Анжела Сергеевна положила руки на стол.
– Наша двушка была на четвертом этаже, а на пятом ремонт делали. Миша Селиванов, хозяин, пригласил неквалифицированных рабочих, те затеяли сварку и устроили взрыв. Слава богу, нас с Сашенькой в тот момент дома не было, живы мы остались, а вот квартиры лишились. Не повезло фатально, все в клочья разнесло. Как так могло получиться? На третьем этаже ерундовые трещины, а у нас все разметало, стены с потолком рухнули, мебель в пыль рассыпалась. Но самое ужасное, что в квартире Селиванова погибли люди. Сколько их там было, никто точно не знает. Михаил говорил, что сваркой занимался один парень, а пожарные нашли еще и другие останки и предположили, что гастарбайтер мог привести в ремонтируемую квартиру своего ребенка или младшую сестру, брата. Точно установить, сколько людей погибло, невозможно, рабочие были нелегалы. Стопроцентно опознали лишь один труп – Селиванова. Хозяин квартиры пришел, наверное, посмотреть, как идут дела. В общем, сплошной ужас!
– Да уж, жалко несчастных! – с сочувствием произнесла я. – И теперь вам придется квартиру снимать или по родственникам мыкаться, новое жилье сразу не получишь.
Анжела подперла щеку кулаком.
– Родни у нас нет, денег на съем жилплощади тоже. Если бы вся секция в доме рухнула, вышел бы большой шум, и вопрос с переселением решили бы быстро. А поскольку лишь две квартиры пострадали, никто особенно не побеспокоился. Нас с Сашей временно устроили в общежитии строителей, дали пятиметровый чулан без окна. Ванна, туалет и кухня на втором этаже, каморка на первом, батарей в ней нет, холод жуткий.
– Осень на дворе, – ужаснулась я, – октябрь. Вы небось остались без вещей и документов?
Филиппова открыла шкаф, вытащила сумку и начала в ней рыться.
– Слава богу, паспорта целы, мы в тот день поехали с Сашенькой в медцентр, взяли их с собой. А вот с одеждой беда, все сгорело. Мы фактически остались на улице, по идее, восстанавливать нашу квартиру должны за счет соседа, но он покойник! А ДЭЗ ничего предпринимать не собирается.
Анжела достала из сумки платочек, не бумажный, а шелковый, украшенный кружевной каймой, и начала промокать глаза. Это меня доконало.
– Пожалуйста, не плачьте, вы с дочкой живы, остальное ерунда.
Филиппова скомкала платок.
– Извини меня, я напала на тебя от усталости, выместила недовольство жизнью. Это отвратительно и непрофессионально.
– Вы были совершенно правы, я пялилась в окно, а не слушала вашу лекцию, проявила неуважение к вам. Это вы меня простите.
Анжела запихнула истерзанный платочек в сумку.
– Степанида, очень прошу, пусть этот разговор останется между нами. Я не хочу, чтобы мои проблемы обсуждались учащимися.
– Я умею хранить тайны, – ответила я, – и тоже не испытываю желания звонить на весь институт о своей мечте найти парня. Вообще-то я всем вру, что давно встречаюсь с серьезным человеком, будто он старше меня и женат, поэтому я не могу позвать его на тусовку и познакомить с подружками.
– Ты добрая девочка, – мягко сказала Анжела Сергеевна, – но лентяйка, тему диплома уже выбрала?
– Нет, – призналась я.
Преподша всплеснула руками.
– Бесшабашная безалаберность! Полагаю, в списке тем уже не осталось ничего стоящего! Прямо сейчас ступай в учебную часть и немедленно определись!
– Ладно, – пообещала я, – вам, наверное, плохо живется в чулане?
– Альтернативы нет, – мрачно ответила Анжела Сергеевна.
Я отошла к стене и прислонилась спиной к шкафу.
– Моя бабушка содержит гостиницу. Называется она пугающе: «Кошмар в сосновом лесу»[2], но на самом деле там уютно, кормят прилично, комнаты удобные. Переезжайте к нам.
Анфиса Сергеевна улыбнулась.
– Большое спасибо, но нам с Сашенькой финансово не потянуть проживание в отеле. Дочь пока не работает, она десятиклассница.
– Бабушка поселит вас бесплатно, – заверила ее я, – Белка всегда готова людям помочь.
– Белка? – переспросила Анжела.
– Бабулю зовут Изабелла, – засмеялась я, – Белка домашнее прозвище.
– Понятно, – протянула Филиппова, – огромное спасибо, но нет. Не привыкли мы с Сашенькой к благотворительности.
Я достала из сумки визитку.
– Вот, там адрес и телефон. Добираться легко, от метро до Караваевки ходит автобус, дальше, правда, надо идти пешком или можно на почте договориться с дядей Петей, он вас в «Кошмар» за десятку отвезет.
– Спасибо тебе, – сказала Анжела, – а теперь марш в учебную часть за темой для диплома.
Я вышла в коридор, поднялась на первый этаж и налетела на Ленку, которая болталась без дела у окна.
– Ну как? – спросила она. – Здорово попало?
– Досталось по полной, – соврала я, – а ты почему не на семинаре?
Ленка схватила меня за руку:
– Вау! Нас отпустили. Занятий по немецкому не будет. Девчонки говорят, что у Надежды Егоровны сынишка пропал, его украли несколько дней назад.
– Я не слышала, – удивилась я.
– А никто ничего не знал, – объяснила Ленка, – Грачева заявление в полицию отнесла, а сегодня ей позвонили и попросили прийти на опознание. Нашли тело, и, похоже, это ее Славик.
Я поежилась.
– Вот жуть! Может, они ошиблись, и мальчик жив? Сколько ему лет?
– То ли восемь, то ли семь, – пожала плечами Лена, – он прямо из школы пошел в музыкалку и по дороге пропал. Я Надежду видела, она четверть часа назад в гардеробе стояла белая, как простокваша, пыталась пальто взять, а у самой руки трясутся. Тебе Орлова звонила?
– Неа, – протянула я, – и ни одной эсэмэски не скинула.
– Вот гадюка! – воскликнула Ленка. – Небось опять нового парня нашла!
Я достала телефон и начала набивать очередное сообщение. С Наташкой мы ходили в одну школу. Коренная москвичка Орлова все детство жила в Караваевке, ее мать, переводчица, постоянно моталась по свету, дочку спихнула бабушке и деду. Баба Оля была очень доброй, она вкусно готовила, держала корову, кур, шила и дружила с Белкой. Едва я переступала порог ее избы, как она усаживала меня за стол, ставила передо мной плошку с блинчиками, трехлитровую банку с молоком и говорила:
– Лопай сколько влезет.
Дедушка Костя тоже был ничего, только он любил выпить и разговаривал исключительно матом. Но на фоне караваевских мужиков он выглядел принцем, любил внучку и ни разу не поднял на жену руку, хотя, думаю, приди ему в голову идея поучить супругу, мигом бы схлопотал по башке сковородкой, баба Оля была не из тех женщин, которые молча стерпят обиду. Мать Наташи появлялась в Караваевке раз в году в августе, и после ее отъезда Ольга Николаевна недоуменно жаловалась Белке:
– Вырастила я не дочь, а ехидну глубоководную. Одиннадцать месяцев не показывается, вестей от нее нет. Потом, бац, валится как снег на голову и давай претензии предъявлять. И в избе у меня грязно, и дед алкоголик, во дворе коровой несет, порядка нет, сортир надо покрасить, забор поправить, летний душ наладить, вместо огорода цветы посадить, а то гулять негде – повсюду картошка с капустой. Потом к ребенку доматывается. Мол, одета плохо, голова немытая, ножом и вилкой не пользуется, Маугли, а не девочка. Целый месяц Наташку жучит, та, как увидит, что мать проснулась, к твоей Степке улепетывает и домой до полуночи носа не кажет.
Слава богу, педагогического запала дочери бабы Оли хватало ненадолго, научив мать уму-разуму, она укатывала в Москву, обещая на прощание Наташе:
– Скоро заберу тебя домой, в город.
Услышав эти слова, Ната принималась реветь. Строгая мамаша думала, будто дочурка не желает расставаться с ней, но на самом деле Наташка страшно боялась, что маменька когда-нибудь выполнит свое обещание, и ей придется всегда жить в Москве с ней.
Лет в двенадцать Натка сообразила, что мать ни за какие коврижки не расстанется с командировками, и успокоилась. Когда Наташке стукнуло пятнадцать, маманя вышла замуж за австралийца и уехала на континент сумчатых животных. Натке досталась квартира в Москве, куда она перебралась на первом курсе после смерти бабушки. Дед ее покинул наш мир лет на шесть раньше жены.
