– Смотри не тресни от осознания собственной значимости, – буркнул я.

Мы неторопливо спустились с холма к коровнику, как те три быка из анекдота – правда, нас было только двое, но троих мы определенно стоили. Остановились в полусотне метров от ближайшего здания, придирчиво разглядывая его шероховатые, облупившиеся от непогоды стены, покрытые причудливыми сиреневыми лишайниками. За пределами Периметра таких лишайников не попадается – идеально круглых, с губчатой поверхностью и ореолом острых зубцов по краям. Так и кажется, что вот-вот тяпнет за руку.

– Ну, что? – поинтересовался Патогеныч. – По приборам пойдешь?

– Есть другие предложения? – вяло огрызнулся я.

Других предложений не последовало.

Я снял перекинутый через плечо «хопфул» и аккуратно положил его на траву. Сбросил с плеч лямки рюкзака и поставил его рядом: чем меньше будут мои габаритные размеры, тем лучше. Неизвестно, насколько узки щели между аномалиями, через которые мне придется пролезать. Отдал Патогенычу все имевшиеся у меня датчики и свой ПДА: еще не хватало, чтобы они притянули блуждающий разряд, когда я стану протискиваться вплотную к мясорубкам. Из оружия оставил себе только штык-нож в ножнах из диэлектрика.

– Хорошей работы, бродяга, – напутствовал меня Патогеныч, заняв такую позицию, чтобы было удобнее фиксировать по датчикам аномальные поля, окружающие коровник. Это и называется «идти по приборам»: ведомый в особо опасном месте движется предельно осторожно, полагаясь только на свои органы чувств, стараясь увидеть, услышать и ощутить в окружающем пространстве затаившуюся опасность. Потому что продвигаться, глядя одновременно на датчики и по сторонам, не самая лучшая идея – непременно что-нибудь упустишь, не там, так здесь. Чтобы не случилось такой беды, ведущий внимательно следит за световой меткой приятеля, движущейся по экрану датчика аномалий, и подает ведомому команды голосом – куда сместиться, где притормозить, куда свернуть. Ведомый же полностью раскрывается навстречу Зоне и корректирует передаваемые ведущим данные в соответствии с собственными ощущениями. Естественно, с обычным новичком-отмычкой такой номер не пройдет: опыта у него с собачий хрен, поэтому на свое чутье он полагаться не может и должен строго выполнять все команды ведущего. Чтобы уметь уверенно и относительно безопасно идти по приборам, ведомый должен топтать Зону как минимум года два. Про ведущего уже и не говорю.

Я медленно двинулся к полуразрушенному строению, делая короткие, едва заметные шажки. Шаг. Шаг. Шаг. Полоса выгоревшей, пожелтевшей травы справа, четко выделяющаяся на фоне буро-зеленого, напитанного дождевой влагой дерна. Пустяки, далеко; и Патогеныч молчит. На десять часов потрескивает маленькая мясорубка, покусывая крошечными фиолетовыми молниями раскачивающуюся на ветру травинку, покрытую каплями росы. Мясорубки – странное название для электрических аномалий; на самом деле когда-то так называли нынче уже начисто исчезнувшие ловушки, которые медленно и деловито перемалывали людей в фарш с обломками костей. Почему их название перешло к этим полусферам-молниям, появившимся чуть позже, – черт его знает. Бродяги из «Чистого неба» называют их «электро», «должники» – «розетками», «свободные» – «батареями». Тоже не бог весть что.

Шаг. Шаг. В широком дверном проеме покачиваются на сквозняке длинные спутанные сосульки ржавых волос, напоминающие бороду кровососа: значит, при входе придется поклониться Хозяевам Зоны, чтобы не обжечь голову, и при этом надо внимательно смотреть под ноги, чтобы не наступить на оторвавшиеся и упавшие вниз куски рыжих сосулек. Ботинки совсем новые, будет обидно. До вечера разъест насквозь. Шаг. Шаг. Шаг. Слева проплывает внушительный круг сплющенной и вмятой в грунт травы, и рядом, рукой достать, – щедрая россыпь «волчьих слез». Разумеется, я за ними не нагибаюсь. Один из главных сталкерских законов: когда идешь на крупное дело, не отвлекайся на пустяки, не разменивайся по мелочам, не жадничай – целее будешь. Черный Сталкер жадных не любит.

Шаг. Шаг. По моим прикидкам, я уже двигался через невидимые аномальные поля, однако Патогеныч по-прежнему молчал. Я даже собирался окликнуть его – не уснул ли, – когда он наконец подал голос:

– Лево три. Карусель.

Я послушно принял правее, хотя и не различил слева никаких признаков птичьей карусели. Но вряд ли Патогеныч просто решил испытать мою покладистость.

– Два-двенадцать, – донесся до меня голос Патогеныча. – Круги. Три-девять. Ждем.

Повинуясь командам ведущего, я отвернул от входа в коровник, хотя до него оставалось всего метра три, казалось бы, совершенно чистого пространства.

– Переворот, – продолжал командовать Патогеныч, используя терминологию, принятую в нашем клане для того, чтобы обозначать малейшие повороты и движения на пересеченной местности. – Одиннадцать. Ждем. Право пять. Трамплин. Право два. Стоп! Куда прешь, собака! Восемь, право два!..

В результате я крошечными шажками описал внушительную дугу перед входом, обогнув потрескивающую от утренней сырости мясорубку и еще что-то невидимое – похоже, еще одну птичью карусель, потому что на свободном пятачке пространства у стены валялись какие-то неопрятные комки, похожие на разорванный в клочья трупик вороны. Затем снова свернул к воротам коровника. Со стороны мой безумный маршрут, наверное, выглядел трассой слалома. Но тут уж ничего не поделаешь. Хорошо, если в сплошном аномальном поле вообще есть проход внутрь, иначе нам придется возвращаться ни с чем.

Патогеныч продолжал вести меня невидимым коридором между смертельно опасных ловушек. Я протиснулся вплотную к дремлющей птичьей карусели, ощутив на лице ее ласковое дыхание. В затылке у меня пульсировала ледяная игла, покалывало кончики пальцев, волосы на загривке стояли дыбом, в глаза словно насыпали сухого песку – организм чутко реагировал на слишком близкое присутствие разнородных аномалий. Один я бы тут вряд ли прошел. Сейчас любой шаг в сторону, любое неправильное движение могли стать для меня последними. Я был сосредоточен, собран и внимателен. Я внимательно прислушивался к собственным ощущениям, стараясь не пропустить ни малейшего шороха, ни малейшего изменения в окружающем пространстве.

– Право семь. Ждем, – деловито командовал Патогеныч. – Ждем. Трамплин. Два-десять. Круги. Лево восемь…

Я уже начал выполнять его последнюю команду, но замер как вкопанный, сделав лишь полшажка. Даже не поставил ногу на землю.

– Лево восемь, – повторил Патогеныч на всякий случай, хотя уже понял, что я торможу не просто так.

Я очень медленно, аккуратно опустил ногу. Ничего страшного не случилось. Я напряженно вглядывался в участок земли прямо перед собой, поросший высокой, уродливо искривленной тимофеевкой. Он совершенно ничем не отличался от соседних. Не обнаружив ничего примечательного, я начал вертеть головой по сторонам, пытаясь обнаружить близкую контактную пару или какой-либо признак наличия другой аномалии. Безрезультатно.

Однако откуда же такое жуткое, почти физиологическое нежелание идти вперед? Вправо – пожалуйста. Влево… нет, влево не пойду, там мощный гравиконцентрат: подтащит к себе и расплющит об землю, пискнуть не успеешь. Назад – тоже нежелательно: нельзя сталкеру возвращаться тем же путем, каким пришел, почти наверняка гробанешься. Короче, иди вперед и не парься…

Нет, не могу.

Я достал из нагрудного кармана болт и кинул его перед собой. Болт торчком воткнулся в мокрую глину. Да нет, конечно, не гравиконцентрат, даже не жадинка – просто сырая глина. Вот он, собака, и воткнулся…

– Там точно ничего нет? – придушенным голосом спросил я.

– Чисто на три метра, – уверенно отозвался Патогеныч. – Что, брат, плющит?

Старый ветеран лучше, чем кто-либо, понимал, что сталкерским предчувствием пренебрегать никак нельзя. Может, просто подсознание шалит, а может, в самом деле уберегает от вполне реальных опасностей, которые иначе никак не определишь.

– И колбасит, – сдавленно отозвался я.