И в середине этого залпа Ли — надежно укрывшийся за аппаратом — внезапно упал на пол от нахлынувшей тошноты и головокружения. В него попали? Был ли он ранен? Это было странное ощущение — но затем он вновь почувствовал ужасный приступ тошноты и увидел Эстер, схваченную рукой раненого бандита. Тот схватил её за горло. Ли задыхался вместе с ней, но оскорбление — рука незнакомца на его деймоне! — было хуже.
Аэронавт с трудом поворачивал свою винтовку до тех пор, пока она не была направлена прямо на негодяя, и убил его.
Эстер сразу же прыгнула в объятия Ли, он никогда не чувствовал, чтобы она дрожала так сильно.
— Ладно, девочка, все закончилось, — прошептал он.
— Пока нет, — возразила она. — Там еще МакКонвилл.
— Ты думаешь, я забыл о нем, глупый кролик? Мерзавец получит по заслугам.
Он потер её уши большим пальцем и мягко опустил деймона на землю. Затем очень осторожно выглянул и оглядел пространство вдоль колонн, до самых рядов бочек в другом конце пустого этажа. Никакого движения.
Но Ли осознал с небольшой вспышкой надежды, что МакКонвилл не только жесток: он также и глуп. Умный мужчина не выдал бы себя, не стрелял, застыл бы подобно камню, пока его сообщник не убил бы Ли, либо не был бы убит сам. Если бы Ли преуспел в этом, то, возможно, думал бы, что опасность миновала, и МакКонвилл легко подстрелил бы его. Вместо этого, что сделаешь с дураком, бандит выдал себя. Таким образом, у аэронавта все еще оставался шанс.
Эти колонны... два ряда, по восемь в каждом, равномерно распределены по всей длине здания, спереди и сзади. Когда Ли смотрел с левой стороны переднего ряда, вдоль окон, он мог видеть почти всю комнату, пустую от её середины и до нагромождения бочек; но когда он смотрел вдоль правой стороны, то мог видеть только узкий проход между передней стеной и колоннами, вплоть до боковой стены в дальнем конце.
В свою очередь, это значило, что у МакКонвилла будет такой же обзор. Если бы Ли прошел между рядом колонн и передней стеной, то был бы невидим для другого мужчины, по крайней мере, на части пути.
Это была наилучшая возможность. Он посмотрел на Эстер, и она махнула ушами: готова. Ли быстро наполнил магазин винчестера (какое же все-таки прекрасное оружие), и выбежал из убежища, стараясь не шуметь, настолько, насколько это было возможно в кожаных сапогах на деревянном полу.
Первые три-четыре колонны он благополучно минул незамеченным и уже готовился выстрелить, когда что-то мелькнуло в дальнем конце комнаты. Он приблизился к своему противнику, однако опасность быть подстреленным только увеличилась благодаря увеличению угла обзора и промежутков между колоннами.
Помощи ждать неоткуда. Надо бежать. Ли остановился в последнем пункте, где все еще был полностью скрыт, напротив большой двери прямо в центре, которая была открыта — оттуда товар поступал на склад по подъемнику — а затем захватил винтовку и побежал.
И в тот же момент понял: «Моя тень, проклятье, он может видеть мою тень…»
Солнце светило в окна. МакКонвилл мог увидеть передвижения противника в любой момент; и не успел Ли понять это, как раздались два выстрела и аэронавт упал. Он был ранен, но понятия не имел куда. Ли растянулся в пространстве между второй и третьей колоннами. Собрав остатки своей энергии, аэронавт поднялся и бросился вперед, к стойке бочек. Если он будет достаточно близко к ней с этой стороны, то МакКонвилл не сможет увидеть его.
Возможно.
Он преодолел этот участок пути и свалился на пол. Эстер дрожала рядом. Ли поднес палец к губам, а он мог сделать это, потому что рука была свободна, а рука была свободна, потому что он уронил винтовку.
Она недостижимо лежала в нескольких шагах от аэронавта.
Ли сидел там, спиной к бочкам, чувствуя запах зловонного рыбьего жира и пульсацию крови в венах, слушая каждый звук, каждый скрип и щелчок, и сдерживая боль, которая бродила вокруг только и ожидая удобного момента для атаки.
Как он обнаружил несколько секунд спустя, его ранили в левое плечо. Где точно он не знал, потому что боль бесцеремонно поселилась, как хулиган, и затмевала все иные чувства; но Ли попытался шевельнуть левой рукой и счел её все еще работоспособной, хотя ужасно ослабленной. Именно поэтому он предположил, что пуля МакКонвилла не задела кость.
Проклятье, тут везде кровь. Откуда она, черт возьми, взялась? Его ранили куда-то ещё?
Он мотнул головой, чтобы отогнать эти мысли, и капли крови упали ему на лицо. В то же время, левое ухо болело, как будто тигр откусил от него кусок, и Ли задержал дыхание, чтобы отогнать нахлынувшую тошноту. Да, ухо действительно кровоточило, в этом не могло быть сомнения. И если это самое плохое, то все гораздо лучше, чем могло быть.
На складе стояла мертвая тишина, если не считать капающей на пол крови.
Снаружи доносились отдаленные звуки работы и крик чаек.
Ли сидел, борясь с болью, с одним оружием, которое не работало, и в ярде от другого, рабочего, во все растущем зловонии рыбьего жира. Чья-то пуля, вероятно, его, пробила одну из бочек, и недалеко от того места, где он упал, равномерная струйка жира лилась вниз из верхнего ряда и медленно распространялась по полу. Еще пять минут — и Ли будет сидеть прямо в луже.
Эстер плотно прижалась к нему. Ей причиняли боль его раны, но она не жаловалась.
— Скорсби, — раздался голос с другой стороны бочек.
Ли не ответил.
— Я знаю, что ты там, чертов сукин сын, и знаю, что подстрелил тебя, — медленно продолжил грубый голос. — Конечно, я не знаю, мертв ли ты, но скоро точно будешь, ты, ублюдок. Ты думал, что я не узнал тебя, когда увидел здесь? Нет никого, кого бы я забыл, однажды увидев. Ты был следующим в моем списке там, в Дакоте, лучше поверь мне. Тебе стоило увидеть, как я покончил с теми двумя маршалами, да, парень. У одного из них деймоном была змея, и когда он отвернулся, я схватил её за хвост и сломал, как чертов прутик. Ты никогда не видел человека, так внезапно принявшего смерть. Это было у Шайеннской реки. И это оставило другого маршала один на один против Пьера МакКонвилла. У него не было шансов, Скорсби, подумай об этом. Я могу бодрствовать дольше любого другого. Он пытался подождать, пока я засну, но, в конце концов, сам попал в сладкие руки дремоты. Сосунок думал, что надежно связал меня, но ничто не может держать МакКонвилла в заточении. Не для этого мне дана сноровка. Я вырвался из пут и стегал этого сукина сына по рукам и ногам вместе, а после взял его деймона и привязал к его же лошади, непривязанной лошади. О да! Это было забавно. Он проснулся и увидел свое ужасно затруднительное положение, пытался говорить: «Эй, Саншайн, хорошая лошадь, не двигайся, ну же, ты, немая тварь, пожалуйста, пожалуйста, не двигайся». Пока эта лошадь не ушла слишком далеко, он все еще мог жить, но если бы что-нибудь взбрело этой твари в голову, и она побежала, ну, в общем, бум, то, что надо. Как рука, проникающая под ребра и чувствующая твое сердце, все еще бьющееся, и тянущая, тянущая его, пока последние нити и вены полностью не лопнут и не останутся в руке. Да, скажу тебе, смерть тогда будет подарком. А после я взял его оружие и выстрелил в воздух, от этого лошадь полетела, как пушечное ядро. Ты никогда не слышал крика, подобного крику того маршала.
Да, и я собираюсь сделать то же с тобой, Скорсби. Там за дверью есть подъёмник с веревкой. И я собираюсь сыграть с его помощью одну шутку. Я буду долго играть с тобой и твоим тощим американским зайцем.
Лужа с рыбьим жиром всё росла. Теперь она была достаточно близко к Ли, на расстоянии вытянутой руки, а затем он увидел взгляд Эстер в том же направлении. Этот взгляд перекинулся на него, а после на пистолет, и аэронавт сразу понял, что она имеет в виду.
МакКонвилл все еще говорил, но Ли уже не слышал его, потому что с бесконечной осторожностью вынул пистолет из кобуры. Держа его на коленях, он обмакнул палец в лужу масла и смазал сначала затвор, потом спусковой механизм, а после и цилиндр. Держа ствол так твердо, как позволяла ослабленная левая рука, он очень медленно начал поворачивать цилиндр правой и почувствовал, что тот крутится. Он попытался оттянуть затвор: тот сначала поддавался с трудом, но затем пошел свободно. Ли удостоверился в наличии патрона и продолжил сидеть, но уже с пистолетом наготове, ожидая конца разговоров МакКонвилла.
