?! – восклицает мама.
Горло сжимается, как затвор объектива, так что и воздух, и объяснения должны пробираться по туннелю толщиной с булавку. «Я невидимка», – думаю я про себя и слишком поздно соображаю, что произнесла это вслух.
Мама замахивается с такой скоростью, что я не успеваю испугаться приближения удара. Она дает мне пощечину, и моя голова запрокидывается назад. На щеке горит отпечаток ее руки, он пятнает меня позором гораздо дольше, чем исчезает с лица. Знайте: у стыда пять пальцев.
Однажды, когда Кейт было восемь, а мне пять, мы подрались и решили, что больше не хотим жить в одной комнате. Учитывая размер нашего дома и то, что вторую спальню занимал Джесс, нам с ней было никак не разойтись. Поэтому Кейт, которая была старше и умнее, придумала поделить нашу комнату пополам.
– Какая сторона тебе нравится? – спросила она. – Выбирай, я разрешаю.
Ну, мне хотелось иметь ту часть, где была моя кровать. Кроме того, там же стояла коробка с нашими Барби, висели полки, где мы держали карандаши, краски и прочие принадлежности для творчества. Кейт пошла на мою половину за фломастером, а я ее остановила, говоря:
