Доска была уже полностью исписана, а по всему столу Патрика валялись бумаги.

– Узнать немного семейной истории, конечно, интересно, но какое это имеет отношение к убийствам? Как ты сказал, Юханнес умер за двадцать лет до убийства Тани, а покойники, как ты красноречиво выразился, не убивают. – Мартину было трудно скрыть нетерпение.

– Верно, но я изучил весь старый материал, и интерес там представляют только свидетельские показания Габриэля. Я надеялся поговорить с Эррольдом Линдом, отвечавшим тогда за расследование, но он, к сожалению, умер от инфаркта в восемьдесят девятом году, так что опираться мы можем только на этот материал. Если у тебя нет лучших идей, я предлагаю для начала узнать побольше о Тане и параллельно поговорить с оставшимися в живых родителями Сив и Моны, а потом решить, стоит ли нам снова беседовать с Габриэлем Хультом.

– Звучит разумно. С чего мне начать?

– Начни с поисков сведений о Тане. И проследи, чтобы завтра Йоста тоже включился в работу. Безмятежное времяпрепровождение для него закончено.

– А Мелльберг и Эрнст? Как ты намерен поступить с ними?

Патрик вздохнул.

– Моя стратегия состоит в том, чтобы как можно дольше не подпускать их к расследованию. Естественно, нагрузка на нас троих будет больше, но думаю, в конечном счете мы от этого выиграем. Мелльберг только обрадуется, если ему ничего не придется делать, и кроме того, он, по сути дела, уже отказался от этого расследования. Эрнст пусть продолжает заниматься тем, чем занимается, и берет на себя максимум поступающих заявлений. Если ему потребуется помощь, пошлем к нему Йосту, а мы с тобой по возможности будем заниматься только расследованием. Понятно?

– Да, босс. – Мартин с энтузиазмом кивнул.

– Тогда за дело.

После ухода Мартина Патрик сел лицом к доске, сцепил руки за головой и погрузился в глубокие размышления. Перед ними стояла масштабная задача, а у них почти не было опыта в расследовании убийств, поэтому у него от приступа отчаяния упало сердце. В глубине души он надеялся, что они смогут компенсировать отсутствие опыта энтузиазмом. Мартин уже вовсю включился, и неужели он, черт возьми, не сумеет пробудить Флюгаре от сна Спящей красавицы. Если им еще удастся не подпускать к расследованию Мелльберга и Эрнста, то Патрик считал, что у них, возможно, будет шанс раскрыть убийства. Правда, не особенно большой, учитывая, что два убийства надо раскрывать не просто не по горячим следам, а по глубоко промороженным. Патрик знал, что лучше всего им было бы сосредоточиться на Тане, но в то же время инстинкт подсказывал ему, что между убийствами существует настолько сильная и реальная связь, что ими следует заниматься параллельно. Вдохнуть жизнь в старое расследование будет нелегко, но он вынужден попытаться.

Он взял из подставки зонт, проверил по телефонному каталогу адрес и с тяжелым сердцем отправился в путь. Выполнение некоторых заданий требует просто нечеловеческих усилий.

Дождь упорно стучал по оконным стеклам, и при других обстоятельствах Эрика радовалась бы приносимой им прохладе. Однако судьбе и назойливым родственникам было угодно иное, и она медленно, но верно приближалась к грани безумия.

Дети от злости, что им приходится сидеть взаперти, носились как ненормальные, а Конни и Бритта, подобно загнанным в одну клетку собакам, начали кидаться друг на друга. До полновесной ссоры дело еще не дошло, но мелкие перебранки постепенно разрастались и уже перешли на уровень шипения и переругивания. Вытягивались старые грехи и несправедливости, и Эрике больше всего хотелось подняться наверх и закрыться с головой одеялом. Но ей опять мешало хорошее воспитание: грозило пальцем и заставляло ее стараться вести себя в зоне войны цивилизованно.

Когда Патрик уходил на работу, она смотрела на дверь с тоской. Сбегая в отделение, он не мог скрыть облегчения, и у нее на несколько секунд возникло искушение проверить данное накануне обещание остаться дома, как только она потребует. Но она сознавала, что неправильно просить об этом только потому, что ей не хочется, чтобы ее бросали одну с «ужасной четверкой», и она, как верная жена, просто помахала ему из окна кухни, когда он отъезжал.

Дом был невелик, и общий беспорядок уже начинал принимать катастрофические формы. Эрика достала детям несколько игр, но это привело лишь к тому, что буквы из игры «Скраббл» теперь валялись по всей гостиной вперемешку с фишками из «Монополии» и игральными картами. Наклоняясь с большим трудом, Эрика собирала игровые принадлежности и пыталась немного прибрать в комнате. Разговор на веранде, где сидели Конни и Бритта, становился все более горячим, и она начала понимать, почему дети не получили особого воспитания. С родителями, которые ведут себя как пятилетние малыши, не так-то легко научиться уважению к другим и их вещам. Только бы этот день побыстрее прошел! Как только дождь закончится, она выставит семейство Флуд. При всем уважении к хорошему воспитанию и гостеприимству ей потребовалось бы быть олицетворением Святой Биргитты, чтобы не прийти в ярость, если они останутся еще дольше.

Последней каплей стал обед. Несмотря на боль в ногах и ломоту в нижней части спины, она час простояла у плиты, чтобы приготовить обед, отвечающий прожорливости Конни и привередливости детей, и, на ее взгляд, получилось довольно удачно. Она думала, что обжаренная фалунская колбаса[7] и тушеные макароны удовлетворят обе стороны, но вскоре выяснилось, что она совершила страшную ошибку.

– Бе-е, я ненавижу фалунскую колбасу. Гадость!

Лиса демонстративно отставила тарелку и с мрачным видом скрестила руки на груди.

– Жаль, потому что в предложении есть только она. – Голос Эрики звучал твердо.

– Но я голодная. Я хочу чего-нибудь другого!

– Ничего другого нет. Если не любишь колбасу, можешь поесть макароны с кетчупом. – Эрика постаралась придать голосу мягкости, хотя у нее внутри все кипело.

– Макароны гадкие! Я хочу чего-нибудь другого. Мама-а-а!

– Не могла ли бы ты достать ей что-нибудь другое? – Бритта погладила свою капризулю по щеке и была вознаграждена улыбкой. Щеки уверенной в победе Лисы вспыхнули румянцем триумфатора, и она требовательно посмотрела на Эрику. Но граница была пройдена. Настало время войны.

– Ничего другого нет. Либо ты ешь то, что стоит перед тобой, либо вообще не ешь.

– Но, дорогая Эрика, мне кажется, ты проявляешь безрассудство. Конни, объясни ей, как мы поступаем дома, какие у нас принципы воспитания. – Однако ждать его ответа она не стала. – Мы детей ни к чему не принуждаем. Это тормозит их развитие. Если моя Лиса хочет чего-нибудь другого, то мы считаем только правильным ей это дать. Я хочу сказать, что она личность, обладающая таким же правом проявлять себя, как все остальные. Как бы ты отнеслась, если бы кто-нибудь заставлял тебя есть то, что ты не хочешь? Думаю, ты бы с этим не смирилась.

Бритта читала лекцию голосом настоящего психолога, и Эрика внезапно почувствовала, что чаша переполнилась. С ледяным спокойствием она взяла тарелку девочки, подняла ее над головой Бритты и перевернула. Изумление, когда тушеные макароны потекли на волосы и за ворот рубашки, заставило Бритту замолчать посреди предложения.

Десятью минутами позже они удалились. Вероятно, чтобы больше никогда не возвращаться. Эта часть родни теперь наверняка занесет ее в черный список, но даже при всем желании Эрика не могла утверждать, что ее это огорчало. Стыдиться она тоже не стыдилась, хотя ее поступок можно было в лучшем случае назвать ребячеством. Было безумно приятно дать выход накопившейся за двухдневный визит агрессии, и просить за это прощения она не намеревалась.

Остаток дня она планировала провести на диване веранды с хорошей книгой и первой за лето чашкой чая. Жизнь сразу же стала казаться намного светлее.

Несмотря на скромные размеры занимаемой площади, роскошная зелень у него на веранде могла сравниться с лучшими садами. Каждый цветок был заботливо выращен из семечка или рассады, и благодаря жаркому лету атмосфера сейчас напоминала тропическую. В одном углу веранды у него росли овощи, и ничто не шло в сравнение с удовольствием срывать собственноручно выращенные помидоры, кабачки, лук и даже дыни и виноград.