Раздельные чашечки корсета были такими же мягкими, податливыми и открытыми, как и ее бюстгальтеры в двадцатом столетии. Он перекатил сосок между большим и указательным пальцами. Она тут же заерзала.
— У тебя греховно эротичные груди, дорогая. Помнишь соски индийской женщины прошлой ночью, длинные и полные, как зрелые фиги? Похожие на твои — да, я видел, как ты коснулась себя, нет никакой надобности отрицать это. Ты была совершенно права, сравнивая их. — Он катал и пощипывал, пощипывал и катал, пока ее сосок не превратился в миниатюрную гранату, готовую вот-вот взорваться. — Да, точно как твои, — сказал он с удовлетворением.
Зачем он тычет ей в лицо ее же действия? Элейн вонзила ногти в мародерствующую руку. Когда это не дало желаемого результата, она стала извиваться.
Вздох сорвался с его губ вместе с ее движением. Ухо опалило влажным жаром.
— Вот так, Морриган. Да.
Она замерла.
— Убери руку, Морриган. До земли путь неблизкий.
Элейн неохотно подчинилась.
Он настойчиво трудился над ее соском, творя пальцами потягивающие движения, имитируя ими рот. Элейн подавила стон, поскольку желание ярко вспыхнуло внизу живота.
— У женщины есть три основных marmas. Ее груди и соски — это раз. Мужчина может привести женщину к экстазу, воздействуя на ее грудь. Хотелось бы тебе попробовать?
Грудной оргазм? Брачные пособия никогда не упоминали о таком. Элейн откинула голову на его плечо и ничего не видящим взглядом уставилась на облачко, которое колебалось и подрагивало. Их тела, противоборствующие мгновенье назад, сейчас, как единое целое, подстроились под шаг лошади.
— В области груди есть энергетический центр, — Он отпустил налившийся сосок и стал массировать маленькими концентрическими кругами область ее солнечного сплетения. Незнакомый жар стал расти в ответ на вращательные движения.
— Я могу заставить эту энергию разделиться так, чтобы она вошла в каждую из твоих грудей, — его пальцы обхватили левую грудь, ладонь, поочередно то поглаживала, то слегка касалась мучительно набухшего пика, — и вытекла из сосков.
Горячая волна, зародившаяся в глубине груди, стала по спирали подниматься вверх. Он кончиком языка обвел по краю ушной раковины. — Когда это происходит, далеко не всегда, у женщины появляется секреция, белая жидкость, сладкая на вкус, и, как говорят, обладающая омолаживающим действием на мужчину. Даосисты называют ее «белым снегом».
Он отпустил ее грудь и сжал сосок. Сильно.
Элейн вскрикнула. Сама душа рвалась из пика, ставшего очень чувствительным.
— Отлично, дорогая, — шептал он у ее виска, шеи, в ухо. Его палец скользнул внутрь бархатного лифа. Она резко дернулась от этого исследующего давления.
— Ты пока не готова. Все в порядке. Мы будем практиковаться. Тебе хотелось бы этого? Хотела бы ты, чтобы я сосал твою грудь?
Элейн дрожала мелкой дрожью и задыхалась. Прежде, чем она поняла его намерения, он вынул палец из корсажа и потянулся к подолу бархатной юбки. Его рука скользнула вверх к панталонам, вызывая неясное чувство, а затем — к разрезу на них.
— Что ты делаешь? — Все эмоции, переполнявшие Элейн, вылились в крик отчаяния. Она рванулась к его запястью, но опоздала. Его рука была уже там, трогая и надавливая на толстую прокладку, а затем направилась дальше, исследуя крепление в самодельном гигиеническом поясе. Пальцы возвратились, чтобы исследовать свернутую ткань, закрывавшую промежность.
— Yoni женщины — вторая составляющая marmas.
Элейн было совершенно наплевать, что там представляет ее yoni. Стиснув зубы, она отчаянно тащила его руку подальше от того места, которого в определенные дни месяца не должен касаться ни один мужчина.
— Ш-ш-ш-ш, я знаю, знаю…. Только позволь мне слегка прикоснуться. Не смущайся, в этом нет ничего такого, чтобы стыдиться, это совершенно естественно и для тебя, и для меня. Приверженцы тантры верят в магию истечения женщины, считается, что в это время она самая чистая…
Совершенно естественно! Чистая!
Это девятнадцатый век! Ничто, связанное с физиологией, не было естественным или чистым в девятнадцатом веке. Боже мой, он же викторианец! Почему он не может вести себя как все?
Настойчивые пальцы определили нужное место под свернутой тканью. Он начал ритмичное надавливание. Элейн напряглась от хлынувших потоком нежелательных ощущений.
— Смешение сексуальных жидкостей мужчины и женщины называют yoni-tattva, оно обладает большой силой и используется в основных практиках, но только тогда, когда сперма мужчины смешивается с истечением женщины, yoni-pushpa, — только тогда и через это можно достичь просветления.
Элейн не хотела этого, вне зависимости от того, одобряет это тантра-йога или нет. Она не хотела оставаться в беспомощном состоянии, особенно с ним, просто фонтанирующим заморскими практиками. Это было извращением, это было опасно, это позволяло слишком легко позабыть, что ее желание вызвано лишь гормонами и что лорд являлся мужем Морриган. Он не стал бы так пристально смотреть на Элейн, если бы увидел ее в двадцатом веке.
— Я хочу, чтобы ты чувствовала, Морриган, хочу, чтобы ты горела и страстно жаждала. Хочу, чтобы ты знала, на что это похоже, когда хочешь чего-то настолько неистово, что чувствуешь, что умрешь, если не достигнешь желаемого. Я хочу, чтобы ты ощутила это сейчас.
Жеребец перешел в галоп. Элейн отпустила запястье и схватилась за руку, держащую поводья на ее талии. Их тела больше не двигались в унисон. Лорд энергично давил на свернутую ткань, вынуждая Элейн ощущать то свою эрекцию, которую он даже не пытался скрыть, то работу своих пальцев. Движения лошади заставляли ее подпрыгивать и скользить навстречу возбуждающему прикосновению.
Дыхание Элейн участилось и стало тяжелым. Энергия, которая исходила из ее сосков, казалось, утроилась в той, другой marmas. Откинувшись назад на твердые мускулы груди и живота лорда, она снова потянулась и сжала его запястье, к ее вечному позору, сильнее надавливая на свернутую ткань, сильнее, сильнее.
Зеленые поля слились в одно пятно. Дыхание жеребца перешло в храп.
— Скажи мое имя, Морриган. Назови его, и я дам тебе то, что ты хочешь, в чем так нуждаешься. — Ветер хлестал в его голосе, больше не было жаркого влажного шепота, только холодный бесстрастный приказ. — Скажи!
Да, да, она сказала бы это, черт бы его побрал, она сказала бы все, что он ни попросил, но она не знает, что сказать! Сердце Элейн билось так, будто собиралось взорваться, она не могла вздохнуть. Она сейчас упадет в обморок. Он должен закончить это, он должен закончить это сейчас …
— Бедная Морриган.
— Не-е-ет! Не останавливайся!
Элейн крепче схватила его за запястье, пытаясь удержать. Он взялся за подол ее юбки и стал одергивать его вниз, а также поправлять платье вокруг нее. Она была вынуждена выпустить запястье, иначе бы ей пришлось расстаться с собственной рукой или свалиться с лошади.
Элейн зажмурилась, перед глазами стояла белая пелена шока и ошеломляющего возбуждения. Он не мог оставить ее в таком состоянии. Боже, она была настолько близка, не мог же он покинуть ее в такой момент! Не снова! Черт его подери, не снова!
— Улыбнись, Морриган, грумы подумают, что тебе не понравилась прогулка.
Элейн открыла глаза и моргнула. Они были дома? Но….
Лорд ловко спешился, затем снял с лошади и Элейн. Сильные горячие пальцы обхватили ее за талию, практически сомкнувшись друг с другом. И почти сразу же выпустил ее.
— Дай Шиве дополнительную порцию овса, Микки. Он отлично поработал сегодня. Джаспер тоже, когда вернется домой.
Удаляющийся перестук копыт нарушил холодное молчание. Горячие, шершавые пальцы обхватили ее подбородок, приподнимая его кверху. Элейн отпрянула от ярости, сверкавшей в его глазах.
— Ты чувствуешь это, не правда ли, Морриган? Бушующий огонь, kama. Отлично. — Он отпустил подбородок. — Возможно, в следующий раз ты вспомнишь мое имя. Чарльз. Ты повторяла его за священником во время нашего венчания. Хотя разве я могу ожидать, что ты будешь помнить такую простую вещь, как эта, когда ты провела весь год, делая все возможное и невозможное, притворяясь, что нашего брака никогда не существовало? Он погладил ее по щеке. — Оденься потеплей к обеду. Погода меняется к холоду.
