Редко посадки ночью вне аэродрома кончались благополучно… Мы остались живы.

27 марта 1943 года. Кубань. Мы летели с аэродрома станицы Ивановской, бомбили в районе Киевской. Штурманом была Катя Рябова. В районе цели — очень сильный огонь и много прожекторов, которые быстро схватили наш самолет в свои лучи. Осколки снарядов эрликонов разлетались прямо в кабине. Мы возвратились на свой аэродром. Хотя мне непонятно, почему «горит» правая рука? На старте в это время было только два фонаря «летучая мышь». Мы делаем заход на посадку. Катя говорит, что все в порядке, мы уже дома. В это время на старте все погасло, но мы уверенно идем на посадку. Со старта никаких сигналов, никаких запретов нет. Вдруг раздается страшный треск, и самолет падает на землю. Страшная боль в руке и спине. Мы при посадке зацепились за большое дерево на краю аэродрома. Катя сильно ударилась головой о приборную доску, но в санчасть отвезли только меня.

Очень плохо оказалось то, что рука моя была в меховой перчатке. Осколок снаряда над целью и последующий удар самолета разорвали мою перчатку на мелкие части, кусочки меха и меховых ворсинок впились в мякоть кисти. Врачи совещались, что делать?

Анестезирующих средств не было. Я просила никуда меня не отправлять, да и терять время было нельзя. Стали бороться за руку в санчасти батальона аэродромного обслуживания. Пришлось вынести нестерпимую боль. Товарищи из санчасти стали читать мне рассказы Михаила Зощенко, а я стала грызть угол подушки. К концу мучительной операции я отгрызла угол подушки и смеялась истерически над рассказами Зощенко.

А через восемь дней на этом сложном по освещению аэродроме погибли три замечательные опытные летчицы. На подходе к старту на самолет командира звена Полины Макагон со штурманом Лидой Свистуновой «сел» самолет Юлии Пашковой и Кати Доспановой. Самолеты рухнули на землю… Уцелела в этой катастрофе только Катя Доспанова. Через шесть месяцев лечения она смогла вернуться в строй.

Рука моя зажила. Через два месяца я смогла снова летать.

Июнь 1943 года. Мы летаем с аэродрома Пашковская, расположенного на окраине Краснодара. После ранения я уже сделала более 10 боевых вылетов (с Е. Рудневой, Е. Рябовой и другими) на Темрюк, в район Новороссийска. Вдруг из Саратова, из моего сельскохозяйственного института пришло письмо (через ГлавПУР — Главное политическое управление армии и флота), где сообщалось, что студенты и преподаватели собрали 107 тысяч рублей, купили мне в подарок боевой самолет и просят откомандировать меня в Саратов для получения этого подарка. Командование нашей 4-й воздушной армии дало такое указание. 10 или 12 июня я вылетела за подарком со штурманом Раисой Ароновой, моей землячкой.

Ее мама часто приходила к нам в дом, и они с моей мамой мечтали о том, как бы увидеть своих дочерей. И тут представилась такая возможность.

Раиса Аронова была хорошим штурманом, готовилась сдать экзамены и перейти в летчики. Она ведь окончила Саратовский аэроклуб в 1939 году и имела удостоверение пилота, но была зачислена в группу стрелков-бомбардиров. М. Раскова сказала ей: «Летать будешь. Стрелок-бомбардир — это штурман с обязанностями стрелка. Он же сбрасывает бомбы на цель».

Рая была не очень разговорчивой и открытой, но иногда говорила о своих родителях, очень гордилась своим отцом за его героическое прошлое. Он был в Первую мировую войну разведчиком, ранен, стал полным Георгиевским кавалером, а потом в Петрограде был активным борцом за Советскую власть. В 1936 году уехал из семьи, мама воспитывала дочку одна — была и прачкой, и разнорабочей, и маляром… Дед Раисы был активным участником событий 1905 года в Саратовской губернии.

Как многие девчата 1930-1940-х годов, Рая мечтала об авиации и отправила письмо в военное летное училище. Пришел ответ, что женщины в военные училища не принимаются. Ей в таком случае было все равно, куда поступать, и она подала документы в Саратовский институт механизации сельского хозяйства. Тут же поступила в аэроклуб. Здесь ее — студентку избрали депутатом в областной Совет, приняли кандидатом в члены партии. Затем Рая перевелась в Московский авиационный институт. Был сдан последний экзамен, Рая собиралась покупать билет — и к маме на Волгу…

А наутро… Война!

…Когда мы прилетели в Саратов, то оказалось, что купленный самолет был истребитель Як-1, а мне-то нужен У-2, стоивший в четыре раза дешевле. Пришлось дирекции Саратовского сельхозинститута обращаться к командующему Приволжским военным округом с просьбой обменять купленный на Саратовском авиазаводе Як-1 на У-2. Но такой обмен сделать было непросто. Действовал приказ Верховного главнокомандующего И. В. Сталина — самолеты У-2 давать только с его разрешения. В подарок боевой летчице для фронта разрешение было получено. Самолет доставили из Алатыря в Москву, и мы с Раей Ароновой полетели на нем в Саратов, где приземлились на военном аэродроме, с которого я до войны летала в аэроклубе, на Соколовой горе. Самолет был поставлен в ангар. Наметили день вылета на фронт и митинга со студентами и преподавателями. На фюзеляже самолета сделали красочную надпись «Студентке Саратовского сельскохозяйственного института Ирине Дрягиной от студентов и преподавателей».

Настал день вылета — 18 июня 1943 года. На аэродроме собрались студенты и преподаватели института, наши школьные товарищи, родители и руководство города. Провели короткий митинг. Мы с Раей сели в самолет. Я тщательно опробовала работу мотора и начала взлет. Поднялись метров на семьдесят — восемьдесят, вдруг мотор прекратил работать, и подъема самолета больше нет. Впереди — несколько огромных бензоналивных баков-хранилищ, справа — водонапорная башня и пятиэтажное здание нашего института, слева — глубокий овраг и лес. Я стала осторожно направлять У-2 к оврагу. Самолет еле держится в воздухе и при малейшем резком движении может сорваться в штопор. Мы уже на уровне телеграфных столбов, удары об эти столбы отрывают куски от крыльев нашего самолета. Рая Аронова сзади зло ругается и кричит: «Как мы паршиво гибнем!..» Я пожалела в тот момент, что не научилась этим крепким выражениям…

Вдруг вижу: в лесу, прямо под нами — маленькая баскетбольная площадка. Я отдала ручку от себя, и самолет сел на землю, остановился даже без пробега. К нам едет санитарная машина, а впереди бежит мой папа. Студенты и преподаватели были быстро удалены с аэродрома. Они шли и горевали, что их подруга Ирина Дрягина погибла, так как видели падающий под гору самолет.

Была создана комиссия по расследованию этой аварии. Оказалось, что кто-то бросил в бак с бензином песок, который во время опробования работы мотора забил жиклеры; поступление бензина к карбюратору прекратилось, и мотор перестал работать. Было возбуждено уголовное дело. Самолет привели в порядок, и мы вылетели на фронт — в полк.

Аналогичный случай произошел после войны, в 1949 году, с Героем Советского Союза Константином Давыдовым, мужем М. Чечневой, при подготовке к показательным спортивным полетам. Давыдов был командиром отряда Центрального аэроклуба СССР имени В. П. Чкалова. По той же причине (песок в бензине) мотор прекратил работу недалеко от Ленинграда, около железной дороги самолет упал. Шел поезд Москва — Ленинград, который остановился, но летчика спасти не удалось.

Раиса Ермолаевна Аронова прошла большой путь войны от Саратова и Энгельса до Берлина. Она совершила 960 боевых вылетов в качестве штурмана и летчика самолета По- 2. Стала Героем Советского Союза.

Ей приходилось летать в горах Кавказа, над морем у Севастополя, над болотами Белоруссии, долетела до Берлина…

Родила и воспитала двоих сыновей и внуков.

Другой мой штурман Катя Рябова отличалась исключительной прямотой и бесхитростностью, никогда не стремилась как-то сгладить свои ошибки при докладах командованию и при выполнении боевого задания. Как-то в октябре 1942 года мы с Катей после выполнения боевого задания сели на чужой аэродром — в Орджоникидзевской. Метель и снегопад усиливались все сильнее и сильнее, видимость приближалась к нулевой. Аэродром этот был братского мужского полка, также летавшего на самолетах У- 2, ночью. Нас моментально обступили со смехом и шутками ребята. На аэродроме в то время находилось высокое дивизионное начальство. Катюша простодушно сказала, что мы заблудились. Тут один из «братцев» стал учить ее, как надо докладывать.