— Что? Смена? — встрепенулся Клинк, когда Юрген коснулся его плеча.
— Пойдем со мной, — сказал Юрген, — инструмент возьми.
«Инструмент» у Клинка был всегда под рукой, заботливо разложенный по кармашкам широкого бархатного пояса. Он беззвучно поднялся, накинул шинель и отправился вслед за командиром. Клинк не держал на него зла за давнишнее «воспитание»: он понял, что был неправ. После этого они отлично ладили и понимали друг друга без лишних слов. Вот и сейчас Клинк не задавал вопросов.
— Знакомое местечко, — сказал Клинк, когда они осторожно спустились в подвал штабного дома.
— Открой замок.
— И ради такой ерунды будить солдата, уставшего от военной службы, посреди ночи! — проворчал Клинк, доставая отмычки. — Взял бы да сам открыл. А то все учу, учу… Когда практикой заниматься начнешь?
— Хватит болтать, дело делай.
— Да уж сделано!
Открытый замок болтался в металлических ушках.
— Спасибо. Ты всю ночь крепко спал, Зепп.
— Я и сейчас сплю. И вижу сон. Никогда не запоминаю снов!
Клинк беззвучно растворился в темноте. Юрген отомкнул запор, резко рванул дверь на себя и тут же отступил чуть в сторону, выставив автомат перед собой, — от этого шпиона можно было ожидать чего угодно, это был действительно крепкий орешек. Но мужчина сидел в дальнем углу, там, невысоко над полом, светились белки его глаз. Вскоре в слабом свете луны, струившемся из забранного решеткой окошка, он проступил полностью. Одна нога вытянута вперед, руки засунуты под мышки.
— Холодно, — сказал Юрген и опустился на корточки в углу у двери, привалился спиной к стене, положил автомат на колени. Мужчина пристально следил за ним. Их глаза встретились. — Ты не немец.
— Немец, — спокойно сказал мужчина.
— Нет, ты — русский немец. У тебя акцент поволжского немца. Мне это объяснил один наблюдательный человек, Бронислав Каминский, бригаденфюрер СС. Слышал о таком?
— Слышал. Странные, однако, знакомые для фельдфебеля штрафного батальона.
— Это так — к слову пришлось. Кстати, о словах. Это тоже был прокол. Разные старомодные словечки, так в Германии никто и нигде не говорит.
— И что, например, не говорят в Германии? — с легкой усмешкой.
Юрген привел несколько словечек из недавнего рассказа мужчины.
— Я так говорил? — недоверчиво спросил мужчина. — Действительно, архаизмы. И ведь знаю. Ну надо же! — В его голосе вновь прозвучала усмешка. — Буду впредь следить.
— В контрразведке тебе это не потребуется. Они все равно не поверят твоей истории. Там можно будет говорить хоть на русском. Тебя отправят туда утром. Это будет последняя остановка, конец пути.
— Это мы еще посмотрим!
— Тут и смотреть нечего.
— А ты зачем сюда пришел? Поговорить?
— Да. Я хочу понять…
— Понять? Что? Спрашивай! Тебе я отвечу. — Чувствовалось, как мужчина весь подобрался, интонации его голоса изменились, нарочитое спокойствие и усмешку сменили задушевность и искренность, профессиональная задушевность и показная искренность. — Ты смышленый парень. Я еще наверху тебя выделил. Ты совсем непохож на этих фанатиков, своих командиров, которые посылают тебя умирать за ложные идеалы. Ты и сам в них не веришь в душе, но тебе трудно во всем разобраться, потому что тебя окружают фальшь, ложь, лицемерие и клевета. Я скажу тебе правду. Спрашивай! Все, что хочешь.
«Сколько пустых слов!» — подумал Юрген.
— Я хочу понять, как ты, немец, можешь воевать за большевиков, — сказал он.
— Мы сражаемся против коричневой чумы, которая несет смерть всем людям независимо от национальности, — русским, немцам, евреям, французам, англичанам. Мы сражаемся против человеконенавистнической идеологии нацизма, порождающей концлагеря, тюрьмы, массовые расстрелы мирных граждан, уничтожение целых деревень и городов, гибель стариков, женщин, детей. Мы сражаемся за счастливое будущее всех людей, всех народов мира, в том числе и народа самой Германии.
— Не звени! Предоставь это еврейским комиссарам, у них это лучше получается.
— Крепко же в тебя въелась геббельсовская пропаганда! Еврейские комиссары! Да у нас и комиссаров-то нет. Они нам не нужны. У нас все солдаты знают, за что они сражаются — за Родину, за социалистическую Родину. А за что сражаетесь вы? За что сражаешься ты? За нацистов? За тысячелетний рейх?
— Ты задаешь вопросы вместо того, чтобы давать ответы. Ты задаешь все эти вопросы, чтобы не давать ответ. Ответ на мой единственный вопрос: как ты, немец, можешь сражаться за большевиков, которые уничтожили твой народ?
— Это клевета геббельсовской пропаганды! Русские немцы — счастливый народ в братской семье народов СССР.
— И по-прежнему живут на Волге… — протянул Юрген.
Он постарался прикрыть иронией свое напряжение, тревожное ожидание ответа. Он так хотел услышать: конечно живут! куда ж они денутся? Он был готов поверить одному-единственному слову сидевшего напротив него мужчины, одному искреннему слову, которое перечеркнуло бы все ужасные рассказы, которые он слышал до этого.
— Нет, они строят новую республику русских немцев. Депортация…
— О, слово-то какое мудреное придумали, — прервал его Юрген.
— Это была вынужденная мера в условиях фашистской агрессии!
— А дело-то обычное, — продолжал Юрген. — Всех схватить и в эшелон, — стариков, женщин, детей, потом выгрузить в чистом поле или в лесу, в Казахстане или в Сибири, давайте, стройте светлое будущее за колючей проволокой. Так было с крестьянами…
— С кулаками! Это были враги социалистического общества!
Революционная необходимость, историческая целесообразность, жестокие законы классовой борьбы, бла-бла-бла.
— Русские немцы — тоже враги? Ведь у тебя там наверняка были родные, дяди, тети, брат или сестра. Их не жалко? — спустился на личный уровень Юрген. — Может быть, они уже сгинули в Сибири, в земле лежат.
Отдельные нарушения социалистической законности, извращение линии партии, перегибы на местах. Бла-бла-бла.
— Лес рубят, щепки летят, так, что ли?
— Так, — согласился мужчина. В его голосе поубавилось уверенности. Возможно, он просто устал.
— Вставай. Пойдем, — сказал Юрген. Он выяснил все, что хотел.
— Куда?
— Куда хочешь.
— Тогда к Висле.
— Это опасно.
— Что такое риск на войне?
— Оно конечно, — пожал плечами Юрген.
— Дай мне руку.
Юрген встал, повесил автомат на грудь, подошел к мужчине.
— Только давай без глупостей, — сказал он, — я сильнее тебя.
— Возможно. Я даже допускаю, что каждый ваш солдат сильнее нашего, но вместе сильнее мы, поэтому победим мы.
— Это мы еще посмотрим, — сказал Юрген, протянул ему руку, рывком поднял.
Мужчина попрыгал на здоровой ноге, разминая больную.
— Идти сможешь? — спросил Юрген.
— Смогу. Уж до своих-то как-нибудь доберусь.
— До своих, — фыркнул Юрген.
Он ломал голову, как им преодолеть дамбу. Это не составило труда, дозорные в намеченном им месте отсутствовали, отсиживались где-то в тепле. «Черт-те что! Никакой дисциплины!» — взыграл в Юргене фельдфебель.
Они стояли наверху дамбы. Тут был покатый спуск к Висле. По приказу Фрике солдаты залили его водой, превратив в ледяную горку. Система «ниппель», — так называл подобные сооружения Красавчик, у него все сравнения были связаны с автомобилями. Туда — дуй, оттуда —…
— Двигай! — сказал Юрген.
— Почему ты отпустил меня, солдат? — спросил мужчина.
— Ради твоей матери. У тебя ведь есть мать, Ули?
— Да, — ответил мужчина, — но я ее давно не видел.
Он вскинул удивленные глаза на Юргена. До него не сразу дошло, что последнюю фразу Юрген сказал по-русски. Он хотел еще что-то сказать, но Юрген схватил его за плечи, слегка подсек здоровую ногу, опустил на землю и столкнул вниз. Мужчина, размахивая руками, заскользил вниз, набирая скорость. Его вынесло почти к самой Висле. Он поднялся и заковылял к восточному берегу, непрестанно оглядываясь. Вскоре он исчез в предрассветном тумане.
