– А что это за существо? – Иван вспомнил рассказ Медведя. – Мне говорили, что, со слов Болта, это то, чем стали новорождённые дети, погибшие в момент первого Выброса в населённых пунктах Эпицентра и Красной Зоны?
– Официально наука не поддерживает эту версию, так как никаких конкретных доказательств получено не было, – ответила Лаванда. – Унк практически не изучен в силу своей крайней опасности. Излучаемые им звуковые и ультразвуковые колебания смертельны для человеческого мозга, и никакие наушники тут не помогут. Некоторые специалисты считают, что крик Унка – это не только звуковые колебания, в нём присутствуют и другие, куда более опасные энергии, не известные науке, и я согласна с такими доводами. То, что вы слышали тогда, ночью, фактически не было криком, скорее, захлёбывающимся плачем. Сам крик вызывает болевой шок от мучительных страданий в считанные секунды. Именно поэтому никто в здравом уме никогда не подойдёт к нему близко. Если Унк испугается и закричит – это гарантированная смерть. За всё время существования ГНИЦ в нашем распоряжении оказался лишь один образец Унка, да и то сильно повреждённый. Одна из спасательных бригад случайно натолкнулась на него в ходе работ по спасению сотрудников из развалин лаборатории, пострадавшей от неудачного эксперимента. Там произошёл сильный взрыв, и нескольких человек заживо похоронило под завалами, размозжив конечности. Люди умирали мучительной смертью, что вероятнее всего и привлекло Унка.
– Как спасателям удалось его поймать? – заинтересовался Иван.
– Согласно официальному отчету, Унк появился неожиданно и сразу же закричал, – болезненно поджала губы Лаванда. – Два человека скончались на месте. Остальные открыли огонь, и это, разумеется, напугало существо ещё сильнее. В общем, погибло более половины сотрудников. А убили его совершенно случайно, один из спасателей был вооружён бензопилой и в тот момент перепиливал обрушившуюся деревянную балку перекрытия. Вероятно, звук вгрызающейся в дерево бензопилы частично снизил силу удара крика, а может быть, сам спасатель от природы оказался более устойчив к этому воздействию. Словом, Унк оказался рядом с ним, и этот человек, оставшись на ногах, нанёс ему удар работающей бензопилой и искромсал Унка на куски, после чего потерял сознание от болевого шока. Он чудом остался жив. Останки Унка доставили в ГНИЦ, но исследования быстро зашли в тупик – у Унка не оказалось почти ничего общего ни с человеком, ни с Зомби, кроме разве что явных следов действия эффекта обратной регенерации. Мы даже не можем толком ответить на вопрос, живой он или, так скажем, не живой. С одной стороны, его кровь не сворачивалась, как у восставших из могил покойников, подвергшихся обратной регенерации, с другой – он не только чувствует эмоции, но и сам очень глубоко испытывает их! Впрочем, эта теория сейчас не популярна, кроме меня и узкого круга моих единомышленников её никто не поддерживает. К тому же вследствие роста «Ареала» места обитания Унков в Красной Зоне отодвигаются от нас всё дальше, и встречи с Унками практически сошли на нет. Поэтому проект, занимавшийся изучением этого существа, закрыли.
– Вы сказали, что это версия официальная, – заметил Берёзов, – стало быть, есть ещё и неофициальная? Как я понял, ваша и ваших сторонников?
– Верно, – кивнула Лаванда, – хотя правильнее будет назвать её теорией Лаврентьева. Вот она-то как раз многое объясняет. Как я уже сказала, всю территорию «Ареала» пронизывает пси-поле, в котором взаимодействуют все находящиеся в Зонах существа, независимо от того, хочется им этого или нет. И подвергшиеся мутациям живые, и неживые формы в той или иной степени чувствуют его возмущения. Я склонна отчасти верить объяснению Валерия Болта: если в момент Выброса недавно рождённый малыш погиб не мгновенно, но испытал перед смертью тяжелейший шок от страха и боли, то эти эмоции должны были оказаться чуть ли не единственными образами, заполнившими ещё чистое сознание несчастного ребенка. Страх, безысходное одиночество и инстинктивное ощущение неизбежно приближающейся смерти – вот и все факторы, сформировавшие его. И вот он умер и практически тут же ожил, ведь в Эпицентре и Красной Зоне действие всех процессов «Ареала» на порядки мощнее, чем тут, в Зелёной или даже в Жёлтой Зоне. Скорее всего, он был абсолютно мёртвым не более одной-двух минут. И если потом он ожил, во что превратилось его сознание? Я уже не говорю о физической мутации, это вообще загадка, если бы я сама не исследовала те останки, я бы сказала, что всё это антинаучный бред! Учитывая всё это, неудивительно, что Унк чувствует приближающуюся смерть. Это единственное ощущение, помимо страха, которое он знает. И оно притягивает его. Очень возможно, что несчастное существо идёт, желая помочь умирающему, но ему неведомо, как это сделать. И потому Унк просто пытается быть рядом, чтобы избавить страдающего хотя бы от ужаса умереть в одиночестве. Но, как мы уже разобрались, вторая основная эмоция Унка – страх, он боится всего, что проявляет к нему агрессию, и потому кричит. Крик – это не атака, а самозащита Унка, и она срабатывает, как и всё у него, сугубо рефлекторно, едва существо почувствует направленную на себя злобу, ярость, желание убить и тому подобные намерения.
– То есть вы хотите сказать, что все остальные звери «Ареала» тоже чувствуют нечто подобное? – переспросил Иван, невольно окидывая взглядом окрестности через затянутое бронестеклом окно.
– Именно! – с жаром подтвердила Лаванда. – От мала и до велика! Унк предельно сенситивен и способен уловить и отследить источник мощных возмущений пси-поля за многие десятки километров. Другие жизненные формы не столь чувствительны, но все они это ощущают, абсолютно все! Вот почему тот Дикобраз был панически напуган – он провёл почти сутки в непосредственной близости от умирающего в муках Осьминога! Вот почему остальные его сородичи инстинктивно собрались на вертолётной площадке – они пытались ему помочь! Даже Синька, мелкое насекомое, является неотъемлемой частью пси-поля. И хоть сама по себе единичная особь Синьки слишком мала, чтобы вызвать серьёзные возмущения, совокупной массы нескольких тысяч этих насекомых вполне достаточно для создания довольно сильных колебаний пси-поля.
– Поэтому вы прекратили сбор Синьки с появлением Кабанов? – догадался Берёзов. – Они почувствовали страх насекомых?
– Я бы сказала, что сборочные аппараты поглотили существенно большое количество насекомых, каждое из которых на своем уровне ощущало направленную на неё агрессию. Ведь управляющие аппаратами люди знают, что Синька пойдёт в переработку, и их подсознание невольно транслирует в единое пси-поле образы скорой гибели собранных насекомых. И если одна особь мало на что способна, то несколько килограммов собранной Синьки являются вполне серьёзным проводником эмоциональной материи в пси-поле. Именно эту агрессию и почувствовали мутировавшие Кабаны. Потому сбор Синьки на сегодня был прекращён. Я, конечно, люблю и уважаю наших животных, но не настолько глупа, чтобы спровоцировать, как это у вас называется, массированную атаку на свою лабораторию. Достаточно того, что по моей вине здесь побывал Унк, и хорошо, что вы не открыли по нему огонь.
– Медведь не позволил, – признался Берёзов, – сам я ничего об Унке не знал и, будь я один, наверняка подошёл бы к нему. Я очень удивился, увидев сидящего на крыше маленького мальчишку в лохмотьях.
– Это было бы равносильно прыжку в кратер извергающегося вулкана, – покачала головой Лаванда, – шансов выжить примерно одинаково. Кстати, вблизи Унк мало похож на ребёнка и производит жуткое, отталкивающее впечатление. Ходит он прямо, но для бега словно изламывается в позвоночнике почти пополам и пользуется четырьмя конечностями, заканчивающимися совсем не человеческими пальцами, а манипуляторами, более напоминающими толстые короткие щупальца с тремя когтистыми отростками. Он закричал бы, едва заметив вас. Хотя… – Она задумчиво посмотрела на Берёзова. – После случая с Дикобразом… я уже не уверена в этом. Скорее всего, подсознательно вы не боитесь местных животных и не излучаете агрессию. Невероятно! Вы второй человек после Валерия-Болта, кто продемонстрировал подобное на моей памяти.
