– Нет ишшо.

Иван перестал улыбаться. Если город осажден, делать нам на пристани нечего. Груженые ушкуи угонят вниз по Волге – Итилю, прямиком в Казань, а матросов возьмут в полон. И суда и груз достанутся татарам. Во время боевых действий неписаный закон – не трогать купцов и груз – не действовал.

– Может, назад повернем, тут до Рязани два дня ходу?

– Нет, Иван, пока беды нет, чего дергаться? Когда до Нижнего будет недалеко – верст десять-пятнадцать, пристанете к левому берегу – хорошо бы у деревеньки какой. Я схожу в Нижний, все разузнаю и вернусь. Коли плохо дело и татары город в осаду взяли – уйти можно, а если ничего не случилось – вот он, город, недалече.

– Разумно молвишь. Ну, да ты в ратных делах куда как смышлен. Я во всем полагаюсь на тебя.

– Жди четыре дня, Иван. Ежели не вернусь вовремя – разворачивай суда и уходи вверх по Оке.

– Ой, беда! – запричитал купец. – У меня семья там, а я здесь.

– Еще ничего не ясно, а ты уже охаешь. Иван, возьми себя в руки.

– Хорошо, хорошо. Только ты там обязательно моих проведай – как Лукерья, как детки.

– Слово даю. Только людям своим не говори ничего, ни к чему беспокоить. Глядишь, обойдется все.

– Так, так, правильно говоришь, я нем как рыба.

Часа через два хода по пустынной реке на повороте показалась деревушка. Купец распорядился пристать к берегу. Команда недовольно заворчала:

– Какой отдых, до дома – меньше полдня пути.

Но Иван был непреклонен. Во всем, что касалось денег и дела, купец был жестким и расчетливым.

Я легко соскочил на берег. Не дожидаясь, когда установят сходни, отвязал маленькую лодочку, что болталась на веревке за кормой, и принялся работать веслом. Гнал как на соревнованиях, и часа через три город стал виден как на ладони. Предместья города горели, по улицам скакали и бегали татары. Уж их одежды, шлемы и вооружение я не спутаю ни с какими другими. Кто успел – убежали в крепость. Те жители, что остались, в полной мере пожинали плоды своей нерасторопности.

Крепость осаждали с южной стороны, в городе хозяйничали с восточной и южной. Мне было видно, как толпы беженцев, таща на себе самое ценное, уходили из еще не захваченных татарами районов города в окружающие леса. Успеют дойти – спасены, в леса татары не суются.

Так, пока надо найти дом купца. Прикинув приблизительно, где он располагался, я помчался туда. Улицы как вымерли, дома стояли с распахнутыми дверьми и воротами. Сейчас здесь не было татар, не было и жителей.

Вдали мелькнул человек, но, увидев меня, тут же юркнул в проулок.

Почти квартал пришлось идти быстрым шагом. Бежать я не хотел, опасаясь сбить дыхание. Наткнешься внезапно на татар – тяжело драться со сбитым дыханием.

Вот и дом купца. Ворота и калитка закрыты на запоры. Татар это не остановит. Перелезет джигит через забор, распахнет ворота – и десяток грабителей с визгом и воплями ворвется во двор, а затем и в дом, хватая все, на что упадет взгляд.

Вот и я стучать не стал – просто перепрыгнул забор и направился к дому. Дверь заперта, наружного замка нет. Стало быть, в доме кто-то есть. Я заколотил рукою в дверь. Почти тотчас раздался старческий голос:

– Кого нечистая принесла в лихую годину?

– Охранник я купеческий, послан узнать – успела ли Лукерья с детишками в кремле укрыться?

За дверью загремели запоры, она приоткрылась, вышел дед «сто лет в обед». Я такого раньше в доме и не видел.

– Ушли они, давно ушли – с детками, и супружница, значит, евонная.

– А ты кто, дедушка?

– Сосед я их, из дома напротив. Уходить – стар уже, а тут за домом присмотрю.

– И ты бы уходил, сосед. В плен тебя не возьмут – года большие, так походя зарубить могут.

– Однова помирать срок, сынок.

– Смотри, дед, я тебя предупредил. Двери закрывай, пошел я.

На душе отлегло – хоть семья купеческая под надежной защитой каменных стен. Теперь надо к Елене. Вот уж не думаю, что она дома. Небось с такими быстрыми ножками в числе первых в крепость прибежала.

Я перемахнул забор, не став открывать калитку, и нос к носу столкнулся с двумя татарами. Вытряхнув из рукава кистень, врезал грузиком в переносицу ближайшему – аж слышно было, как кости захрустели. Второй выхватил саблю из ножен, но махнуть ею не успел. Грузик кистеня впечатался ему в висок, и он рухнул рядом с первым. Разведчики, что ли? Или жажда грабежа одолела, поспешили первыми сумки набить? А где же их кони? Неуж пешком прибежали?

Я спрятал грузик кистеня в рукав, проверил, легко ли выходит сабля из ножен, двинулся по улице. Из переулка с криком выбежала простоволосая женщина в разодранной одежде, за нею гнался пожилой седоусый татарин. Выхватив саблю, я снес ему голову. По-моему, в пылу погони он не обратил на меня внимания.

Не пора ли замаскироваться? На теле у меня была кольчуга – так и у татар она есть, правда не у всех. Надо на голову шлем нацепить и халат татарский набросить. Издалека сразу не разберешь, а вблизи… они уже не успеют ничего рассказать другим.

Я вернулся к тем двоим. Раздевать того, с отрубленной головой, не хотелось – ведь шлем и халат в крови. Снял шлем-мисюрку, нацепил на голову, стащил халат, провонявший запахом конского пота, дымом костра, прогорклого сала, и с отвращением натянул на себя. Со стороны посмотреть – небось смешно.

Я смело пошел по улице. Редкие беженцы, завидев меня, убегали, пару раз натыкался на немногочисленные группы татар – правда, издалека. Разглядев мою одежду и шлем, татары теряли ко мне интерес. Подойди я ближе, сразу стало бы понятно – не татарин я. Кожа светлая, разрез глаз не тот, борода не такая, речью не владею. Но пока сходило с рук, и я шел к цели.

Из распахнутой калитки выскочил горожанин и с диким воплем всадил мне в живот деревянные вилы. Вернее, хотел всадить; я успел немного повернуться, и вилы лишь проскрежетали по кольчуге. Кабы не она – быть бы мне сейчас с распоротым брюхом. За малым я не успел пустить в дело саблю.

– Мужик, ты чего на своих кидаешься?

Горожанин посмотрел на лицо, на халат, сплюнул:

– Ходят тут всякие, не поймешь – басурманин или свой.

– Впредь лучше смотри, не то без головы останешься.

Я приоткрыл полу халата, продемонстрировав саблю в ножнах, и двинулся дальше.

Как это я чуть не лопухнулся – ведь простой мужик, не воин. А если бы с топором, а не с вилами, да по голове?

За забором тенькнула тетива арбалета – я даже сообразить не успел, как тело среагировало само. Я упал на колени. Там, где мгновение назад была моя голова, торчал из бревна дома арбалетный болт. Партизаны хреновы, так и от рук своих погибнуть можно. Татары не обращают внимания, так свои достанут.

На перекрестке я остановился, пытаясь сориентироваться – все-таки Нижний я знал недостаточно хорошо. С другого перекрестка скакали в мою сторону два татарина. При виде меня они не проявляли беспокойства. Я опустил голову вниз, скрывая лицо под тенью шлема. У мисюрки были стальные поля.

Татары подскакали поближе, остановились, что-то спросили. Я видел перед собой лишь копыта. Выхватив саблю, я вогнал ее в живот ближнему всаднику, взлетел в мгновение на лошадь позади еще сидящего в седле и снес голову второму. Столкнув на землю сидевшее передо мной в седле тело, я уселся в него сам, развернул лошадь. Той явно не понравился новый хозяин, и она, повернув голову, попыталась укусить меня за колено. «Ах ты, отродье татарское», – я с силой врезал ей по морде рукояткой сабли, которую все еще держал в руке. Умная лошадка попалась, больше таких попыток не делала. Одно мешало – стремян не было. Как же они ездят?

Я пустил лошадь вперед неспешной рысью. Вот и дом Елены, вернее – за забором стоял обгоревший деревянный остов с провалившейся крышей. Плохо – все добро погорело, но не критично. Самое главное – хозяйка где?

Спрыгнув с лошади, я прошел в калитку. На пепелище – никого. Я усмехнулся – а кого ты, собственно, ожидал здесь увидеть, Юра? Безутешная Елена рыдает над пепелищем дома, ждет, когда татары ее в полон возьмут? Надо поискать в крепости.