До сих пор речь шла о численности. Но что известно о социальной структуре и составе хазарской иммигрантской общины?
Первое, что бросается в глаза, — это удивительное сходство в привилегированном положении хазарских евреев в Венгрии и в Польше в ранний период. И в венгерских, и в польских источниках о евреях говорится как о чеканщиках монет, управляющих доходами королевской казны, контролерах соляной монополии, сборщиках налогов и «ростовщиках», то есть банкирах. Эта параллель заставляет предположить, что две иммигрантские общины имели общее происхождение, а поскольку мы можем проследить происхождение основной части венгерского еврейства от мадьяро-хазарского ядра, вывод напрашивается сам собой.
Ранние свидетельства высвечивают роль, которую играли евреи-иммигранты в зарождающейся экономической жизни обеих стран. Роль эта была важной, что неудивительно, поскольку внешняя торговля и сбор таможенных пошлин был в прошлом основным источником доходов самих хазар. Они обладали опытом, который отсутствовал у их новых господ, поэтому вполне логично, что им предложили помогать советами и участием в управлении финансами двора и знати. Монеты с надписями по-польски, но еврейскими буквами, отчеканенные в ХII-ХIII вв. (см. главу II, 1) — неожиданные реликты этой деятельности. Загадочным остается их назначение. На некоторых красуется имя короля (Лешек, Мешко), на других значится: «Из дома Абрахама бен Йозефа, князя» (видимо, самого чеканщика-банкира), на некоторых — благословение «Удачи» и т.д. Показательно, что современные венгерские историки также говорят о практике чеканки монет из серебра, поставлявшегося евреями ((118; 267-278), (12; III; 218 и прим.), (943; гл. IX)).
Однако — в отличие от Западной Европы — финансы и торговля были далеко не единственными сферами деятельности евреев. Некоторые богатые эмигранты становились в Польше землевладельцами, как стал им Тека в Венгрии; сообщается, например, о целой деревне еврейских крестьян, работавших на собственной земле под Вроцлавом до 1203 г. (12; III; 219), первоначально крестьян-хазар было, наверное, больше, как на то указывают древние хазарские топонимы.
Ярким примером того, как могли появляться такие деревни, служат уже упоминавшиеся караимские записи: в них говорится, как князь Витольд поселил группу военнопленных-караимов в «Красне», дав им дома, сады и поля на расстоянии в полторы мили. («Красну» пытаются идентифицировать с маленьким еврейским городком Красная в Подолье) (94; гл. VII).
Однако будущее еврейской общины было не в земледелии. Причин тому немало. Становление феодализма в XIV в постепенно превратило крестьян Польши в крепостных, которым запрещалось покидать свои деревни и вообще помышлять о свободе передвижения. В то же время под совместным давлением церковной иерархии и феодалов-землевладельцев в 1496 г. польский сейм запретил евреям приобретать сельскохозяйственные земли. Но процесс отчуждения от земли начался, по всей видимости, гораздо раньше. Помимо упомянутых специфических причин — религиозной дискриминации в сочетании с закрепощением свободных крестьян — превращение преимущественно земледельческого народа хазар в городское население было явлением, знакомым по истории всех миграционных процессов. Сталкиваясь с новыми климатическими условиями и методами земледелия, с одной стороны и видя, с другой, неожиданные возможности улучшить свою жизнь, обеспечиваемые городской цивилизацией, иммигранты за несколько поколений полностью меняют сферу занятости. Потомки крестьян из итальянской Абруцци становились в Новом Свете официантами и открывали свои ресторанчики, а внуки польских крестьян служат полицейскими, инженерами и психоаналитиками [193].
Однако превращение хазарского еврейства в польское не привело к резкому разрыву с прошлым и к утрате своей идентичности. То был постепенный, органичный процесс перемен, при котором — как убедительно показал А. Н. Поляк — в новой стране сохранились некоторые жизненно важные традиции хазарской общественной жизни. Произошло это благодаря появлению общественной структуры или образа жизни, который не имеет аналогов в других областях Диаспоры, — еврейского городка, «айара» по-древнееврейски, «штетл» на идиш, «местечко» по-польски. Все это уменьшительно-пренебрежительные обозначения, которые, впрочем, не обязательно подразумевают малые размеры (некоторые были достаточно велики), а, скорее, ограниченность прав муниципального самоуправления.
«Местечко» не следует путать с гетто. Последнее представляло собой улицу или квартал, где евреи были вынуждены тесниться, не расселяясь по остальному городу, среди иноверцев. Со второй половины XVI в. в таких условиях евреи проживали повсюду в христианском и почти повсюду — в мусульманском мире. Гетто окружали стены, ворота в которых запирались на ночь. Внутри гетто у людей развивалась клаустрофобия и ограниченность мышления, зато в неспокойные времена стены обеспечивали кое-какую защиту. Из-за ограниченности площади дома росли вверх, постоянная скученность порождала антисанитарию. Людям, жившим в таких условиях, требовалась большая духовная сила, чтобы сохранить самоуважение. Удавалось это не всем.
Местечко было совсем другим типом поселения, существовавшим, как уже говорилось, только в польско-литовской Речи Посполитой, и больше нигде в мире. Оно представляло собой изолированный городок с исключительно или преимущественно еврейским населением. Зародилось «местечко», видимо, еще в XIII в., поэтому его можно считать недостающим звеном между рыночными городами Хазарии и еврейскими поселениями Польши.
Экономические и социальные функции этих наполовину сельских, наполовину городских агломераций были, видимо, одинаковыми в обеих странах. В Хазарии, как впоследствии в Польше, они представляли собой систему торговых факторий или рыночных центров, обеспечивавших контакт между большими городами с их нуждами и селом. Там регулярно проводились ярмарки, где продавался и обменивался мелкий и крупный рогатый скот, а также городская продукция, одновременно там трудились и торговали своими изделиями колесные мастера, бондари, кузнецы, серебряных дел мастера, портные, кошерные мясники, мельники, хлебопеки, торговцы свечами. Здесь же находились писари, обслуживавшие неграмотных, синагоги для верующих, гостиницы для путешественников, хедер — «комната» на древнееврейском, то есть школа. Добавьте к этому бродячих рассказчиков и певцов (некоторые имена, как, например, Велвел Збарзер, сохранились в истории) [194], бродивших от местечка к местечку в Польше, а до того, несомненно, и в Хазарии, если судить по здравствующим до сих пор на Востоке бродячим рассказчикам.
Некоторые виды деятельности вообще стали в Польше чисто еврейскими. К ним относилась торговля лесом, в связи с чем вспоминается, что дерево было главным строительным материалом и важной статьей экспорта в Хазарии, то же самое можно сказать о транспорте. «Густая сеть местечек, — пишет А. Н. Поляк (94; гл. III), — позволяла целое столетие распространять изделия по всей стране на превосходных еврейских конных бричках. Доминирование этого вида транспорта, особенно на востоке страны, было настолько очевидным, что еврейское обозначение повозки, „ба-ал агалах“, перешло в русский язык как „балагол“. Занятие это пришло в упадок только с появлением во второй половине XIX в. железных дорог».
Такая специализация не могла, конечно, развиться в замкнутых гетто западного еврейства и носит несомненные хазарские черты. Жители гетто были сугубо оседлыми людьми, тогда как хазары, как все полукочевые народы, использовали повозки, запряженные лошадьми или быками, для перевозки палаток и скарба, включая царские шатры размером с цирк-шапито, где помещались сотни людей. У этих людей была смекалка, позволявшая осваивать самые трудные дороги новой страны.
Другим специфически еврейским занятием было содержание постоялых дворов, мельничное дело и меховая торговля — ничего этого в гетто Западной Европы не было.
