— То, что я считаю, студентка, вас никак не касается. — Магистр закрыл журнал и указал мне на черту: — Вперед.
Я кивнула; кивок вышел резким и четким, как этикетный поклон перед дуэлью. Мрыс дерр гаст… я обиделась? Да. Наверное, да. Я все понимаю, это не слишком-то приятно — вернуться и обнаружить уйму оболтусов с липовыми оценками, но при чем здесь я? Срывать плохое настроение на мне я точно никому не позволю…
Сделав два шага, отделяющих меня от черты, я выпрямилась и поняла, что не зря тренировалась с Ривендейлом в магзале. Ноги сами заняли ту позицию, которую я отрабатывала две недели подряд: на ширине плеч, чуть согнутые в коленях, готовые в любой момент сделать шаг или прыжок. Руки расслаблены, пальцы тоже. Пальцы тоже, Яльга, нечего складывать их в знак! Знаки не огурцы, их заготавливать не положено…
Баньши застонала, запрокинув голову к потолку. Я внимательно следила за ней, выжидая момент защиты; потемнело, в лицо дохнуло ветром и дождем, но я ждала, понимая, что своевременность сейчас решает все. Ветер становился крепче, тьма сгущалась плотнее, а голос фэйри делался все сильнее, глубже и громче, заглушая все прочие звуки аудитории. Вот сейчас, сейчас… чувство опасности взвыло в голос, я вскинула руки, не различая их в окружающей мгле. Что-то неслось ко мне, подобно черной птице; оно было злым, по-настоящему опасным и злым, но я уже заговорила, стараясь перекрыть высокий голос баньши. Получалось плохо, я едва слышала, что кричу; мрак давил на лицо, ветер отбрасывал назад косу, но в какой-то момент между моими руками алмазным светом вспыхнул Щит. Я вскинула его выше, отражая натиск темноты; заклинание закончилось, но атака никуда не исчезла, и я повторяла его снова и снова, чтобы не дать Щиту погаснуть. Боги мои, боги… сколько же еще осталось? С каждой секундой Щит наливался тяжестью, я с трудом удерживала его на поднятых руках. Ну же, Яльга, тут все дело в том, кто кого переупрямит…
— Эрре! Эр дель индексэ, альден дар медио… — Я облизнула сухие губы, пытаясь понять, насколько еще меня хватит, но тут Щит вспыхнул ярче прежнего, и знакомый голос подхватил заклинание:
— Медио эннулярэ! Эрре! Яльга, держись!
Я была уже не одна. Нас было двое; тяжесть Щита разом уменьшилась в два раза, и я почувствовала рядом с собой тепло живого человека. Ну… не совсем человека, ну да кого это заинтересует? Мрыс дерр гаст, да сколько раз мы уже делали это в магзале! Почувствовав неожиданный прилив сил, я добавила в Щит еще энергии; Ривендейл поступил точно так же, и не успели мы хором договорить последнее слово, как заклинание вдруг взорвалось, осыпав нас ворохом сверкающих искр. Ахнув, я закрыла лицо локтем.
Когда я открыла глаза, в аудитории царила мертвая тишина. Гордый Ривендейл стоял рядом со мной; мы не успели еще разорвать магической связи, поэтому вампир продолжал придерживать меня за плечо. За мое левое плечо своей — заметьте, пусть не царственной, но все же! — левой рукой. Будь здесь Полин, она бы сказала, что Генри меня обнимает; увы, алхимичка плохо разбиралась в защитных чарах. Немногочисленным же зрителям было начхать на то, кто кого обнимает. Зрители смотрели, кажется от ужаса даже забыв дышать.
Рихтер тоже смотрел, но дыхания не затаивал. Сдается мне, он затаил что-то совсем иное: мысли и планы, как всегда идущие весьма далеко. Вид у него был по-прежнему колючий, но уже не такой злобный. Впрочем, я тут же вспомнила, как меня оскорбили, и преисполнилась презрения к магистру во всех его видах.
— Готов признать, был неправ, — лаконично произнес Эгмонт, как будто прочитав мои мысли. — Что же, два студента из пятнадцати — это лучше, чем ничего… особенно если учесть, что работать в паре вас точно никто не учил.
— Меня учили, — хрипловато возразил Ривендейл. — Я…
Но его перебили.
— А… а где баньши? — изумленно выдохнул один из вампиров. — Вы ее что, прихлопнули? Яльга, Генри, ну вы даете!
У него были причины так нами восхищаться — известно же, баньши, как любого фэйри, очень сложно уничтожить физически, — но я всерьез подозревала, что не так уж все просто.
— Господа, вы слишком хорошо о себе думаете, — язвительно констатировал Рихтер, оборачиваясь к вампиру. — И слишком плохо думаете обо мне. Судя по тому, как вы замечательно знаете боевую магию, против настоящей баньши никто из вас не выстоял бы и пяти секунд! А я, как ваш наставник, все-таки обязан довести до выпуска хоть какую-то часть из присутствующих.
Больше всего мне понравилось слово «какую-то». А что, главным достоинством нашего декана всегда была честность. Да, еще эта, как ее? — открытость и прямота. Вот.
До второй, теоретической, пары дошли не все.
После нашего совместного с Ривендейлом Щита народ определенно ждал, что высокое руководство оценит нашу работу, опомнится и перестанет рвать и метать. Руководство и впрямь опомнилось, но добрее от этого не стало. Впрочем, особенно позверствовать оно не успело: прозвенел звонок, и Рихтер, хмыкнув, указал нам на дверь. Мы поспешили воспользоваться разрешением.
— Лучше б он никуда не уезжал, — выразил общее мнение Куругорм, вернувшийся из медпункта. Выглядел эльф далеко не столь блестяще, как прежде: близкое знакомство с баньши, пускай и не совсем настоящей, никому не добавляло привлекательности.
— Это кто тебе засветил, баньши, что ли? — заинтересовался Снорри, приглядываясь к лицу Куругорма.
Эльф недовольно отвернулся, но я присвистнула, успев заметить, что под глазом у него наливается многообещающий синяк.
— А вообще, правильно Горме говорит! — подхватил Келефин, выручая брата. — Раньше Рихтер, конечно, тоже был не сахар…
— Но и не кислота ведь! — хмуро закончил Хельги.
Я философски пожала плечами:
— А может, это на человека так графство действует?
Народ заинтересованно развернулся в мою сторону.
— Какое такое графство? — с любопытством спросил Келефин. — В Западных Землях?
Я прикусила губу, запоздало сообразив, что говорить этого, наверное, все же не стоило. Мне рассказали по секрету, и вообще… известно же, в мужском коллективе сплетни расходятся еще быстрей, чем в женском. Но братья-адепты смотрели довольно хищно, и я решила, что рассказать получится дешевле.
— Ну… графство и графство, чего такого? Я толком сама не знаю. Говорят, по наследству получил…
— Ты его еще с этим поздравь, — мрачно съязвил Куругорм. — Открытку подари, мрыс дерр гаст…
— Я тебе сейчас открытку подарю, — пообещала я, недовольно ощущая, как у меня начинает побаливать голова. — Под другой глаз, для симметрии.
Эльф, шепотом ругнувшись, полез в сумку за тетрадью. Не знаю уж, чего он собирался в ней вычитать, но вновь раздался звонок, и мы отправились в класс. Я шла, по пути осторожно массируя пальцами виски.
Но боль не утихала.
Второе занятие оказалось ничем не проще первого. Решив, похоже, окончательно нас добить, Рихтер устроил теоретический зачет: двадцать четыре вопроса, двенадцать — про баньши, двенадцать — про боевые пульсары. Про баньши я что-то да знала, спасибо магистру-фэйриведу, а вот с пульсарами дело обстояло гораздо хуже. Все, что было мне про них известно, — что они круглые, огненные, разных размеров и здорово жгутся. Да, и еще — что у меня они разваливаются на четвертой секунде полета.
Некоторое чувство, возможно именовавшееся интуицией, подсказывало: хорошей оценки за этот зачет мне ждать не приходится. Ладно, чего уж теперь… честно написав все, что знала, я сдала листочек, положила локти на парту и осторожно опустила на них голову. Мр-рыс… глаза слипались, в черепе словно гномы отбойным молотком долбили, и я прикрыла глаза, мысленно показав Рихтеру большой кукиш. Зачет я написала? — написала. Баньши распылила? — еще как. Ну и чего от меня еще требуется?
Мрыс дерр гаст!
Я вдруг вспомнила, о чем хотела поговорить с любимым деканом. Верно-верно… у меня, значит, голова болит, я, значит, каждые четыре года чужие сны вижу — так, наверное, я имею право знать, отчего вся эта муть происходит? Есть, конечно, вариант, что Рихтер откажется давать пояснения… В таком случае ему же хуже. Я начну выяснять самостоятельно.
