Дни Красноярского края в Санкт–Петербурге. Возглавляет делегацию и представляет край лично губернатор Александр Иванович Лебедь. Рванули с друзьями в Ленэкспо. Стоим в сторонке у одного из стендов. Официальные лица, охрана, журналисты, зеваки огромной толпой надвигаются на нас. Возвышаясь над всеми на полголовы, Александр Иванович, бросает на нас взгляд, узнаёт, улыбается и делает шаг на встречу. Однако в него клещом вцепился какой–то дед и не даёт прохода. Прорываемся сами. Поздоровались. Спрашиваю:

— Как можно вас украсть, хотя бы на 3 часа?

— Володя, ничего не выйдет. Лучше вы приходите на приём, который я даю сегодня. Вот он всё объяснит.

И продолжил что–то рассказывать и показывать журналистам. «Он» — это один из телохранителей. Выписал нам пригласительные и, извинившись, удалился за шефом.

Приём проводился в бывшем Дворце пионеров. Народу человек 400. Многих до этого приходились видеть только по телевизору. Стоим за столом и слушаем тост губернатора Красноярского края. Как всегда кратко, но сочно, с только ему присущим юмором. Все с видимым удовольствием «хлопнули». Александр Иванович лишь пригубил и показал нам глазами на дверь. Большая комната, четыре двери, у каждой телохранитель. Нас четверо, со мной однокашник Юра Тарасов и товарищ Александр Турков, оба полковники. Разговор за жизнь. Рады, что никто не мешает. Как вдохновенно Александр Иванович рассказывал про свои планы. Сколько у него было идей! Я слушал и поражался, как сумел он сохранить лейтенантскую увлечённость и искренность.

— Мне плевать, что про меня пишут, главное, что мы делаем. Через три года увидите…

Первым к нам прорвался губернатор Санкт–Петербурга Яковлев. Извинился перед Александром Ивановичем, а нас взглядом просветил, как рентгеном. Сослался на дела и ушёл. Ещё через 15 минут вошёл Сердюков — губернатор Ленинградской области, и абсолютно аналогичный взгляд. Проговорили минут сорок. На прощание обнялись. Я поблагодарил командира и учителя за то, что он остался прежним старшим лейтенантом Лебедем. А знакомого уже «телка» попросил:

— Берегите его, парни.

Не уберегли… Наша потеря останется с нами. Потеряла Россия, не сумевшая в полной мере воспользоваться потенциалом и талантом этого, безусловно, выдающегося Человека.

Восточное гостеприимство

Восток — дело тонкое.

Федор Сухов

Солнце жарило почти вертикально. Унылый пустынный пейзаж, монотонная, хотя и прямая, как стрела, дорога начинали потихоньку утомлять. А тут ещё иорданские водилы включили свою «забойную» музыку из серии «знал бы слова — плакал». Настроения — никакого.

На иракском пограничном посту местный военный двигался, как муха в дихлофосе. Медленно собрал паспорта, еле–еле куда–то побрёл, потом, также еле переплёвывая слова через губу, предложил всем выйти из машин и пройти сдать кровь на СПИД. Это было уже слишком. Глава делегации, бывший командующий ВДВ генерал–полковник Ачалов потребовал старшего поста. Ответ был:

— Они не могут, у них полуденная молитва. А вы не артачьтесь, это обязательная процедура и совсем не больно…

Через тридцать секунд непрерывного русского мата погранец знал всё про себя, про своих ближних и дальних родственников, про душу и про свою сексуальную ориентацию… Многое для него было ново, поэтому удивленно уплыл. Появился начальник. По сравнению с его плавными движениями предыдущий был просто электровеник. Важность из него так и пёрла. И снова волынка про анализы на СПИД.

Колонна из трёх джипов уже была готова повернуть назад, но вмешался представитель от приглашающей стороны и через некоторое время нас всё–таки пропустили без всяких анализов. Но, как говорится, осадок остался, и всё недовольство с окопной прямолинейностью было высказано командующим Саддаму:

— Я тебе таких спецов привёз, а меня — на СПИД!?

* * *

По дороге назад иорданцы у погранпоста заехали на заправку, чтобы залить баки и прихваченные канистры иракским дармовым бензином. Подскакивает иракский пограничник и просит у господ российских офицеров паспорта.

Когда подъехали на пост, весь личный состав был построен в одну шеренгу. В такой же шеренге напротив стояли таможенники. Старший с поклоном вернул паспорта и сказал:

— Всё в порядке, можете ехать. Но очень просим господ русских офицеров, пожалуйста, отведать наше угощение.

Действительно, рядом палатка, в ней столы ломятся. Вискарь и даже запотелая бутылочка водки. Для мусульманской страны — это что–то!!! Видно, люди старались, что ж не уважить.

Ну, выпили, как водится, закусили. Пошёл душевный разговор.

— Как служба? Где семьи? У вас всегда такая погода?

Иракцы — сама обходительность.

— А где ваш толстый, почему не видно?

— Угощайтесь, пожалуйста…

— Я говорю, начальник где?

— А–а–а, так этого, собаку, третьего дня расстреляли…

Оба–на!!! Как–то аппетит сам собой пропал.

— Спасибо, мы уж поедем.

Воистину, «Восток — дело тонкое»!

Банкет

Прощайте врагов ваших,

но не забывайте их имена.

Джон Кеннеди.

Вот мы иногда ругаем человека. И такая он распоследняя сволочь, и убить его мало, а потом вдруг… У меня и своих примеров множество, но я приведу чужой.

Довелось мне однажды присутствовать на банкете по поводу успешной защиты диссертации. Филологический факультет Санкт–Петербургского государственного педагогического университета. Именинницей была моя невестка, а я с дочерью выступал в роли болельщиков и обслуживающего персонала — подвезти–принести. Поэтому за столом не пил, а больше слушал.

Публика удивительная. Бабушки — носительницы и бережные хранительницы того ещё настоящего русского языка, глубинной культуры и удивительной скромности. У них сыновья преподают кто в Сорбонне, кто в Кембридже, зовут к себе на всё готовое, а они каждый день на двух трамвайчиках трясутся через полгорода, болеют, но не теряют присутствия духа, за символическую плату читают, экзаменуют, воспитывают, словом, преподают. От одного общения с ними становишься чище. Эта фраза: «Милочка, вы не должны были так говорить. По–русски это звучит так…» Под стать им за столом находились и мужчины. Один из них, седой и стройный, рассказал историю своей неудачной защиты кандидатской диссертации.

Дело было в середине июня 1941 года. По предварительным оценкам, диссертация была блестящая и тянула на докторскую. Интересная и злободневная. Послушать собралось множество студентов. Приехал и представитель идеологического отдела горкома партии. Вот он–то всё и испортил. Неуч и бездарь, ничего в жизни, кроме партийных документов, не читавший, так умело подвёл идеологическую близорукость, что комиссия испугалась и проголосовала «против». Униженный и оскорблённый до глубины души неудачник–диссертант закинул в сердцах сетку продуктов (в основном консервов), закупленных для банкета, куда–то в чулан в своей квартире и забыл про них. Скрывался от сочувствия друзей. Члены комиссии прятали глаза от него. Все вместе дружно проклинали партийного чиновника. Больше всех сам диссертант! Как часто, оставаясь один, он мысленно дискутировал с ним, разбивал в пыль его смешные аргументы и под свист аудитории выпроваживал с трибуны. Иногда он мысленно встречал негодяя в тёмном переулке…

Но грянула война, за ней блокада, а с ней и жесточайший голод. Замерзающий и вымирающий Ленинград. Ни авионалёты, ни артиллерийские обстрелы, ни сорокоградусные морозы не приносили столько страданий ленинградцам, как голод. Кусок ржаного хлеба ценился в буквальном смысле дороже золота и антиквариата. Потеря хлебной карточки равносильна смертельному приговору. И вот, когда голод достиг крайних пределов, в поисках чего–нибудь, отдалённо похожего на топливо или еду, наш герой в чулане среди бытового хлама и мусора случайно натолкнулся на заброшенную в дальний угол сетку с консервами. Угадайте, какими словами несостоявшийся кандидат наук вспомнил своего оппонента! Только благодаря этой находке он сам и его семья пережили самую тяжёлую зиму блокады. Не зря же сказано, что Бог не делает, всё к лучшему!