— Ну уж, — фыркнула Софи, на которую, судя по ее тону, этот образчик разгаданного Олбаном интриганства не произвел должного впечатления. — Казалось бы, она должна быть единственным человеком, кровно заинтересованным в сохранении фирмы. Она ведь матриарх. Это ее вотчина. Она взяла на себя роль хранительницы фамильных ценностей. И фамильных драгоценностей.
— Сдается мне, — сказал Олбан, — что Уин втайне — да по сути дела и не очень втайне — патологически самолюбива. Все должно вращаться вокруг нее. Скоро она отойдет в мир иной или одряхлеет так, что уже не сможет больше управлять семьей и фирмой, но ей ненавистна сама мысль, что у руля встанет кто-то другой. Она готова ликвидировать все, распродать, влиться в какую-нибудь корпорацию, чтобы остаться чисто декоративной фигурой, на пару с Генри, отцом-основателем. Такой заключительный аккорд был бы в ее духе.
— Возможно, — медленно кивая, протянула Софи, на которую этот анализ, похоже, произвел должное впечатление. — Да, пожалуй. А вдруг она перестарается? — спросила она, глядя на Олбана. — Вдруг никто теперь не захочет продавать фирму?
— Ну, некоторые определенно захотят — например, тетя Кэт. Но я прикинул — расклад получается сложнее, чем можно было предполагать.
— Да, интересно, — сказала Софи.
— Ах, — вздохнул Олбан, подтягивая леску вращением катушки, — куда уж интереснее…
Они стояли в лодке, разминали ноги и не опасались, что легкая качка выбросит их за борт; оба теперь достаточно освоились, чтобы не обращать внимания на волны, и забрасывали удочки, почти не нарушая равновесия. Они выудили по паре тонких блестящих коричневых форелей, но отпустили на волю, так как длина рыбешек не дотягивала до разрешенной.
Олбан надеялся, что они вспомнят прошлое, признаются, как много значат друг для друга, но об этом речь не зашла. Пару раз упомянули Лидкомб и лишь однажды — Сан-Франциско.
— Видимо, я должен как следует извиниться, что причинил тебе неприятности с твоим парнем, — сказал он.
— С Дэном? Да, вышло немного неловко. — Она округлила глаза и пожала плечами. — Но я сама виновата. Подливала спиртного, вспомнила, как мы кувыркались на траве в Лидкомбе. Просто возбудилась, а ты оказался рядом. — Она усмехнулась. — Кроме того, я сделала это на прощание, но в то время не решилась тебе сказать. Я всегда боялась, что ты захочешь быть со мной вечно, никогда не разлучаться и все такое прочее. — Софи хмыкнула.
«Так и есть, я же говорил, что ты моя единственная любовь на всю жизнь», — подумал он.
— Остались шрамы на сердце, — сказал он вслух, пытаясь обратить все в шутку. — Ну, до тех пор, пока ты не прогнала меня с глаз долой в Сингапуре.
— Естественно! — Она повернулась к нему и опять округлила глаза. — Ты ведь напился!
Надо же, подумал он. Напился — и точка. Не вывернул душу наизнанку, не кончился для других женщин, не желал тебя до безумия, ничего такого. Просто напился.
Ладно, проехали. Крепнущий ветер сбил ему волосы на глаза. Он откинул их рукой.
Олбан посмотрел на часы.
— У нас еще час или около того; хочешь, потралим? Будем держать двигатель на холостых оборотах и двигаться назад из бухты.
Софи кивнула.
— О'кей. Отвязать лодку?
— Да, пожалуйста. Спасибо.
Он положил в лодку свою удочку, присел перед мотором, подкачал лампочку на указателе уровня топлива, отрегулировал воздушную заслонку, взял в руку пластмассовую рукоятку пускового шнура и дернул ее сильным, плавным движением.
— Обычно этой штуке требуется пара рывков… — начал он, но тут шнур лопнул; он шатнулся назад и рухнул на среднее сиденье, ударившись головой о доску днища.
Он поднял голову. Софи смотрела на него с беспокойством. Руки у нее были разведены в стороны — она старалась сохранить равновесие в качающейся лодке.
— Ты цел? — спросила она.
В затылке стучала легкая боль. Он лежал на дне лодки, а ноги торчали над сиденьем, будто он готовился родить. Олбан посмотрел на свою правую руку, в которой он сжимал ненужную рукоятку пускового шнура.
Он прислушался. О борт били волны. Мотор молчал. Дело дрянь.
— Я в порядке, — сказал он и перебрался на сиденье, держась за протянутую руку Софи.
— Гарбадейл, мы на связи, у нас проблемы, — попыталась сострить Софи, садясь перед ним на корточки.
Олбан внимательно рассмотрел шнур. Похоже, обрыв был у входа в двигатель. Потрепанные, изношенные волокна колыхались на ветру. Он чуть не швырнул этот чертов огрызок за борт, но сдержался.
— Придется идти на веслах? — спросила Софи.
— Боже упаси, — сказал он. — Сейчас сниму крышку с картера и закреплю шнур. — Он опустился на колени перед средней банкой. — Где-то здесь должен быть… — голос его сошел на нет, когда он заглянул под сиденье и провел там рукой, — …сраный ящик, которого тут нет, — закончил он.
Под сиденьем нашлась лишь небольшая пластиковая коробка. Он ее вытащил. В ней лежали воронка для горючего, приспособление для крепления наживки, аптечка, катушка лески и пустая картонная коробка от свечей зажигания. Олбан уселся прямо на днище и осмотрел лодку в поисках ящика с инструментом. Хотя искать особенно было негде. Он бросил пусковой шнур в коробку.
— Значит, все-таки придется грести?
— Нам туда грести до опупения, — отрезал Олбан, посмотрев на часы.
Софи вытащила мобильник, стала нажимать кнопки, потом бросила, выдохнув только:
— Ох.
— Это было бы слишком большим везением, — сказал Олбан. — Даже в доме они плохо берут. А здесь — бесполезняк. — Он повернулся к моторчику. Снял с него пластмассовую крышку. Под ней было восемь болтиков на двенадцать, которые нужно было вывинтить, чтобы добраться до барабана со шнуром. Он попробовал открутить их рукой — в слабой надежде, что они плохо затянуты, но болты были завинчены на совесть. Изучил свой универсальный нож швейцарской армии. Нет, не то.
Они проверили, не закатилось ли что-нибудь из инструмента под доски днища, но ничего, кроме грязной воды, не нашли. В рыболовном наборе Софи тоже не было ничего солиднее, чем ножик Олбана.
Бледно-рыжий буй оказался неблизко. Лодка была отвязана. Олбан взглянул вверх, чтобы определить их местоположение. Лодку медленно гнало по озеру, все дальше от дома, к юго-восточному краю бухты. Он опять взглянул на часы. Четверть четвертого. Собрание было назначено на шесть, а закрытая встреча должна была состояться за полчаса до этого.
Им предстояло грести при умеренно сильном ветре больше двадцати километров. Он многие годы не сидел на веслах, а Софи была наверняка слабее его, несмотря на свой спортивный вид, свидетельствующий о регулярных тренировках в фитнес-центре. Единственной альтернативой было сойти на берег и идти пешком. Ни то ни другое не спасало их от опоздания, нечего было и думать добраться до дому засветло. Реально они могли рассчитывать только на то, что кто-то поднимет тревогу и возьмет другую лодку, чтобы отправиться на поиски.
У Олбана заныло внутри от ужасного ощущения бессильной тревоги, беспокойства, несостоятельности, неполноценности и беспомощности.
— Ладно, — сказал он, изо всех сил изображая бодрую улыбку. — Похоже, настало время заняться греблей. — Он жестом предложил ей сесть на заднее сиденье. — Я начну, — сказал он. — А ты, если будет желание, потом меня подменишь.
— Конечно, — сказала она.
Он вставил весла в уключины и развернул лодку почти на сто восемьдесят градусов.
— Ты грести-то пробовала? — спросил он.
— На байдарке, — виновато ответила она.
— Это лучше, чем ничего, — сказал он. — Нехитрая штука, вообще говоря. — В маленькой лодке даже не было места, чтобы каждый из них мог орудовать своим веслом.
Скорректировав курс, он стал грести. Весла плохо подходили к уключинам и все время выскакивали.
— Немного разучился, — сказал он, — но скоро войду в ритм.
Софи слегка улыбнулась. Потом проверила свой спасательный жилет.
Олбан поглядел назад. Ветер уже стал ощутимой помехой, а за выступом, образуемый подножьем Ассинта, лодку основательно потреплет.