Париж
Сестры с грехом пополам помирились за обедом, который растянулся почти на всю вторую половину дня. Жанна согласилась рассказать про свое расставание с Жеромом. Однажды во время ужина у знакомых Жанна обратила внимание на то, как ее друг увивается вокруг своей соседки по столу, и у нее открылись глаза. На обратном пути она произнесла короткую фразу, имеющую глубокий смысл: «Нам надо поговорить».
Жером напрочь отрицал, что ему понравилась эта женщина, даже имени которой он не мог вспомнить. Проблема заключалась вовсе не в этом, Жанна хотела, чтобы Жером смотрел влюбленным взглядом на нее, а не на других, однако он за весь вечер вообще ни разу на нее не взглянул. Их объяснение продолжалось всю ночь, а утром они расстались. Месяц спустя Жанна узнала, что Жером переехал к той женщине, что сидела рядом с ним за столом в тот вечер. С тех пор Жанна часто размышляла о том, что порой люди сами торопят судьбу и толкают ее к переменам.
Она устроила Кейре допрос, требуя открыть ее намерения относительно Макса. Та решительно заявила, что никаких намерений нет и в помине.
Три года в Эфиопии приучили ее к мысли, что плыть по течению жизни, не делая наперед никаких прикидок и расчетов, – это не так уж плохо. Кейра больше всего любила свободу и не желала меняться.
Во время обеда ее мобильник буквально разрывался. Может, это звонил Макс, который хотел встретиться. Телефон все трезвонил, и Кейра наконец не выдержала и ответила. И услышала голос Айвори:
– Надеюсь, я не оторвал вас от дел.
– Нет, конечно, – сказала она.
– Отсылая назад ваш кулон, лаборатория перепутала адрес, и посылка вернулась обратно. Они сейчас же отправят ее сюда. Мне крайне неловко, но боюсь, вы получите вашу драгоценность не ранее понедельника. Надеюсь, вы на меня не в обиде?
– Разумеется, нет, вы ведь тут ни при чем. Наоборот, мне очень жаль, что вы из-за меня потеряли столько времени.
– Не стоит, это меня развлекло, пусть даже наши изыскания закончились ничем. Мне должны доставить камень в понедельник днем, так что приходите ко мне на работу, и я приглашу вас на обед, чтобы загладить мою невольную вину.
Закончив разговор, Айвори сложил отчет лаборатории в Лос-Анджелесе, полученный час назад с курьерской почтой, и аккуратно положил его в карман пиджака.
Сидя на заднем сиденье такси, которое везло его к эспланаде у Эйфелевой башни, он осмотрел свои руки, покрытые коричневыми пятнышками, и грустно вздохнул:
– И надо тебе в твоем-то возрасте ввязываться в подобные дела? Ты даже не дождешься финала. И вообще, кому это нужно?
– Что вы сказали, месье? – спросил водитель, взглянув на пассажира в зеркало заднего вида.
– Простите, кажется, я говорил сам с собой.
– О, не извиняйтесь. Такое случается сплошь и рядом. В прежние времена мы всегда беседовали с пассажирами, а теперь они предпочитают, чтобы их не беспокоили. Вот мы и включаем радио – так вроде с кем-то общаешься.
– Что ж, если хотите, можете включить приемник, – заключил Айвори, улыбнувшись шоферу.
В очереди на лифт стояло не более двух десятков человек.
Айвори вошел в ресторан на втором этаже. Он окинул взглядом зал, жестом показал женщине-администратору, что его знакомый уже на месте, и направился к столику, где его ждал человек в темно-синем костюме.
– Почему вы не переслали результаты прямо в Чикаго?
– Чтобы американцы всполошились? Не стоит.
– А почему мы должны суетиться?
– Потому что тридцать лет назад именно вы, французы, сумели все спустить на тормозах. Кроме того, Париж, я знаю вас давно, вы человек неболтливый.
– Итак, слушаю вас, – произнес человек в темно-синем костюме чуть более любезным тоном.
– Попытка определить возраст объекта при помощи радиоуглеродного анализа ни к чему не привела. Тогда я отправил его на другое исследование – при помощи оптоэлектронного симулирующего устройства. Не буду вдаваться в технические детали, они очень утомительные и сложные, так что вряд ли вы все поймете, но результаты меня очень удивили.
– Что вам удалось выяснить?
– Ровным счетом ничего.
– Вы не получили никакого результата и вызвали меня на встречу? Вы что, рехнулись?
– Я предпочитаю личную беседу телефонному разговору. Будет лучше, если вы послушаете, что я вам скажу. Невозможность определить возраст предмета при помощи этого совершенного метода – это первая загадка. Судя по результату, вернее, его отсутствию, предмету по меньшей мере четыреста тысяч лет, и это вторая, еще большая загадка.
– То есть его можно сравнить с тем, о котором мы с вами знаем?
– Форма этого предмета несколько отличается от того, и о его составе я не могу сказать вам ничего определенного, как и составе того, который у нас имеется.
– Однако вы предполагаете, что они родственники.
– По двум предметам судить, конечно, трудно, однако их можно назвать родственными.
– Мы думали, что тот, которым мы располагаем, единственный в своем роде.
– Я так никогда не думал, и поэтому вы держали меня на расстоянии. Теперь вам стало понятнее, почему я организовал нашу встречу?
– Нет ли иных методов анализа, чтобы узнать об этом предмете побольше?
– Определение возраста при помощи урана, но теперь уже слишком поздно отправлять камень на анализ.
– Айвори, вы действительно уверены, что эти предметы связаны между собой, или просто пытаетесь осуществить ваши несбыточные мечты? Все мы знаем, что та находка вас глубоко взволновала; вам тогда отказали в финансировании, и с этим было связано то, что вы решили нас покинуть.
– Я давно уже не в том возрасте, когда играют в подобные игры, а вы еще не доросли до того, чтобы получить право выдвигать против меня такие обвинения.
– Если я правильно вас понимаю, эти предметы схожи лишь тем, что оба они не поддаются анализу, которому их подвергали.
Айвори резко отодвинулся от стола, собираясь подняться и уйти.
– Вы можете устанавливать эту связь как вам угодно. Я выполнил свой долг. Как только я узнал, что, возможно, существует второй экземпляр, я всеми правдами и неправдами постарался его раздобыть, отправил на исследования, которые считал необходимыми, и предупредил вас. Отныне вам решать, как поступать дальше, ведь, как вы совершенно верно заметили, я уже давно на пенсии.
– Сядьте, Айвори, наш разговор еще не окончен. Когда мы сможем получить этот предмет?
– О том, чтобы его вам передать, не может быть и речи. В понедельник я намерен вернуть его владелице.
– Я думал, тот, кто вам его дал, – это мужчина.
– Я никогда вам такого не говорил, впрочем, это не имеет значения.
– Сомневаюсь, что наша организация в полной мере понимает, что происходит. Вы осознаете, сколь ценен этот предмет, если ваши предположения верны? Смириться с тем, что он будет свободно переходить из рук в руки, – чистое безумие.
– Да, психология в нашей конторе всегда была слабым местом. На данный момент владелица ни о чем не догадывается, и нет никакой причины что-либо менять. Она носит камень на шее: трудно найти другое столь же безопасное и укромное место. Нам не следует привлекать к себе внимание, а также хотелось бы избежать драки между филиалами в Женеве, Мадриде, Франкфурте и вашим – или еще неведомо с кем, ибо многие захотят наложить лапу на второй предмет. Пока мы станем выяснять, действительно ли речь идет о втором экземпляре, а об этом говорить пока рано, камень лучше как можно быстрее вернуть его юной владелице.
– А если она его потеряет?
– Неужели вы верите, что у нас он будет в большей сохранности?
– Fair enough[6], как говорят наши друзья англичане. Итак, пусть шея этой женщины отныне считается нейтральной территорией.
– Не сомневаюсь, она была бы польщена, если бы узнала.
Человек в синем костюме, который именовал себя Парижем, посмотрел в окно. Крыши Парижа тянулись насколько хватало глаз.