– Где твоя сестра? – сурово спросила мама.

Уже три недели она лежала с загипсованной ногой, и это обстоятельство самым пагубным образом сказалось на ее характере. То есть самым пагубным образом это сказалось на нас, мамин характер и до той поры ангельским назвать не мог бы даже самый бессовестный хитрец, поднаторевший в комплиментах, без того чтобы его тут же не заподозрили в скрытой издевке.

Ногу мама умудрилась сломать, находясь в санатории, куда ее уговорил отправиться папа. Думаю, он просто рассчитывал пару недель побыть в тишине и покое, что удавалось крайне редко, так как отдыхать они обычно ездили вместе (должно быть, по этой причине папа отпуска терпеть не мог). Мама весьма кстати пожаловалась на ломоту в суставах, и заботливый супруг тут же подсуетился с путевкой. Мама отбыла в Краснодарский край, заметив хмуро, что ничего хорошего от этой поездки не ждет. Впоследствии папа утверждал, что мамино чутье не подвело и беду она предвидела загодя. Агатка по этому поводу высказалась так: «А на фига было каркать?»

Как бы то ни было, но мама сломала ногу на третий день своего пребывания в санатории, и вызволять ее из беды семейство отправило меня. К тому моменту персонал санатория был на грани нервного срыва, моего появления там ждали с нетерпением.

Однако маму оно совсем не обрадовало. Думаю, мамуля считала, что если несчастье случилось с ней в этих стенах, она имеет право на моральное удовлетворение, которое всячески намеревалась продлить. Но так как я уже явилась пред ее ясные очи, пришлось выметаться. Но и здесь мама проявила характер, заявив, что лететь самолетом отказывается. В результате мы двое суток тряслись в поезде, где на меня обрушился поток нравоучений.

Я выпала из поезда на привокзальную площадь с распухшей головой и мамой в инвалидной коляске. К счастью, здесь уже поджидал папа, я бросилась ему на шею с восторгом, какого не испытывала с раннего детства. С тех пор мы находились в состоянии боевой готовности, то есть готовы бежать куда угодно сломя голову. Мама справедливо заподозрила, что нас гонит прочь вовсе не желание ей услужить, и старалась, как могла, разнообразить нашу жизнь.

Агатка отговаривалась срочными делами и домой забегала раз в день и то минут на десять, предпочитая узнавать о состоянии больной, переминаясь с ноги на ногу возле входной двери. Я же работала дворником, осень выдалась на редкость теплая, если так пойдет дальше, снега ждать замучаешься, в общем, отговориться авралом я не могла и оттого навещала маму куда чаще.

– Где твоя сестра? – повторила мама, а я подумала, что Агатка вконец обнаглела, потому что не появлялась в родном доме два дня. Обиды на сестру у меня не было, только зависть. Но на мамин вопрос следовало быстро ответить, дабы не вызвать ее гнев, и я сказала:

– Она звонила. Какое-то срочное дело.

– Разумеется, – фыркнула мама. – Твоя сестра совершенно бесчувственная. Оттого и замуж никто не берет.

В комнату заглянул папа и с робостью произнес:

– Августа, здесь столько корреспонденции скопилось, не хочешь взглянуть?

– Не хочу. Какое сегодня число? – в свою очередь спросила мама, а получив ответ, сказала, морща лоб: – Завтра Гришин устраивает прием. Я обещала быть.

– Ничего страшного. Ему известно, что ты сломала ногу, так что…

– Придется тебе идти, – перебила мама. – Он мне с этим приемом два месяца надоедал. И для него очень важно…

– Августа, ты забыла, я завтра должен быть в Москве.

– Черт, – выругалась мама и нахмурилась еще больше. – Как неловко получается. Начнут болтать, что мы пренебрегаем… а Гришин мужик безотказный, обижать его нельзя.

Папа развел руками.

– Меня ждут в Генпрокуратуре, а ты не можешь отправиться на прием в инвалидной коляске.

Что мама может, а что нет – еще вопрос. Наверное, та же мысль посетила папу, он у меня, кстати, прокурор области, а мама занимает крутой пост в администрации. О Гришине я до той поры ничего не слышала, и вопрос, как он переживет отсутствие на приеме моих дражайших родителей, меня вовсе не волновал.

– Кто-то из нас должен быть, – не унималась мама. – Если я прискачу на прием на одной ноге, все решат, что это слишком, и бог знает что навыдумывают. Ефимия, найди свою сестру, Агате полезно пообщаться с людьми, может, приглядит кого-то… – Последнее замечание вызвало сомнение, однако я поспешно кивнула, радуясь, что отдуваться придется Агатке, а не мне. Мама вряд ли считала, что я достойна представлять семью на приеме, и спорить с ней я отнюдь не собиралась.

– Вот и отлично, – сказал папа, и оба уставились на меня.

– Тогда я поеду к Агатке, – с облегчением вздохнув, сообщила я, приподнимаясь.

– Не забудь пригласительный, он на тумбочке в прихожей, лежит под вазой.

Я кивнула и поспешила смыться.

Оказавшись на улице, я добрела до ближайшего сквера и устроилась на скамейке. Глазела на редких прохожих, потом достала мобильный и позвонила сестре. Ее телефон был отключен. Я вытянула ноги, откинувшись на спинку скамьи, и еще некоторое время сидела, пялясь в пустоту. Мой оптимизм трещал по швам, жизнь складывалась так хреново, что я с сожалением думала, отчего я не медведь. Самое время залечь в тихом месте и проспать до весны, впрочем, вряд ли весной что-то изменится. В тот момент меня бы вполне устроил куда более длительный сон, вечный. Такие мысли до добра не доводят, это я знала доподлинно, вот и посоветовала себе отправиться к сестре.

На стоянке такси выстроилась вереница машин, что я сочла удачей. Села в ближайшую и назвала адрес. Агатка трудоголик и сейчас, скорее всего, в своем офисе. Однако, подъехав к зданию, фасад которого украшала табличка «Адвокатская контора», я смогла убедиться, что ни в одном из восьми окон света нет, и попросила водителя отвезти меня на улицу Чкалова, где с некоторых пор проживала сестрица. Консьерж в подъезде сообщил, что Агатку сегодня не видел, хотя заступил на работу в восемь утра. Несмотря на это, я поднялась на третий этаж и с минуту усердно давила на кнопку дверного звонка. Без толку.

– Где ее носит, – посетовала я и вновь набрала номер мобильного. Телефон был по-прежнему отключен.

Потоптавшись под дверью еще минут пять, я покинула подъезд. Удалилась на два десятка метров и подняла голову, надеясь уловить в родных окнах отблеск света. Может, Агатка в ванной? Или дверь открывать попросту не желает? Окна были темные. Это вызвало беспокойство. Не то чтобы Агатка раньше отзывалась по первому требованию и жгла свет в квартире почем зря, просто раньше у меня не было повода за нее переживать. Теперь поводов хоть отбавляй. Права мама, детки ей достались непутевые. У меня, по ее мнению, просто мания выбирать в спутники жизни неподходящих мужчин, теперь и сестрица рвалась соединить свою судьбу с типом, от которого следовало бы бежать сломя голову. Я об этом хорошо знала, а сестрице еще только предстояло узнать. Тут я подумала: а не связано ли внезапное исчезновение Агатки с этим самым узнаванием? На душе кошки скребли, и, чтобы немного умерить их пыл, я отправилась домой пешком, бодрой поступью компенсируя отсутствие этой самой бодрости.

Возле моего подъезда соседка выгуливала пуделя. Я поздоровалась, она кивнула в ответ и тут же спросила:

– Фенька, как мама себя чувствует?

– Прекрасно.

– Так у нее же нога сломана?

– Мама с надеждой смотрит в будущее.

– Да? – соседка нахмурилась, должно быть не разделяя маминых надежд. – Тебе Марья Петровна сказала, что, пока ты на юг ездила, тобой мужчина интересовался?

– Славка? – уточнила я.

– Да вроде нет. Если б он, Марья Петровна так бы и сказала. Ты зайди к ней…

– Кому надо, тот объявится, – буркнула я и наконец-то вошла в подъезд.