Никакими десятью минутами тут и не пахло, они провозились почти час, и Дима впал в серьёзное раздражение, когда не с первого раза сумел прикрепить крышу. Даже вслух высказался о том, что вообще не понимает, зачем этому дому крыша, раз у него задней стены нет! Но зато когда работа была закончена, настоящее удовлетворение почувствовал. Поставил дом на журнальный столик, и развернул фасадом, потом новогоднюю мишуру на крышу пристроил. Посмотрел на довольную Эльку.

- Ну?

- Классно! – выкрикнула она, а Гранович брови вздёрнул.

- Это ты мне сказала?

Она показала ему язык, и дом принялась обнимать, обхватив его руками, как любимого плюшевого медведя. Дима головой качнул, в шутливом возмущении.

- И это вместо «спасибо»?

- Мама, он собрал мой домик! – закричала Элька, вбегая на кухню.

- Прекрасные новости, - порадовалась за дочь Марина.

- Да уж, и всего-то потребовался час, - усмехнулся Дима, тоже появляясь на кухне. Повёл носом, почувствовав аромат печёных яблок и ванили.

- Целый час? – поразилась Марина. – И вы на час оставили работу, чтобы заняться кукольным домом?

- Стараюсь приносить хоть какую-то пользу. Кстати, твоя дочь сказала мне целое слово, – похвастал он, когда Элька убежала, схватив со стола конфету.

- Это на самом деле прогресс.

- Я под впечатлением. – Они вместе рассмеялись, а потом неловко замолчали. – Марина, - начал Дмитрий, на самом деле не зная, как продолжит. А она, наверное, что-то поняла или просто почувствовала, всполошилась, и отвернулась к плите.

- Пирог почти готов. Чай?

Дмитрий моргнул, заставляя себя оторвать от неё взгляд, голову опустил, потом вспомнил, что нужно ответить:

- А молоко есть?

- И молоко есть. – Марина неожиданно улыбнулась. – Я тоже с молоком люблю. Горячий пирог и холодное молоко.

Появилась неловкость, нежданная и негаданная, неизвестно откуда выбралась и повисла между ними, не давая отвлечься ни на что другое. Даже за ужином друг с другом не разговаривали. Только дети болтали без умолку, а они им поддакивали, боясь друг с другом взглядом встретиться. За окном совсем стемнело, в трубах ветер завывал, а в доме тепло и свет приглушённый, наверху детские голоса, а они внизу, порознь, но словно ждут чего-то. Это всё покоя лишало. Дмитрий каждые пять минут из кабинета выглядывал, и каждый раз Марину на прежнем месте находил, у окна. Стояла, плечом к стене прислонившись, занавеску рукой отодвинула и смотрела в окно. Грановичу покоя не давало то, что она там видела. Почему она так любит там стоять? При этом всегда была задумчива и грустна. Да и в приглушённом свете Марина выглядела странно бледной, и чересчур несчастной. К тому же сегодня Дмитрий был уверен, что она о бывшем муже думает, о том, может он вернуться к ней или нет. А ведь это он ей эту мысль подал!..

С кухни всё ещё пахло пирогом, от которого уже и не осталось ничего, но от этого приятная теплота при воспоминании не уходила. Дмитрий из кабинета вышел, и остановился, глядя на тёмный проём кухни. Долго смотрел, время тянул, а всё потому, что никак не мог справиться с желанием подойти к Марине. Знал, что не стоит, был уверен, что она этого не ждёт, а он никак не мог найти в себе силы, чтобы внять голосу разума. И зачем-то думал об этом пироге, который никакой роли не играл, но Гранович вспоминал, как они его вместе пробовали, и молоком запивали, и в душе ещё большая сумятица образовывалась. Разрасталась, расползалась по всем уголкам его существа, и это было незнакомо и даже пугающе.

Он просто хотел её. Вот сейчас хотел подойти и взять себе то, что ему нужно. На данный момент нужно. Нехорошие мысли, и Марине они вряд ли понравились бы, но когда Дима на неё смотрел, ему казалось, что от неё тепло идёт, что стоит только подойти, приблизиться, и почувствуешь нечто особенное, чего раньше никогда в его жизни не было. Да и быть не могло. Откуда этому взяться без единственной женщины, от которой это тепло исходит? И не понимал её бывшего мужа: как можно было добровольно отказаться от этого тепла? Замёрзнуть ведь можно…

Марина голову повернула и посмотрела на него.

- Что?

Гранович головой дёрнул.

- Да я вот… У нас коньяка нет? Я бы выпил.

Марина моргнула, не сразу сообразив, о чём он говорит. Потом кивнула.

- Есть. Я убрала в шкаф, на кухне.

Она прошла мимо него, кутаясь в большой шарф, а Дмитрий мысленно удивился этому. Как она может мёрзнуть, если всё тепло в доме от неё?

Отправился следом за ней на тёмную кухню, также проигнорировав выключатель. Остановился в паре шагов и наблюдал, как Марина дверцу шкафа открывает и достаёт бутылку. Другой рукой за бокалом потянулась, щекой на угол открытой дверцы наткнулась, ойкнула, а Дима к ней машинально шагнул, чтобы поддержать, когда Марина назад отшатнулась. Перехватил её руку, в которой она бутылку держала. Марина ещё раз охнула чуть слышно, повернулась, и проговорила:

- Извини. Я вечно на всё натыкаюсь…

Гранович бутылку у неё забрал, ещё немного вперёд подался, пальцами другой руки подбородок её сжал, словно она и на него умудрилась наткнуться, и решил поцеловать. И даже в эти мгновения, когда губами её губ коснулся, мысленно удивлялся тому, что делает. Такое чувство, что его кто-то подталкивает к этому. То ли демон, то ли ангел. При этом старался не обращать внимания на изумление Марины, когда она выдохнула ему что-то в губы, видимо, остановить его пыталась, но так и не оттолкнула. Когда Дима это понял, его уже не просто в спину толкали, он полетел вперёд на всех парах, от бутылки хотел избавиться, руку в сторону стола протянул, но плохо сориентировался, и бутылка коньяка всё-таки рухнула на пол с глухим стуком, единственная радость, что не разбилась. Когда бутылка упала, Марина вроде бы опомнилась, руками в его грудь упёрлась, оттолкнуть пыталась, но вместо этого они развернулись. Она на самом деле оказалась тёплой, душистой и живой. Как-то по-особенному живой, руки Дмитрия Марину ощупывали, сжал ладонью её затылок, и снова к губам её потянулся, голову ей назад закидывая.

Марине казалось, что она сознание теряет. И дело было не в шоке, и не в её излишней чувствительности. Просто Дмитрий Гранович так близко, его запах её окружил и, кажется, впитывается в неё, проникает сквозь одежду, и даже сквозь кожу. Вдруг подумала, что никогда не сможет от него избавиться, это уже навсегда. И Дима её в своих руках держит, наклонил назад, и Марина уже не может ничего контролировать, да ещё эта темнота, и она во всём этом парит, качается, как на волнах, и на самом деле лишается ощущения реальности. Могла поклясться, что это не с ней происходит. С какой стати Грановичу её целовать? Марина даже обнять его боялась. За свитер на груди цеплялась, другую ладонь у него на плече пристроила, и пошевелиться боялась, надеясь только на сильные руки Дмитрия.

Он не сразу её поцеловал. Поначалу только держал вот так, крепко, и губами о её губы тёрся, как будто примеривался или всё ещё сомневался, стоит ли это делать, но затем всё-таки поцеловал. И она ответила, как-то сразу, без всяких сомнений, открываясь ему навстречу, и сразу затрясло от волнения. Поцелуй вышел бурным, глубоким, но коротким. Попробовали друг друга на вкус, оторвались и теперь пытались что-то разглядеть в глазах другого, и это в полумраке, можно даже сказать, что в темноте. Больше всего волновало тёплое дыхание, крепкое объятие и интимность момента. Всё это свалилось на них неожиданно, и теперь каждый мучился, не зная, как другой к этому всему отнёсся – с должным волнением или пора уже разбегаться по разным углам, притворившись, что ничего не было.

Дима рукой по её спине провёл, потом заставил выпрямиться, а когда Марина уже твёрдо на ногах стояла, чуть шевельнулся и прижал её к дверце шкафа. Марина смотрела на него, глаза в полумраке мерцали и выглядели испуганными. Возможно, это заставило бы его её отпустить, отойти, если бы она сама за него не цеплялась. Он чувствовал её руку, которая сжималась в кулак на его спине, оттягивая ткань свитера. Сжималась крепко, и отпускать не собиралась. Гранович сглотнул.