Въезжая в гараж, Эрика взглянула на часы и удивилась. С тех пор как она покинула дом, прошло меньше часа, а ей казалось, что целая вечность.
* * *
Стокгольм предстал перед ней во всем своем блеске, но тяжесть на сердце не отпускала ни на минуту. В другой день, проезжая по мосту Вестербрун, Эрика непременно залюбовалась бы залитым солнцем Риддарфьорденом, но только не сегодня. Встреча, назначенная на два часа, занимала ее мысли от самой Фьельбаки.
Марианна четко прояснила суть ситуации с юридической точки зрения. Если Анна и Лукас и дальше будут настаивать на продаже дома, ей придется подчиниться. Все, что Эрика может сделать, – выкупить свою половину наследства согласно рыночной стоимости, что совершенно нереально, с учетом цен на недвижимость во Фьельбаке. Эрика не располагала и малой частью требуемой суммы. Разумеется, в случае продажи и ей полагалась часть выручки, то есть пара-другая миллионов, по самым скромным подсчетам. Но деньги Эрику не интересовали. Никакие миллионы не смогли бы возместить боль утраты. Мысль о том, что какой-нибудь хлыщ, возомнивший себя морским жителем только благодаря новоприобретенной посудине с парусом, снесет террасу на фронтальной стене ради модного панорамного окна, приводила Эрику в бешенство. И ее опасения не были напрасны, подобное случалось сплошь и рядом.
Эрика свернула к зданию адвокатского бюро на Рунебергсгатан, что в Эстермальме, – с помпезным фасадом и колоннами из цельного мрамора. В лифте в последний раз оглядела в зеркале тщательно подобранный костюм. Она была здесь впервые, но прекрасно понимала, с какого рода адвокатами имеет дело Лукас. Накануне он великодушно разрешил ей явиться на встречу со своим представителем, но Эрика предпочла действовать в одиночку. Такая роскошь, как собственный адвокат, была ей просто не по карману.
А вот с Анной и детьми Эрика охотно посидела бы в более непринужденной обстановке. К примеру, за чашкой кофе у них дома. Поведение сестры раздражало Эрику, но она решила делать все от нее зависящее, чтобы не дать их отношениям окончательно заглохнуть.
В этом пункте Анна ее не поддержала, оправдавшись тем, что ситуация складывается и без того стрессовая. Лучше ограничиться совещанием в бюро. А когда Эрика предложила отдохнуть вместе, когда все дела будут улажены, Анна вдруг вспомнила, что договорилась встретиться с подругой. В общем, не одно, так другое. Очевидно, сестра ее избегала. Интересно только, по собственной инициативе или по указанию Лукаса? Он ведь работал, поэтому не смог бы проконтролировать их посиделки.
Когда Эрика вошла, все были в сборе и с серьезными минами наблюдали, как Эрика с натянутой улыбкой приветствует крепким рукопожатием обоих адвокатов Лукаса. Сам он ограничился легким кивком. Анна из-за его спины неуверенно помахала сестре рукой. Потом все расселись и приступили к делу.
Встреча не заняла много времени. Юристы сухо повторили то, что Эрика и без того знала. А именно, что Анна и Лукас имеют полное право инициировать продажу родительского дома. Если Эрике угодно выкупить свою половину, она может это сделать. Если же не может или не хочет, дом будет выставлен на продажу сразу после оценки его рыночной стоимости независимыми экспертами.
Эрика посмотрела Анне в глаза.
– Ты точно этого хочешь? Разве этот дом больше ничего для тебя не значит? Что подумали бы мама с папой, если б узнали, что мы избавимся от него сразу, как только они уйдут? Это то, чего ты хочешь?
Эрика сделала акцент на слове «ты». Лукас заерзал на стуле.
Анна опустила глаза и собрала с элегантного платья несколько невидимых пылинок. Ее светлые волосы были гладко зачесаны назад и собраны в «хвост» на затылке.
– Зачем нам этот дом, Эрика? Что мы будем с ним делать? Со старыми домами всегда так много возни… Подумай о деньгах, которые мы можем выручить. Уверена, маме с папой пришелся бы по душе практический подход к делу. Я имею в виду, мы ведь не собираемся там жить. В этом случае мы с Лукасом предпочли бы летнюю виллу в стокгольмских шхерах. Это, по крайней мере, ближе. И потом, что ты будешь делать там одна?
Лукас усмехался, заботливо похлопывая Анну по спине. Она все еще не решалась поднять голову.
И снова Эрике бросилось в глаза, какой усталой выглядит ее младшая сестра. Похудела, черный костюм свободно висит на груди и талии… Под глазами темнеют круги, на правой скуле припудренное синее пятнышко… От ярости и осознания собственного бессилия у Эрики потемнело в глазах.
Она посмотрела на Лукаса, тот спокойно встретил ее взгляд. Он приехал прямо с работы – в костюме цвета графита, ослепительно-белой рубашке и темно-сером галстуке. Элегантный великосветский хлыщ. А ведь немало найдется женщин, которые сочтут его неотразимым. Самой Эрике казалось, будто на его лице лежит угрюмая тень – как невидимый мрачный светофильтр. Его черты были угловаты, скулы и челюсти резко очерчены. Зачесанные назад волосы, открывающие высокий лоб, подчеркивали эту особенность. Лукас не выглядел природным рыжим англичанином. Скорее скандинавом с голубыми льдистыми глазами и белыми волосами. Полная, женственно изогнутая верхняя губа придавала его облику какую-то декадентскую изысканность. Заметив, что Лукас косится на ее декольте, Эрика механически поправила жакет. Жест не ускользнул от его внимания, и это разозлило ее еще больше. Не хватало только, чтобы он вообразил себе, будто может ее смутить.
По окончании заседания Эрика повернулась и пошла к выходу, не утруждая себя вежливыми прощальными фразами. Все, что нужно, было сказано. Скоро с ней свяжется человек, который оценит стоимость дома, после чего тот незамедлительно будет выставлен на продажу. Утешительные фразы били мимо цели. Она проиграла.
В Стокгольме Эрика, через знакомых, снимала квартиру у приятной пары супругов-докторантов, но ехать туда не хотелось. Не чувствуя в себе сил и на пятичасовую поездку до Фьельбаки, она оставила машину на закрытой парковке возле площади Стюреплан и отправилась в Хюмлегордспаркен. Нужно было собраться с мыслями. Красивый парк, точно оазис, раскинувшийся в центре Стокгольма, навевал подходящее медитативное настроение.
Снег, должно быть, только что выпал и все еще лежал на сухой траве. В Стокгольме он за какую-нибудь пару дней превращался в грязно-серое месиво. Эрика устроилась на одной из парковых скамеек, подложив под себя теплые перчатки. Воспаление мочевыводящих путей – не то, с чем можно шутить, и последнее, что ей было нужно в сложившейся ситуации.
Наблюдая за людским потоком, текущим мимо нее по гравийным дорожкам, Эрика отпустила мысли на волю. Было время обеденного перерыва. Она успела отвыкнуть от столичной суеты. Стокгольмцы дни напролет проводили в погоне за чем-то таким, что никак не могли поймать, и Эрике вдруг захотелось вернуться во Фьельбаку. Она впервые оценила покой, которым исполнилась ее жизнь за последние несколько недель. Конечно, за это время многое произошло, но Эрика нашла мир в своей душе, чего с ней никогда не бывало в Стокгольме.
Одинокий человек чувствует здесь себя в полной изоляции. Во Фьельбаке, так или иначе, она никогда не была одна. Там народ, по крайней мере, помнит о существовании соседей. Иногда, пожалуй, уделяет им даже слишком много внимания. Сплетники – зло, и все-таки это лучше отчуждения и ощущения абсолютной ненужности.
И тут Эрика снова подумала об Алекс. Зачем та наезжала во Фьельбаку каждые выходные? С кем встречалась? И наконец, главный вопрос: кто был отцом ее ребенка?
В этот момент Эрика вспомнила о бумаге, которую сунула в карман в темном гардеробе. Удивительно только, как она могла забыть о ней позавчера вечером? Эрика нащупала скомканный листок и осторожно развернула его замерзшими пальцами.
Это была ксерокопия статьи из «Бохусленингена». Даты Эрика не видела, но, судя по шрифту и черно-белой фотографии, газета была старой, похоже, годов семидесятых. И люди на снимке, и история, о которой говорилось в статье, были ей знакомы. Зачем только Алекс хранила это в ящике письменного стола?